уверил меня, что дал добро на использование «Теодора Рузвельта» для установки акустического рефлектора, что дело это решенное. Теперь вы тут сидите и говорите, что мне авианосец не дадут.
Овермейер, не уступавший в упрямстве и решительности любому фермеру из Индианы, раздраженно всплеснул руками:
— Незачем винить меня, Джим. Могу показать вам полученные приказы.
— Кто их подписал?
— Адмирал Джордж Кассиди, начальник Сан-Францисского военно-морского района.
— Какое, к черту, имеет ко всему этому отношение жалкий кабинетный плут, распоряжающийся паромами?
— Кассиди не распоряжается паромами, — устало возразил Овермейер. — Он командует всеми вспомогательными силами на Тихом океане.
— Но вам-то он не указ, — резко ответил Сэндекер.
— Непосредственно — нет; только если он сочтет, что ему наступили на мозоль, выход в море транспорта с припасами и амуницией для всех моих кораблей отсюда и до Сингапура может оказаться без причины задержан.
— Не пудрите мне мозги, Джон. Кассиди и пальцем не посмеет шевельнуть, и вы, черт возьми, это отлично знаете. Да вся его карьера насмарку пойдет, если он только позволит себе быть невыдержанным.
— Думайте как хотите, — сказал Овермейер. — Только в данном случае это ничего не изменит. Я не могу дать вам «Теодор Рузвельт».
— Даже на жалкие семьдесят два часа?
— Даже на семьдесят две секунды.
Сэндекер внезапно перестал метаться по кабинету, уселся в кресло и пристально посмотрел Овермейеру прямо в глаза.
— Джон, будьте откровенны со мной. Кто вяжет мне руки?
Явно расстроенный, Овермейер не выдержал взгляда и отвернулся:
— Не мне об этом говорить.
— Туман начинает рассеиваться, — усмехнулся Сэндекер. — Понимает этот Джордж Кассиди, что он выступает в роли злодея?
— Нет, насколько мне известно, — честно признался Овермейер.
— Тогда кто в Пентагоне стеной встает против моей операции?
— Такого от меня вы не слышали.
— Мы вместе служили на «Айове». И знаете, что я ни разу не выдал тайны своих друзей.
— Я буду последним, кто не поверит вашему слову! — не колеблясь, воскликнул Овермейер. На этот раз он ответил на взгляд Сэндекера. — У меня точных сведений нет, но приятель из Военно-морского центра испытания оружия намекнул мне, что зачехлил вас сам президент — после того как какой-то безымянный кляузник из Пентагона скинул вашу просьбу об авианосце в Белый дом. Еще мой приятель предположил, что ученые, близкие к президенту, считают вашу теорию акустической чумы вилами по воде писанной.
— Неужто они не ведают, что люди и немыслимое число морских животных уже погибли от нее?
— Очевидно, нет.
Сэндекер обмяк в кресле и сделал глубокий выдох.
— Вот и получил я нож в спину от Уилбура Хаттона и президентского Национального научного совета.
— Простите, Джим, только из вашингтонских кругов слушок пошел, будто вы вроде фанатичного чудака. Вполне может статься, что президент намерен убрать вас из НУМА, чтобы посадить на ваше место кого-нибудь из своих политических дружков.
Сэндекеру показалось, будто над ним вознесся топор палача.
— Что с того? Моя карьера значения не имеет. Неужто мне ни до кого не достучаться? Неужто я не в силах убедить вас, адмирал, что через три дня вы и все моряки, которыми вы командуете на острове Оаху, умрете в страшных мучениях?
Овермейер взглянул на Сэндекера с великой скорбью. Тяжело поверить, что твой друг сошел с ума.
— Джим, честно говоря, вы меня пугаете. Я хочу верить вашему суждению, только кругом полно разумных людей, считающих, что у вашей акустической чумы столько же шансов приключиться, сколько и у конца света.
— Если вы не дадите мне «Теодор Рузвельт», — ровным голосом проговорил Сэндекер, — мир для вас перестанет существовать в субботу в восемь часов утра.
Овермейер мрачно покачал головой:
— Простите, Джим, у меня руки связаны. Верю я вашему предсказанию Судного дня или не верю, только вам чертовски хорошо известно, что я не могу ослушаться приказов, исходящих от верховного главнокомандующего.
— Раз вам не удается меня убедить, то, пожалуй, я лучше уйду. — Сэндекер поднялся с кресла, направился к двери, потом обернулся: — У вас здесь, в Перл, есть семья?
— Жена и две внучки в гостях.
— Дай бог мне ошибиться, только на вашем месте, друг мой, я бы отправил их с острова, пока есть время.
К полуночи гигантская тарелка была разобрана всего наполовину. Жерло вулкана было ярко освещено, слышался шум работающих генераторов, звяканье металла о металл и ругательства бригады монтажников. Работа шла в неистовом темпе. Служащие НУМА в поте лица сражались с ржавчиной за болтовым крепежом. Никто не помышлял ни о сне, ни о еде. Пили только кофе, черный, как море вокруг.
Как только небольшой участок антенны снимался с главной опоры, кран тут же подхватывал его и укладывал плашмя на платформу ожидающего грузовика. После того как пять участков опускались один на другой и увязывались, грузовик покидал жерло вулкана и устремлялся к порту Каумалапау на западном побережье, где детали антенны грузились на небольшое судно для отправки в Перл-Харбор.
Руди Ганн, голый по пояс, обливаясь потом от ночной духоты и влажности, руководил бригадой рабочих, отсоединявших основной сердечник антенны от ее основания. Он постоянно сверялся с чертежами антенны подобного типа. Чертежи достал Хайрем Йегер, взломав компьютерную систему компании, которая проектировала и изготавливала эти гигантские тарелки.
Молли, переодевшаяся в защитного цвета блузку и шорты, сидела в палатке и по телефону мгновенно решала любые проблемы, возникавшие в ходе разборки и транспортировки частей на погрузочный причал. Она вышла из палатки и протянула Ганну бутылку холодного пива:
— У вас такой вид, что вам не помешает промочить горло.
Ганн благодарно кивнул и приложил бутылку ко лбу.
— Пока мы здесь, я, должно быть, литров двадцать жидкости поглотил.
— Жаль, нет тут Питта и Джордино. — печально сказала Молли. — Я скучаю по ним.
Ганн рассеянно уставился в землю.
— Все мы по ним скучаем. Я знаю, что у адмирала сердце на части рвется.
Молли сменила тему:
— Как продвигаются дела?
Ганн кивнул в сторону наполовину разобранной антенны:
— Она все еще плохо поддается. Дело пошло немного быстрее, когда мы поняли, как к ней подступиться.
— Ужас, — заключила Молли, окинув задумчивым взглядом фронт работ, — если попытка спасти тысячи людей кончится провалом. А ведь вполне может быть.
— Не ставьте крест на Джиме Сэндекере, — предостерег ее Ганн. — Белый дом может помешать ему заполучить «Теодор Рузвельт», но готов поспорить с вами на ужин при свечах и с тихой музыкой, что он отыщет что-нибудь взамен.
