— Абсолютно уверен! — подтвердил герцог и направился к двери спальни, которую камердинер открыл перед ним.

Когда хозяин исчез в конце коридора, Дженкинс взглянул на свое отражение в зеркале и громко сказал:

— Могу поспорить, его светлость не вернется раньше рассвета.

Часом позже герцог сидел за обеденным столом в большом и роскошном доме на рю Сент-Оноре.

Было очевидно, что его друг виконт не преувеличивал, утверждая, будто это будет блестящий прием.

Без сомнения, среди приглашенных женщин оказались такие красавицы, каких ему никогда не доводилось встречать, в том числе и в Париже.

Все комнаты были полны орхидей.

Когда гости расселись за столом, перед прибором каждой женщины оказались две безупречные бледно-розовые орхидеи, скрепленные тысячефранковой купюрой.

Искусство повара превосходило все ожидания.

Обед начался с икры, специально доставленной из России для этого приема.

Последующие перемены блюд являли собой самые превосходные образцы французской кулинарии.

Вина — а мужчины разбирались в этом — оказались представлены такими редкими и бесподобными сортами, что их следовало бы благоговейно пробовать из ложки, а не пить бокалами.

Мужчины, присутствовавшие на приеме, как определил герцог, были наиболее влиятельными людьми Парижа.

Сам гостеприимный хозяин, банкир, имел международную репутацию: он был настолько богат, что вряд ли этот прием заставит его дважды задержать взгляд на полученных счетах.

Но даже он превзошел себя этим вечером.

За ужином, скромно стоя в стороне, играл скрипач, считавшийся одним из лучших в Европе.

Приглашенных оказалось всего человек тридцать.

По левую руку от герцога оказалась несравненно прелестная куртизанка.

Это была темноволосая молодая женщина с нежной, как цветок магнолии, кожей и огромными сверкающими, подобно алмазам, глазами.

Она оказалась к тому же весьма остроумной, и герцог не мог удержаться от смеха, слушая ее замечания.

Своим обаянием ей удавалось заставлять сверкать и искриться сам воздух вокруг, создавая ту атмосферу радости жизни, какой всегда отличалась Франция.

Справа от герцога сидела другая красавица, наполовину шведка.

Ее волосы были такими светлыми, что, будь у нее розовые глаза, она считалась бы альбиносом, однако ее слегка раскосые глаза были поразительно зелены.

Ее нежный голос звучал так, словно ее слова предназначались только ее собеседнику.

Сам того не замечая, герцог проникся симпатией к белокурой красавице.

Ее вниманием, однако, завладел мужчина, сидевший по другую сторону, и герцог снова повернулся к своей соседке слева.

Снова она заставила его смеяться.

Когда он спросил ее имя, она ответила:

— Меня называют Чаровницей.

— Вам это имя подходит, — живо откликнулся герцог.

Они продолжали беседовать и смеяться, потом перешли в другой зал, где танцевали под звуки оркестра, специально выписанного из Вены.

Зал был превращен в беседку, увитую белыми розами.

Герцог отметил, что розы создают замечательный фон для прекрасных дам, приглашенных на прием.

Но гостей ждало еще много сюрпризов.

Театральный актер пел фривольные, но остроумные и забавные куплеты.

Акробат, чье выступление оказалось коротким, но блестящим, сверкнул и исчез, сорвав аплодисменты и крики «бис».

Котильон сопровождался вручением мужчинами роскошных и дорогих подарков дамам, с которыми они танцевали.

И, наконец, не успели они передохнуть, в саду начался фейерверк, превративший небо в такой калейдоскоп, которого герцог никогда раньше не видел.

Как только начался фейерверк. Чаровница подхватила его под руку и увлекла в сад.

Фонтан, расположенный посередине лужайки, окружали небольшие гроты.

Миниатюрных приютов оказалось ровно пятнадцать.

Это были беседки, сплошь увитые цветущими растениями. Цветы свисали с полукруглого потолка над кушеткой, обтянутой бархатом, на которую медленно один за другим падали лепестки.

В цветах прятались крошечные фонарики, и воздух полнился пьянящим ароматом.

Когда фейерверк закончился, в саду заиграл цыганский оркестр, выписанный, решил герцог, из Венгрии.

Зазвучала диковинная, влекущая, колдовская музыка страсти, создать которую способны только цыгане.

На всех, кто их слышал, звуки скрипок оказывали действие, которому невозможно было противиться.

Словно во сне. Чаровница скользнула в объятия герцога, и они опустились на мягкие, усыпанные лепестками подушки кушетки.

Когда ранним утром герцог возвращался домой, он с усмешкой подумал, что Анри оказался прав, когда говорил, что это будет всем приемам прием, и было бы ошибкой с его стороны, оказавшись в это время в Париже, отказать себе в удовольствии побывать там.

Ничто не могло бы сравниться с полученным им той ночью наслаждением.

Однако чем скорее он отправится в дорогу, тем лучше.

Особенно ему запомнился разговор с одним из гостей, который состоялся перед обедом.

Тот подошел к нему и заговорил:

— Мы встречались прежде, мсье герцог, но сомневаюсь, что вы меня помните.

Герцог, обладавший отличной памятью, поколебался лишь мгновение.

— Разумеется, я помню вас, граф Андре, и рад видеть снова.

— Польщен, что вы меня не забыли.

Они познакомились на обеде, который давал президент и который, честно говоря, герцог нашел довольно скучным.

Он вспомнил также, что граф был женат на кузине президента, и любезно спросил того:

— Как поживает госпожа графиня? Надеюсь, она в добром здравии?

— Спасибо, превосходно, — поблагодарил граф Андре. — Можно ли задать вам обычный в таких случаях вопрос: что привело вас в Париж?

Герцог улыбнулся.

— Я только проездом, на самом деле я завтра отправляюсь в Тунис.

— Тунис! — воскликнул граф Андре. — Я совсем недавно оттуда.

Он помолчал и спросил:

— Неужели и вы интересуетесь Фубурбо Майус? Я думал, вы уже успели побывать там раньше.

— У меня пока не было такой возможности, — ответил герцог. — Ведь ваши соотечественники лишь недавно установили свой контроль над Тунисом. Мне сказали, что теперь там снова рады туристам.

— Я уверен, вам будут рады, — согласился граф Андре.

После некоторой паузы он сказал:

— Боюсь, местные отели могут показаться вам не слишком комфортабельными. Впрочем, может быть, вы уже решили эту проблему иначе?

Герцог пожал плечами.