На улице Берка поначалу даже водило из стороны в сторону. Не столько после инспекторского апперкота, сколько от бессильного бешенства.
Он остановился и прислонился к стене.
В происшедшее не верилось.
Контора закрыта на неопределенное время. Американский паспорт изувечен. Против тестя возбуждено уголовное дело.
И все из-за жирного дебила Коваленко, который обожает дешевое чтиво типа Айн Рэнд и считает офшоры творением дьявола. Только круглый дурак мог предположить, что Берк и Томми Ахерн находятся в стачке с Франциско д'Анконией. Даже если тот действительно отпетый негодяй, ему не было ни малейшей надобности вступать в преступный сговор с сотрудниками конторы-посредника. Вам незачем вступать в какой-либо сговор с молочником, чтобы он продал вам молоко!
Коваленко на идиота не похож. Стало быть, вся причина в том, что он с ходу невзлюбил Майка Берка. То есть мотив отвратительно элементарный. Но с далеко идущими последствиями.
Берк знал за собой эту странную способность: быстро настраивать против себя представителей власти. Что-то в его поведении, в его манере держаться и говорить оскорбляло чиновников любого ранга, и они мгновенно ощетинивались. Забавно, конечно. Однако всякий раз это заканчивалось для Берка самым несмешным образом.
На их контору Коваленко так решительно навалился единственно потому, что имел полномочия карать и не мог отказать себе в удовольствии. Его явно не беспокоил однозначный исход всей истории — суд отклонит ходатайство о закрытии конторы как необоснованное. Впрочем, юридическая сказка скоро сказывается, да не скоро решение принимается.
Самодурство Коваленко привело к тому, что старик Ахерн остался без любимого занятия и рискует опять сползти в болото тоски и безнадежности.
Коваленко явно упивался шансом перевернуть вверх дном чужую жизнь. Виноват ты или нет, ему главное власть показать. Выходка с паспортом — тому пример. Такие низкие приемы употребляют лишь трусливые игроки. Которых надо без жалости удалять с поля.
Следующие дни Берк неустанно сражался против закрытия конторы. Куда он только не звонил, куда только не жаловался! Инспектора Догерти и Коваленко он завалил электронными письмами. Но все было напрасно. Берк в отчаянии стал давить исключительно на кондовый патриотизм: не дадим иностранцам распоряжаться на родной ирландской земле!
Лаконичнее всего на это отозвался инспектор Догерти:
— Против союзника не попрешь. Сидите тихо, со временем все уладится.
Однако именно время было врагом. Через две недели Томми Ахерн подрезал все розы в своем саду, разобрал завалы старой корреспонденции, наигрался в гольф — и, в согласии с предчувствием Берка, стал мало-помалу возвращаться к прежним самоубийственным привычкам: вечера проводил в пабах, с пьяными слезами рассказывая всем и каждому, какую замечательную дочку отняла у него смерть; каждое утро опять начинал с виски вместо кофе.
Тем временем в Соединенных Штатах агенты ФБР расспрашивали о Берке его родных, друзей и бывших работодателей. Интересовались его политическими взглядами, кругом знакомств, многочисленными поездками по миру. Об этом Берк узнал от отца — тот позвонил ему и тоном заговорщика поздравил с новой работой:
— Молодец! Желаю тебе успеха на великом поприще!
— Какая работа? Какое поприще? — ошарашенно спросил Берк.
Отец изобразил голосом полицейскую сирену.
— Ну, я прав? — спросил он. Поскольку Берк озадаченно молчал, отец добавил взволнованным шепотом: — Значит, не полиция и не ФБР, а бери выше? ЦРУ?
Шепот отца в телефон позабавил Берка. Хотя бы в Америке ФБР вело следствие деликатно и не позорило его в глазах родных и близких.
Столь любимый Коваленко роман Айн Рэнд он читать не стал, однако навел о нем справки в Интернете.
«Гугл» выдал шокирующее количество ответных справок — больше миллиона.
Первым стоял веб-адрес «Общества Айн Рэнд» — там были фотографии писательницы, ее биография и пространные выдержки из работ. На других сайтах разбирали ее книги и толковали философские взгляды.
Количество дискуссионных форумов ошеломляло. Это была сложная сеть — иерархия форумов, посвященных тому или иному аспекту творчества писательницы, тому или иному герою ее произведений. Существовала даже служба знакомств для поклонников Айн Рэнд — с фотографиями и разбитными текстовками, более или менее обычными для веб-страничек подобного рода.
Еще в 1957 году, при первой публикации, за восемнадцать лет до рождения Берка, некоторые критики называли роман «Атлант расправил плечи» книгой, которая должна лежать на ночном столике каждого американца рядом с Библией. Похоже, у некоторых американцев она и по сию пору лежала на ночных столиках — вместо Библии.
Правда, нынешние литературные мэтры злобно честили «Атланта» сервированной в надбитом горшке символизма сборной солянкой из доктрин фашизма, коммунизма и ничем не обузданного индивидуализма времен «первобытного капитализма».
Берк подивился всей этой истерии и контристерии, но углубляться в дебри «объективизма» и литературных полемик не захотел. Во всем творчестве Айн Рэнд его интересовал только один герой — Франциско д'Анкония.
Из пересказов книги Берк создал для себя следующий портрет: отчаянный индивидуалист, истовый борец за ничем не ограниченную свободу предпринимательства. Владелец богатейших медных рудников в Чили, Франциско д'Анкония из принципа прекратил добычу — потому что местное правительство хотело получить от него хоть пару центов в качестве налогов. Но при всем этом зверски богатый сукин сын рядился в романтическую тогу сверхчеловека, который борется с несправедливым устройством мира.
А несправедливое устройство мира заключалось в том, что современная цивилизация позволяет выживать слабому и ставит рамки сильнейшему.
Идеалом еще более одиозного загадочного друга д'Анконии по имени Джон Гэлт было что-то вроде: «Каждый за себя, а Бог — за самых пробивных». Джон Гэлт изобрел машину, которая могла преобразовывать реальность в масштабах планеты. То есть всерьез примерял на себя роль Творца.
Берк невольно вспомнил вечное отвратительно-консервативное ворчание отца: социальная помощь только развращает людей, а политкорректность — маразм. «Американцы разленились, — говорил он. — Жалуются на безработицу и сидят на шее государства. Почему же незаконные иммигранты находят по две работы и не прочь вкалывать и на третьей?» Однако в повседневной жизни отец Берка был душа-человек: готов с себя последнюю рубашку снять, если надо помочь. В противоположность ему Джон Гэлт из книжки был и на практике свинья свиньей — из тех, у кого в пустыне песка не допросишься и кто считает своим долгом подтолкнуть падающего.
Берк зачитался почти до рассвета.
Выключая компьютер, он ощущал только растерянность и смятение.
Франциско д'Анкония как литературный герой не вызвал у него ни малейшей симпатии. Типичный эгоманьяк-краснобай с замашками мессии. Но псих, позаимствовавший его имя, похоже, наложил лапу на приличные деньги. Стало быть, это не заурядный чокнутый фанат. С какой целью он мотается по миру? Что задумал? И каким боком тут замешана «Аль-Каида»?..
Это маленькое расследование было последним здравым актом Берка.
Следующие два дня он не выходил из квартиры. Пил и смотрел телевизор. Периодически вырубался. Проснувшись, пил дальше и таращился на экран, ленясь даже переключить программу, если показывали что-нибудь уж вовсе нестерпимо глупое. Когда выпивка закончилась, он устроил шмон по всей квартире и нашел заначку, которую Кейт, за несколько дней до своей смерти, сделала для какой-то грядущей вечеринки. Телефон тщетно надрывался. Изредка, в моменты просветления, в сознании всплывал вопрос
