На мониторе мужчина с рукой на перевязи закончил разговор с девочкой и вышел из кадра.

— Ладно, насмотрелись, — сказал Коваленко. — Да будет свет.

Неторопливо и словно бухтя со сна вспыхнули древние лампы дневного света. Коваленко встал и прошел к столу у стены, где лежали вещественные доказательства — два объемистых чемодана, набитых пачками газет. Ни единого отпечатка пальцев. Нигде.

— Мы взвешивали, — задумчиво сказал Коваленко. — В каждом по двадцать два фунта старых газет.

— То есть по десять килограмм, — ввернул Фредди.

— Верно.

Андреа со значением усмехнулась и, перекатывая в пальцах одну из жемчужин на груди, сказала:

— Двадцать два фунта — какой-то очень не американский вес. Двадцать или двадцать пять было бы естественнее. Похоже, паковавший эти чемоданы мыслил в метрической системе.

— А это мысль! — отозвался Фредди. — Таким образом в деле появляется наконец любопытный момент: след иностранного следа. Но вы хоть режьте меня — состава государственного преступления я тут решительно не вижу. По нашим временам, конечно, крупное и подсудное хулиганство. Однако набить два чемодана газетами и оставить в аэропорту — с каких пор за это яйца отрубают?

Коваленко рассмеялся:

— Я бы не стал считать все это глупостью. Хотя внешне ничего не случилось и кое-кто думает, что мы раздуваем из мухи слона, однако нечто все-таки произошло.

— А именно? — скептически фыркнул Фредди.

— Это была проверка.

Фредди недоверчиво поиграл бровями.

— Да, совершенно определенно — проверка, — сказал Коваленко.

— Или банальная дурацкая шутка, — возразил Фредди.

— Ну, если это было баловство, то довольно разорительное. Вы присмотритесь к чемоданам. Новенькие. И каждый стоит не меньше ста долларов.

— Ладно, предположим, что это действительно проверка. Но если собираешься устроить взрыв в аэропорту и угробить массу людей — на кой черт устраивать репетицию без взрывчатки? Разве не проще пойти и сделать?

— Вот именно, — задумчиво согласился Коваленко.

— А еще проще — установить бомбу в поезде, в ресторане или в театре. То есть там, где больше ротозейства, чем в аэропорту.

— А вы что думаете, Андреа? — спросил Коваленко.

Последовал нейлоновый шорох — агент ЦРУ закинула ногу на ногу, передумала и вернула ноги в прежнее положение.

— Насколько я понимаю, вы, Рей, клоните к тому, что проверяли отнюдь не бдительность работников аэропорта. Испытывали мужчину с рукой на перевязи.

Фредди наморщил лоб, взвешивая возможность.

— А зачем кому-то понадобилось его испытывать?

Андреа пожала плечами:

— Думаю, чтобы определить, готов ли он идти до конца.

Коваленко согласно кивнул:

— И теперь эти ребята знают, что он готов на все.

По ирландским понятиям, день был более чем сносный: больше тумана, чем дождя.

Майкл Берк стоял у окна и уныло смотрел на улицу. Порой ветер плескал в стекло пригоршню воды, и тогда глаза Берка сосредоточенно отслеживали кривые дорожки капель, сбегающих к подоконнику.

Офис находился на окраине Темпл-Бара, старинного района, знаменитого путаницей кривых и узких переулочков, сбегающих к берегу Лиффея. Дом старый, потолки высоченные. Из окна видна Мерчентс-Арч — крытая галерея, где джойсовский Леопольд Блум однажды задержался, чтобы купить своей жене Молли книгу, которая — вот незадача! — оказалась чистейшей порнографией.

Несмотря на холод и сырость, Берка тянуло прочь из офиса — на пробежку. Под столом давно скучала сумка со спортивным костюмом и кроссовками. Но опять не получалось. Он ждал клиента — человека с красивой фамилией д'Анкония. Но тот безбожно опаздывал. Некий Франциско д'Анкония звонил утром и просил помочь создать собственную фирму — на скорую руку.

Всё было названо своими именами уже в телефонном разговоре, и Берк радовался неожиданной возможности хорошо заработать. Но сейчас душой он был далеко. Думал о Старом Кряже — отце Кейт, чье имя выгравировано на медной табличке у входа в офис: «Томас Ахерн и компаньоны». В последние месяцы медяшка наглым образом врет: Томас Ахерн закрылся в своем доме и усиленным темпом спивается, а из компаньонов остался один Берк. С тех пор как умерла Кейт, все пошло кувырком…

«С тех пор как умерла Кейт…» До сих пор у него перехватывало горло, когда он мысленно произносил эти ужасные слова. «Умерла» и «Кейт» — эти два слова упрямо не хотели сочетаться в его сознании.

Ее смерть была как снежный обвал в горах. Только что ты стоял на веселом солнышке и ласкал в уме мысль о череде предстоящих тебе счастливых лет — и вдруг тьма и невозможность дышать. Горе накрыло его с головой. И холод мало-помалу подбирался к самому сердцу. Он бродил тенью, все падало из рук, жить и работать больше не хотелось.

Однако его депрессия была ничто против того, что случилось со Старым Кряжем. Тот просто плюнул на свою юридическую контору: после похорон Кейт ни разу не заглянул, хотя прежде чуть ли не ночевал в офисе. Годами родные и знакомые говорили: «Работа — вся его жизнь. Без конторы ему крышка». Оказалось — неправда. Работа была его увлечением, его страстью, а вся его жизнь заключалась в дочери. Сгинула она — и он мгновенно и, похоже, навсегда сломался. Забросил дела и, прежде почти трезвенник, беспробудно запил.

Он вырастил Кейт из черенка в стройное деревце (его собственные слова). Он научил ее строить замки из песка, бесстрашно скакать на лошади, любить классическую литературу и не позволять пылким юнцам распускать руки. Девочка росла и становилась год от года краше и все более походила на мать: рыженькая, изумрудоглазая и кожа — как лист самой дорогой, наибелейшей канцелярской бумаги. Отца распирало от гордости, когда она играючи с отличием окончила Кембридж и вернулась в родной Дублин дипломированным врачом. Правда, затем она — к ужасу, к досаде и к восторгу отца — совершила немыслимое: отказалась от уютной сытой жизни хирурга в Ирландии, чтобы самоотверженно лечить несчастных и обездоленных в неблагополучных и нищих странах мира — в захолустных больницах среди малярийных болот и нескончаемых войн.

Именно там, на краю цивилизованного мира, она познакомилась с Майклом Берком.

Он упал с неба. Буквально. Через два года после ее переезда в Либерию вертолет с известным фотографом на борту был сбит в нескольких милях от места, где работала Кейт.

Обгорелого и полуневменяемого Берка нашел отряд повстанцев под началом типа, который называл себя Полковник Смерть. Не исключено, что именно его головорезы стрельнули по вертолету. У чудом выжившего Берка впоследствии хватило ума не углубляться в эту тему.

Выпавший из покореженного вертолета лежал на болотистой опушке — нога сломана, от одного уха только половина. На ожогах кишели пчелы.

По оценке чернокожего «полковника», на голове которого во все стороны торчали короткие косички, Берк провалялся на той опушке не один день — спасаясь тем, что пил воду из лужи, когда приходил в сознание.

— Смотрим — остатки вертолета, — рассказывал позже Полковник Смерть. — А на земле лежит белый