минуту не предположил, что с твоей подружкой случилось что-то плохое, а если и случилось, что это твоя вина.

…

Честно, Сэмми, я говорю правду. Я думал, ты мне доверяешь.

Кто сказал тебе, что у нас с ней был крупный скандал? Кто?

Я навел справки.

У кого?

У моих источников.

В полиции, что ли?

Алли фыркает.

Сэмми пожимает плечами: Ответь на вопрос.

Ты говоришь глупости.

Так я их, на хер, и делать горазд.

Маловер ты, Сэмми.

Я к тому, что если ты работаешь на них, то и отлично, меня это не волнует, точно тебе говорю, ни хера не волнует, я к таким штукам привык, – проблема тут только одна, если так, если ты на них работаешь, так я твою долбаную башку в плечи тебе вколочу.

Проблема в том, что мы попусту тратим время.

Сэмми улыбается. Ты не из пугливых.

А чего мне пугаться?

…

Кстати, ты не сказал мне, что здесь замешана политика как таковая.

Так она и не замешана.

Алли вздыхает.

Если только ты не о малом, которого я знаю.

Ну, во всяком случае, так говорят они.

Сэмми шмыгает носом. Я не думал, что это имеет значение, в смысле претензии, котЬрую я предъявляю.

Это я предъявляю претензию от твоего имени.

Послушай, я перебирался из паба в паб, встретил пару ребят, а потом оказалось, что за одним из них следят фараоны. Они говорят, что он – мой старинный приятель. Я не помню этой встречи; это они говорят, будто она состоялась.

Возможно все что угодно?

Алли… Полегче.

Ладно, если ты говоришь о Чарли Барре, то кто он тебе?

Это они о нем говорят, а не я.

Вы с ним товарищи? друзья? кто?

Мы корешились, когда были мальчишками, потому что у наших отцов были какие-то общие интересы.

Политические?

Политические, какие угодно, не знаю, они состояли в одном профсоюзе, я же мальчишкой был.

Ты удивился, узнав, что за ним установлена слежка?

А ты?

Можешь ты с ним связаться?

Так или этак, да, наверное, если захочу, но я не хочу, незачем.

Ну, например, чтобы сказать ему, что за ним следят?

Сэмми улыбается.

Может, мне с ним переговорить, ты не против?

Да на здоровье, лишь бы это со мной ни хрена связано не было.

Твоя квартира прослушивается?

Вполне вероятно.

Не хочу показаться хамом, но ты случайно не параноик?

Все может быть.

Так когда ты собираешься зарегистрироваться в благотворительном обществе?

Это мое дело. Попозже.

Но все-таки собираешься?

Конечно.

Потому что, если ты не зарегистрируешься, это здорово по тебе ударит. Мы просто не можем позволить себе новые непоследовательные поступки. Ты понимаешь?

Ага.

Хорошо, что ты разрешил мне действовать от твоего имени, Сэмми, потому что сам ты человек чересчур вспыльчивый, а вспыльчивые люди – во всем, что касается властей, – это ровно то, что доктор прописал.

Да что ты?

Уверяю тебя. Им таких только подавай. Понимаешь, я могу прийти туда и представить дело, основываясь на общих принципах действий и поведения и тому подобное, показать, что мы ожидаем, что определенные вещи будут делаться, как нам и обещают, эффективно и компетентно. Это я могу, никаких проблем. Беда в том, что тебе это мало что даст, и даже если ты выиграешь дело, – что само по себе большая редкость, – ты выиграешь его на ложных основаниях: и выиграешь, и одновременно проиграешь. Некоторые получают удовлетворение уже от того, что они победили, но ведь это что означает, это означает, что власти просто-напросто поленились, а это дурной знак. Это может даже посеять рознь между ними, а она нам же и выйдет боком. Ты, возможно, думаешь, что нам это только на руку, но нет. Просто в будущем они станут вести себя куда осторожнее. Лучше их убаюкать, внушить им ложное чувство их собственной безопасности. Есть и другой способ добиться этого, а именно, взять за основу дела исключительные обстоятельства, но пойти на это я могу, лишь зная, в чем эти самые обстоятельства состоят. Те вещи, которые ты от меня скрываешь, возможно, и несущественны, но сам факт, что ты их скрываешь, не позволяет мне их продемонстрировать. Опять-таки, я не люблю класть в основу дела исключительные обстоятельства; каждое дело в своем роде исключительно, так что лучше представлять его как часть чего-то общего – я, кстати, не о принципах сейчас говорю. Я говорю о'том, что, если ты выигрываешь, отталкиваясь от исключительности обстоятельств, у тебя появляется шанс представить их как часть общей картины, вот в чем должна состоять твоя цель.

Сэмми улыбается.

Лучше, если ты будешь относиться к этому серьезно, Сэмми, мы слишком далеко зашли, чтобы позволить себе ребячиться, мне следовало бы сказать, ты зашел слишком далеко.

Думаешь, мне это не по херу? А?

Так вот, насчет политики, это еще одно важное обстоятельство, я бы даже сказал, еще одна переменная, и как на нее отреагируют судьи, предвидеть невозможно. С вопросами, касающимися существа дела, все проще. А политика может заставить их махнуть рукой на привычные нормативы, особенно если они найдут возможность использовать слово «насилие», потому что исходить из того, что это понятие спорное, они никак не обязаны. Надо понимать, что такое закон, он же не к ним применяется, а к нам, и как раз они-то его и применяют.

Мне это по фигу.

Да, пока мы стоим на ясной и твердой основе. Делать вид, будто ты ничего не знаешь, и надеяться, что тебя это выручит, занятие пустое. Даже если ты и впрямь ничего не знаешь, полагаться на это не стоит. При всем моем уважении, ты меня прости, но это ошибка, в которую впадают очень многие. Твердят о своем неведении, надеясь, что оно избавит их от неприятностей. Ты же хлебал баланду, ты человек бывалый. Прости за дерзость. Понимаешь, я думаю, твоя проблема, возможно, в том, что ты не слушаешь. Вот я перешел на другое место, пока ты там стоишь, а ты даже не заметил. Я тебе прямо скажу, ты только не