Георга. Его раненое бедро уже полностью зажило, но из-за многочисленных операций мускулы и сухожилия причиняли ему при ходьбе ужасные страдания. Поэтому в итоге я разрешил ему перевестись из Хальберштадского полка в 29-й самоходный артиллерийский полк, который входил в 29-ю (самоходную) дивизию. Он всегда мечтал об этом, служа в моторизованной части, с новой боевой кавалерией. Сияя от счастья, он вновь покинул дом для нового полка. Когда он попрощался с матерью и сестрами, которые, как и он, не знали о том, что ждало его в будущем, я проводил его до двери и с тяжелым сердцем простился с ним. Я сказал ему: «Да пребудет с тобой Господь! Будь храбрым, но не делай глупостей и опрометчивых поступков, пока ты
Тяжелейший удар обрушился на нас, уже 18 июля мы получили известие, что он умер в полевом госпитале от тяжелого ранения, полученного днем ранее во время воздушного налета русских. Моя жена с остальной семьей была в это время в Хельмшероде: кто должен был сказать ей, что ее любимый сын, тот, о котором она так часто беспокоилась, был теперь похоронен в чужой земле, под Смоленском? С этой печальной миссией я отправил в Хельмшерод профессора Ниссена [семейного врача], поскольку я опасался, как моя жена, с ее чувствительным сердцем, воспримет эту новость. Тогда я впервые узнал, какими храбрыми бывают сердца жен и матерей.
Соболезнования фюрера были выражены в личном письме к моей жене; она была очень признательна за это. Хотя мы с женой были против публикации некролога, но фюрер все-таки распорядился опубликовать его, объяснив нам, что немецкий народ должен знать, что сыновья высокопоставленных полководцев тоже отдают свои жизни на поле боя.
С началом операции против России фюрер распределил структуру оперативного командования остальных театров военных действий, возложив ответственность за Финляндию, Норвегию, запад, Северную Африку и Балканы непосредственно на себя, то есть на Верховное командование, разгрузив таким образом военное министерство. В 1941 г. реальные боевые действия велись только в Финляндии, Северной Африке и на Балканах; в остальных же так называемых театрах военных действий ОКБ в основном шла только партизанская война.
Фюрер создал такое управление, потому что, за исключением Атлантического побережья, на этих театрах велись «коалиционные» войны, в которых Гитлер по политическим соображениям взял на себя и командование, и ответственность за сотрудничество с нашими союзниками: он непременно хотел оставить за собой все переговоры с главами их государств и штабными генералами. В то же самое время такое управление принесло значительное облегчение Генштабу сухопутных войск, хотя организация сухопутных войск все еще продолжала нести ответственность за поддержку их боеспособности, оснащение и снабжение.
По сути, я считал термин «театр военных действий ОКБ», который стал общеупотребительным, несчастной ошибкой: это привело к неверному пониманию фактической всеобъемлющей роли Верховного командования как наивысшего органа власти, главенствующего над всеми тремя родами войск на
Вмешиваться в это мог только Гитлер, и тактически, и как посредник: ни Редер, ни Геринг совершенно не желали передавать свои полномочия главнокомандующих на всех театрах военных действий над своими контингентами, поскольку боялись, что утратят свое непосредственное влияние на них, хотя они сами должны были назначать местных командиров, которым они не могли отказать в предоставлении широких полномочий на самостоятельные действия. Я не продвинулся в предлагавшихся мной экспериментах по перераспределению полномочий дальше одного или двух робких начинаний, в то время как общее оперативное руководство войной на море и в воздухе было целиком оставлено за главнокомандующими соответственно морских и воздушных сил.
В результате в Советском Союзе командовал Генеральный штаб сухопутных войск – или, если быть более точным, Гитлер и Генеральный штаб сухопутных войск, за полным исключением Верховного командования. Я должен отметить это ради исторической точности, поскольку Советский Союз – по крайней мере, на Нюрнбергском трибунале – считает, что эти приказы на самом деле исходили от ОКБ.
С самого начала в русской кампании из наших союзников участвовали Румыния и Финляндия; а после ее начала Италия, Венгрия и Чехословакия, каждая из которых внесла вклад небольшим контингентом, экспедиционными войсками, силой примерно слабого механизированного корпуса, а чехи – примерно легкой пехотной дивизии. Гитлер окончательно договорился с Антонеску в Мюнхене; последний с готовностью согласился увеличить численность советников, прикрепленных к нашей военной миссии [в Румынии], и сделал из этого правильные выводы; я участвовал в этих переговорах, вместе с командиром сухопутных войск, выделенным для немецких частей, генералом кавалером фон Шобертом, и начальником нашей военной миссии, генералом Ханзеном. Целью Антонеску, очевидно, было вернуть Бессарабию, и этой причины ему было достаточно, чтобы мобилизовать большую часть своей армии; истинная цель нашего нападения и его дата были от него намеренно скрыты.
В мае 1941 г. в Зальцбурге я встретился с финским начальником Генерального штаба, генералом Хайнрихсом, с которым мы достигли основных соглашений по утвержденному Гитлером вопросу о разрешении на сосредоточение немецких войск под командованием генерал-лейтенанта фон Фалькенхорста на финской территории; это соглашение впоследствии было доведено до его окончательной формы Йодлем. Ни Йодль, ни я и не подозревали, что наша миссия была только подтверждением предварительных переговоров, уже состоявшихся в Цоссене несколькими месяцами ранее, между Гальдером и Хайнрихсом.
Генерал Хайнрихс отнесся к нам с пониманием и со всей готовностью согласился передать все наши требования маршалу Маннергейму, как мы и хотели. По моему мнению, генерал Хайнрихс производил весьма благоприятное впечатление, поэтому я доложил фюреру, что Финляндия не собирается упустить свой шанс свести старые счеты за нападение на них России зимой 1939/40 г. Мы сразу же получили согласие отправить к маршалу, независимо от нашего военного атташе, своего генерала с неограниченными полномочиями, и нам никогда не пришлось пожалеть о том, что наш выбор пал на генерала Эрфурта.
Фюрер строго-настрого запретил проводить какие-либо дипломатические переговоры и даже переговоры на штабном уровне, с Венгрией и Чехословакией, хотя военное министерство и отмечало их важность, ввиду текущих планов транзита наших войск через эти страны и переброски их по железным дорогам. Гитлер, однако, на уступки не пошел, несмотря на связанный с этим риск; он опасался, что секретность этой операции будет раскрыта, и не соглашался, что преимущества заблаговременной подготовки перевесят эти недостатки. В данном случае никакого особого ущерба не получилось, хотя я и не знаю, в какой степени венгерский Генеральный штаб позволил нам провести некоторые подготовительные меры.
Наше нападение 22 июня было в действительности тактическим, но никак не стратегическим сюрпризом для Красной армии.
Венгрия и Чехословакия, исключительно по своей собственной инициативе, подняли свои экспедиционные войска после того, как начались боевые действия, – естественно, что они твердо рассчитывали расширить свои границы – и предоставили их в распоряжение военного министерства. Но уже в сентябре 1941 г. венгерский начальник Генерального штаба [Штомбателий] сообщил мне, что он хотел бы посетить штаб-квартиру фюрера, поскольку он хочет отозвать венгерскую маневренную бригаду (дивизию) – вопреки желанию военного министерства – даже до того, как наши войска форсируют Днепр: она не была
