вечером, как стемнело, взяла у Натальи Жозефовны ножницы и вырезала это место в газете, расклеенной в открытых витринах на Первомайской. Очень уж ей было нестерпимо, что фамилия Тулу-бей так нехорошо звучит в газете. А бабушка тогда совсем рассердилась, сама пошла в киоск, купила десяток газет и велела внучке снова наклеить на тех же местах, где, как казалось Ксанке, был выскоблен ее позор.

«Нет, все-таки хорошая девчонка, — повторяет про себя Богдан. — Маленькая, а душа!»

— А я, признаться, чего-то зажурился с утра, — перебивает его мысли Незабудный. — Все народ какой-то мне попадался, по старой выкладке живет. А после в исполкоме разговор этот…

— Слушай, Артем! — Богдан даже остановился и положил руку на его высокое плечо. — Я тебе заранее скажу — ты должен одно учесть. Тебя никто сюда не звал — ты сам приехал, и правильно сделал. Ты наших кровей человек. Хватит тебе по чужим краям шататься. Но если ты сюда ехал, чтобы охать да ахать, да всем только восхищаться, так ты лучше, брат, уезжай обратно, откуда явился. Ты меня извини, но я напрямую… Я тебя уже предупреждал. У нас не все еще так, чтобы только в ладоши хлопать да с утра до ночи ура кричать. Нашему делу верить нужно, тогда правду и разглядишь. Что толковать, добились мы великого, такого еще на свете сроду не было! Как сказали всему миру, что покончим с таким явлением, когда один человек у другого его же трудом, потом добытое отнимал, и как сказали, что с темнотой покончим, что мы из отсталых в самые наипередовые выйдем — все это и выполнили, как заявляли. Ну, а то, что дураков всех у себя сразу ликвидируем и пакостников всяких разом всех до одного выведем — этого мы никому и не обещали в такой срок. Хоть и поумнели мы лет на двести в смысле культуры, но, скажу тебе, дурачье и дрянь всякая — это у нас еще кое-где встречается. И боюсь, на наш с тобой век хватит.

Богдан, усмехнувшись, вдруг задорно толкает плечом Артема:

— Видал? Я тебе на ходу целый политический доклад сделал… Я ведь недаром и в армии наипервейшим полит-докладчиком считался. Так что ты уж меня не подводи, старик. Давай перековывайся идеологически.

И он громко хохочет, так что отдается по всему переулку, где они остановились перед большим, красивым зданием.

Оно кажется неожиданным среди маленьких домов и магазинов. Молочно-белые электрические фонари, как луны, парят между колоннами. Хлопают тяжеловесные двери с толстыми стеклами. Народ идет и идет в этот дом.

— Помнишь, Артем, здесь когда-то у нас Подкукуев-ка была, или, проще, Кукуй. А теперь тут у нас Дворец шахтера. Зашли?

А тем временем Ксана и Сеня ведут новичка-парижанина на рождение к Миле Колоброда. Вернее, ведет его Ксана. Ей так хочется, чтобы их город понравился этому ни на кого не похожему мальчику, дед которого спасал ее отца…

А Сене приходится почему-то все время идти сзади. Он плетется за спинами Ксаны и Пьера и что есть силы старается не показать, как он несчастен.

Впрочем, иногда ему приходится оттуда, из-за их спин, давать некоторые пояснения. Потому что он, по его мнению, конечно, лучше, чем Ксана, знает, какими именно достопримечательностями города надо потчевать приезжего.

— Вот тут у нас кино, — сообщает Ксана. — А там парк. И летний театр. Там летом музыка играет. И драматические артисты выступают из района.

— А тут уже скоро будет пристань речная. Пароходы будут ходить пассажирские, — дополняет из-за ее спины Сеня.

— И лодки будут, чтобы кататься.

— Не только, чтобы кататься, а и гоняться на скорость, — добавляет Сеня.

— Вам… то есть тебе… наверное, все таким странным кажется у нас с непривычки? — продолжает Ксана.

— Пожалюйста?

— Я говорю, тебе с непривычки многое странно.

— Нет. Зачем стрганно? Очень хоргошо… Мне у вас нргавится. Тихо.

— Это только сейчас, а вот скоро гулянье начнется, — объясняет Ксана. — А вон там Дворец шахтера. Там у нас танцы бывают.

— И научные лекции, — спешит добавить Сеня, чтобы приезжий не подумал, чего доброго, будто сухоярцы только и делают, что ходят в кино и танцуют. Докладчики приезжают из общества пы-рыс-пы- рыс-ты-ры-не-нию знаний, благополучно перебравшись через шесть «ы», которые ставили все сухоярские мальчишки в этом слове, отбарабанил Сеня.

— А это там с кргестом — цергковь? — поинтересовался Пьер.

— Да, тут у нас еще старая церковь. Троицкая, — сказала Ксана.

— А тебе бабушка часто туда ходить пргиказывает? — спросил вдруг Пьер.

— Куда? — не поняла Ксана.

— Ну, в цергковъ. Нас в пргиюте все время водили.

— Моя бабушка сама сроду в церковь не ходит! — возмутилась Ксана, краснея.

Сеня попытался вразумить приезжего:

— У нее бабушка знаешь кто? Председатель исполкома. Почти всех главнее. А ты говоришь, в церковь. Чего она там не видала?

— А твоя бабушка богатая? — спросил Пьер у Ксаны.

— Как так — богатая? Что она, капиталистка, что ли? У нас так и не выражаются: богатая… богатая… Получает она, и дед Богдан работает. И вполне даже хорошо хватает.

— Ну у вас, например, есть авто?

— Ты про машину, что ли? — вмешался Сеня. — Ясно, есть! По работе! Раз она председатель исполкома! У нее «Победа»-козлик, на высоком шасси, спецсборки. Немного еще прошел. Тысяч двенадцать километров, не более. Хорошо ходит!

Пьер стал смотреть на Ксану с явным уважением.

Она поспешила сменить направление разговора:

— Вон там у нас музыкальная школа. Мы туда с Милкой второй год ходим.

— А вон там, на Красношахтерской, милиция, — со своей стороны сообщил Сеня. — Где часовой стоит, там тоже… понял?

Вдали, над крышами, в воздухе, стремительно наполнявшемся тенями ранних весенних сумерек, ярко разгоралась большая алая звезда.

— А что это там светится кргасиво? — поинтересовался Пьер. — Тоже кино?

— Какое там на руднике может быть кино! — Сеня снисходительно поглядел на него из-за спины Ксаны. — Ты думаешь, у нас кино только везде?.. Там у нас шахта самая лучшая. «Безводная-Новая» называется. Самого Никифора Колоброда шахта.

— Колобргода?.. Он есть кто?

Хозяин-директор?

— Ну не директор… И не хозяин, ясно! А самый знатный человек. Его даже в Москве все знают. Один раз даже в журнале «Огонек» его портрет напечатали. На все цвета фото было. На самой обложке спереди! И в газетах часто.

— О, большой пргедпргиниматель!

— Как это — предприниматель? — Теперь уже пришла очередь не понимать Сене.

— Ну, что ты… ргусского языка не знаешь? — удивился Пьер. — Это мне можно, а тебе уж непргостительно.

— Не понимаю я такого твоего русского языка.

— Я тебя, кажется, ясно спргашиваю: он есть кто? Кргупный пргомыптленник?

— Конечно, крупный: его бригада самая первая. И промышленник, верно. Он знаешь как работает? По добыче всех кругом уже на сто семьдесят пять процентов обогнал.

— Других конкургентов, тоже владельцев? — опять задал непонятный вопрос Пьер.

— Ксана, — взмолился Сеня, — скажи ему ты! А я что-то не пойму никак, про чего это он…

— Правда, Пьер, ты объясни, — сказала Ксана. И Сеня снова зашел покорно за ее спину.

— Ну, он очень богатый, навергно? — пояснил Пьер. — Богаче всех у вас.