ваших слуг или служанок…»

…но не в устах королевы Наваррской! Легко представить, как хотелось ей дописать эти слова и как гордо в эту минуту дочь и сестра королей вскинула голову. Ей надоело быть чересчур снисходительной женой.

«Если бы мое происхождение не соответствовало чести быть вашей женой, такой ответ был бы даже неплох; но, поскольку я та, кто я есть, он просто неуместен; так что воздержусь… Того, что пришлось выстрадать мне, не то что на долю принцессы — на долю простой девушки не выпадало». Ведь она помогла утаить роды Фоссез, которые чуть ли не сама и принимала! Более того, «однажды утаив собственную ошибку, с тех пор вынуждена была уже придерживаться ее. И если все это не означало желания вам угодить, — заключает Маргарита свое письмо, — то, право, уж и не знаю, что это могло означать в ваших глазах».

Екатерина тоже обмакнула перо в свои едкие чернила, чтобы объяснить зятю причины изгнания из Лувра «этой красивой сучки». А уж затем королева-мать дала себе волю высказать все, что давно накипело у нее в душе: «Вы не первый молодой муж, который не удержался от соблазнов в подобных делах; но в моих глазах вы первый и единственный, кто, коль скоро это случилось, осмеливается говорить со своей женой подобным языком. Я имела честь быть женой короля, моего сеньора и суверена, и если случалось ему бывать особенно сильно опечаленным, так это когда он узнавал, что мне все известно…». И Екатерина напомнила, какой позиции она придерживалась перед любовницами Генриха II, когда тем предстояло разрешиться плодом внебрачной любви: «Нельзя же из-за них поносить благородных женщин и оскорблять их дом на потеху публичным девкам». Королева-мать притворилась, будто вообще не верит, что Генрих Наваррский может подобным образом вести себя:

«Вы человек слишком благородного происхождения, чтобы быть в неведении, как должны вы жить с дочерью вашего короля, которая, помимо всего прочего, почитает и любит вас, в чем и состоит истинное предназначение всякой благородной женщины».

Генрих мог бы легко возразить, что Маргарита «почитала» его весьма странным образом, пуская в свою постель Шамваллона и столько еще других любовников… В это время новый инцидент обострил отношения в Лувре: Генрих III потребовал у сестры, чтобы она отдалила от себя мадам де Дюрас и мадемуазель де Бетюн «как особ крайне распутного поведения».

Впоследствии Генрих Наваррский с иронией напишет Екатерине, что он ничего не знал о скандальном поведении мадам де Дюрас и мадемуазель де Бетюн, «а между тем, учитывая, что Маргарита имеет честь быть такой, какая есть, я рискнул бы несколько огорчить ваше доброе сердце, если бы издали озаботился ее поведением больше, чем Ваши Величества, будучи с ней рядом».

Это насмешливое письмо еще не дошло до Парижа, когда Генрих III пуще прежнего принялся настаивать на приезде короля Наваррского — на что тот с тем же постоянством отвечал, что сейчас об этом не может быть и речи.

Со своей стороны Марго попробовала приманить мужа, написав ему о балах и новых играх при дворе, «которые устраиваются два раза в неделю… Если вы человек чести, то вы оставите свои деревенские привязанности и явитесь сюда, чтобы жить среди людей».

Намерение вернуть мужа ко двору не мешало ей нежно ворковать со своим Шамваллоном… который, чтобы незамеченным попасть в ее дом на улице Кюльтюр-Сент-Катрин, однажды велел доставить себя туда в деревянном сундуке — и был внесен прямо в ее комнату, освещенную горящим факелом. Она ждала его, уже раздетая, лежа на простынях из черной тафты. «Сколько приятных наслаждений вы доставляете мне…» — с восторгом напишет ему Маргарита чуть позже.

Само собой, содержание деревянного сундука, факелы и простыни из черной тафты сделались сюжетом пересудов всего двора. Посол Тосканы в своем докладе, отправленном во Флоренцию, прямо так и выразился: «неслыханный бордель».

Странная идея захватила Маргариту: устроить брак своего поклонника, «чтобы удобней было чаще видеть единственное солнце моей души». Будущая мадам Шамваллон послужила бы ширмой для их отношений… и двор перестал бы следить за каждым шагом холостяка. Двое любовников смогут укрепить свою нежную интимную связь. По крайней мере, так это им представлялось… Сначала королева предложила ему вдову, «женщину красивую и достойную», а когда он отказался, выбрала новую кандидатку, «еще красивей, еще добрей». Но Шамваллон предпочел сам выбрать себе супругу, и 20 августа 1562 года он женился на Екатерине де ла Марк, дочери герцога де Буйона, правившего в княжестве Седан. Такая прекрасная партия не могла быть выбрана только с целью маскировки. «Значит, нет справедливости на небе, нет верности на земле, — с возмущением написала Маргарита своему любовнику. — Гордитесь, что предали мою слишком горячую любовь! Смейтесь надо мной, обманутой!».

Страдание ее безмерно: «Что останется от моей свободы и от моей жизни, если однажды я лишусь вашего божественного присутствия, чем наполнить душу, ненасытно требующую удовольствия созерцать вас?». Тем не менее она взяла себя в руки: «Я единственная причина своего несчастья, неосмотрительности и невезенья». Не без примеси мазохизма она называет себя «мученицей любви»: «Мой прекрасный, я радуюсь и извлекаю огромное утешение из своего несчастья…».

Она писала ему каждый день. Это лихорадочные описания страсти и горького смятения, что не мешало каждое письмо заканчивать пылкой фразой: «Целую миллион раз ваши прекрасные и любящие губы…».

Но она тут же впадала в «апатию» и звала смерть, ставшую «единственным желанием моего сердца. Я настолько свыклась с этой мыслью, что она служит мне утешением, и я не испытываю никакого расстройства, думая, что она принесет облегчение и вам. Каким бы образом ни пришла смерть, лишь бы она пришла скорей: я хочу ее, я желаю ее и молю богов ускорить свою слишком медленную помощь…».

Неожиданно Шамваллон впал в немилость у герцога Анжуйского. Маргарита снова стала ему нужна. Можно представить, с какой радостью она его встретила… их свидания возобновились с помощью все того же деревянного сундука — средства, может, и практичного, но не самого удобного!

Генрих III вернулся из путешествия, и слухи возобновились с новой силой. В это время король впал в показной мистицизм: до пяти утра распевал с монахами псалмы, «молясь о спасении человеческих душ…». Тогда как добродетель восславлялась, любовь оказалась изгнанной в прихожую. До Генриха III дошли слухи о беспутстве сестры. Движимый заботой о строгих моральных устоях, он начал целое расследование, подкупал горничных, записывал имена, даты и обстоятельства амурных приключений Маргариты. Настоящее обвинение! Так ему стали известны все подробности отношений Марго и Шамваллона, включая и злополучный сундук.

В мае 1583 года король отправил герцогу де Жуаезу, представлявшему Францию при папском дворце, письмо, в котором подробно расписал «гнусности» поведения сестры и свое возмущение ею. Посланец подвергся нападению четырех разбойников в масках и был убит, а королевское послание исчезло. Сначала шепотом, потом все громче заговорили о том, что это убийство подстроила Маргарита, знавшая о письме короля. Хотя это был чистейший навет, Генрих III тем скорее уверовал в правдивость версии, что она исходила от Гизов.

И драма разразилась — ошеломляющим скандалом.

7 августа 1583 года в зале Кариатид был устроен большой бал. Так как королева Луиза в это время была на водах в Бурбон-Ланси, Генрих III попросил сестру заменить ее. На самом деле у него созрел коварный план. Маргарита, одетая в охотничий костюм, заняла место на королевском подиуме, под балдахином.

Бал начался. Неожиданно появился король и решительным шагом, сопровождаемый Эперноном, направился к сестре. Жестом он остановил музыкантов и повелительным голосом окликнул сестру:

— Мадам!

Танцоры, застывшие при появлении короля, стали свидетелями ужасающей сцены. Осыпав Маргариту «тысячью ругательств», он принялся перечислять имена многочисленных любовников, побывавших в ее постели со времени свадьбы, «а также тех, которые пользуются ее благосклонностью сейчас». Повернувшись к ошеломленным зрителям, он уточнил:

— Королева Наваррская проституировалась до такой степени, что, мало каких-то мальчиков в Гаскони, понадобились даже погонщики мулов и жестянщики в Оверни!

Румяна скрывали, как побледнела Маргарита. Ошарашенная, она не могла вымолвить в свою защиту