целоваться, хоть и так давно, что эти поцелуи почти стерлись из памяти. Но ни один из них не мог бы сравниться с поцелуем Зарека. Теперь она боялась: боялась не его — самой себя.

Ни одному мужчине она не позволяла заходить дальше поцелуев. Судья должна быть непорочна. Решившись на близость с мужчиной, она лишится своего положения.

И все же она не находила в себе сил его оттолкнуть.

Впервые в жизни она захотела чего-то для себя. Хотела достичь недостижимого. Дать Зареку нечто особенное. Подарить ему минуту покоя и радости рядом с женщиной, которая принимает его и хочет быть с ним.

Если кому-то на свете нужно понимание, приятие и нежность, то именно ему!

Только он сможет понять…

Зарек приподнялся и начал расстегивать на ней рубашку, хотя больше всего ему хотелось сорвать ее с Астрид и отшвырнуть прочь. А затем ворваться в ее тело со всей свирепой страстью, на которую он был способен!

Но — нет. Даже во сне он не позволит себе обойтись с ней грубо.

Сам не понимая почему, он хотел быть с ней нежным. Хотел овладеть ею как человек, а не как дикий зверь.

Нет, он не станет врываться в нее, гонясь за ускользающим мигом наслаждения. Не станет спешить. Он хочет, чтобы эта ночь длилась вечно.

Впервые в жизни он ждал от женщины ответных чувств. Хотел, чтобы она показала, что он ей небезразличен. Что ей нравится быть с ним.

Никогда прежде, даже в самых смелых фантазиях, он не осмеливался выказать такое желание!

До сегодняшней ночи.

Астрид взяла его лицо в ладони и повернула к себе. Вгляделась ему в глаза своими чудными голубыми глазами. Она смотрит на меня как на человека, с изумлением и восторгом понимал Зарек. Смотрит так, словно видит во мне что-то хорошее!

— Зарек, ты такой красивый!

Эти слова, спокойные и нежные, пронзили его, словно удар меча. Красивый? Да он же отвратителен! Он урод!

По крайней мере, был уродом последние две тысячи лет.

Но — странное дело! — сейчас, глядя в ее лицо, полное нежности и ласки, он уже не чувствовал себя ни уродом, ни ничтожеством.

Разве такая женщина, как она, станет ложиться в постель с ничтожеством? Конечно, нет!

Даже во сне…

Он расстегнул на ней рубашку — и остановился, залюбовавшись ее телом. Нежные округлые груди — не слишком большие, не слишком маленькие, с набухшими темными сосками, словно молят: «Прикоснись к нам!». Мягкие линии живота и бедер, белоснежных, словно источающих сияние. Но по-настоящему у него перехватило дыхание при виде ее чуть раздвинутых ног. Между ними сияли влажные белокурые завитки, скрывающие за собой рай. По крайней мере, такой рай, в котором найдется место Зареку.

Астрид затаила дыхание: Зарек пожирал глазами ее тело с такой страстью, что взгляд его ощущался физически как прикосновение.

Вот он сошел с кровати и начал стягивать штаны.

Во все глаза смотрела она на его мощное, напряженное мужское естество — смуглое, обрамленное завитками угольно-черных волос. Никогда она не видела ничего столь же мужественного. Как же он прекрасен! Ее темный воин. В отличие от него, она знала, что этот сон реален. И, когда оба они проснутся и вспомнят о том, что произошло, — должно быть, она сильно об этом пожалеет.

Ее долг — оставаться беспристрастной. Но она нарушила кодекс Судьи: позволила себе ощутить сострадание к боли Зарека и страсть к нему самому.

И теперь хотела облегчить его боль. Любым способом. Любой ценой.

Ни один человек не заслуживает такой судьбы, какая выпала ему. Таких унижений, такой всеобщей ненависти.

Он накрыл ее собой и сжал в объятиях. Астрид прищурилась, наслаждаясь его тяжестью, впитывая каждой своей клеточкой ощущение его мощного, мускулистого тела.

Зарек задыхался от наслаждения. Никогда он не испытывал ничего подобного!

Руки ее нежно гладили его по мускулистой спине. Вот она распахнула ресницы и снова взглянула ему прямо в глаза.

И в прекрасных глазах ее не было ни гнева, ни отвращения.

Только тепло. Только радость оттого, что он с ней.

Он нежно поцеловал ее, затем поймал губами ее верхнюю губу и сжал, наслаждаясь ее сладостью.

Когда он был смертным женщины, завидев его, отшатывались. А если он осмеливался подойти слишком близко — визжали и кидали в него чем попало.

Много ночей он пролежал без сна, пытаясь представить себе, каково это — обнимать женщину. Чувствовать, как тебя обвивают ее руки.

И вот это случилось — и оказалось неизмеримо лучше всего, что он мог вообразить!

Ни за что он не оставит ее по доброй воле! Он будет любить ее снова и снова, пока оба они не лишатся сил… или пока не кончится сон.

Астрид застонала, когда Зарек, прервав поцелуй, скользнул губами по ее шее вниз, к груди. Твердое орудие его упиралось ей в бедро, жарко и требовательно, и это интимное ощущение порождало сладкую дрожь во всем теле.

Нежно сжав рукой ее грудь, он обвел языком набухший сосок, а затем втянул его в рот и принялся сосать, чуть покусывая.

Она обхватила его голову ладонями и смотрела на него, слушая его тихие, умиротворенные вздохи. Казалось, ее тело для него — божественная амброзия. Он не мог насытиться ею: лизал, кусал, дразнил, пробовал на вкус каждый дюйм ее кожи — и все ему было мало!

Ни одному мужчине до сего дня она не дозволяла столь интимной игры со своим телом. И теперь ужасалась при мысли о том, куда все это может ее завести. Что такое секс, Астрид до сих пор знала лишь теоретически; собственные чувства изумляли ее и пугали.

Что с ней происходит?

Разве нимфа справедливости не должна быть холодной, бесстрастной, не должна всегда сохранять спокойствие и ясный разум?

И, разумеется, не должна превращаться в игрушку мужчины!

Но все это теперь неважно. В конце концов, мама поймет — ведь у самой Фемиды множество детей! Отец Астрид — смертный, чье имя мать никогда не произносит. А об отце ее сводных сестер, Судеб, не известно ничего — не только имя, но даже то, человек это, бог или демон.

Так что, разумеется, мать простит ей это прегрешение.

Одна ночь любви — неужели для нее и это слишком много?

Впрочем, сейчас Астрид начинала подозревать, что одной ночи с Зареком ей окажется слишком мало.

От нежного аромата Астрид, от мягкости и нежности ее тела у Зарека кружилась голова. Она тихо стонала от наслаждения, а он со звериным рычанием продолжал наслаждаться ее близостью, вкушал каждый дюйм ее чудной плоти.

Вкушал — и все не мог насытиться.

Астрид вскрикнула в экстазе, когда он, раздвинув ей ноги, припал устами к ее естеству.

Она не могла ни шевельнуться, ни вскрикнуть, так захватило ее пламя неведомого прежде наслаждения. Каждое движение его языка и губ дарило ей новое, немыслимое блаженство.

Она и не знала, что такое бывает!

Будь она смертной, наверное, умерла бы от счастья!

Но Астрид не спешила умирать. Наоборот, ей хотелось еще и еще!

И еще… И еще…