дверях, глядя, как двое обитателей подземелья волокут по песку в свое логово еще одно красивое сильное тело. Можно было отчетливо распознать имя победителя, постепенно затихавшее на устах распаленной толпы.

— Ба-фо-мет!.. Ба-фо-мет!..

Для юного гладиатора, бывшего уличного хулигана, это была уже третья победа в единоборстве. Киммерийцу хотелось посмотреть, кого он сразил на сей раз.

Вот тело с лязгом и царапаньем пересекло порог, покачиваясь на холщовых носилках... Заляпанные кровью доспехи придавали ему особенно тяжеловесный и бесформенный вид. Конан видел, как расстегнули подбородочный ремень и сняли с головы мертвого неуклюжий гладиаторский шлем. Обросшее щетиной, безжизненно-бледное лицо принадлежало давнему товарищу Конана по тренировкам в учебном зале и ночным кутежам в «Прогулочной барже». Это был Игнобольд.

Киммериец с горечью выругался.

— Святейший! — подал голос младший жрец. — Смотри, Учитель, он еще жив!

Он уже снял с тела располосованный нагрудник и указывал пальцем внутрь глубокой, сочащейся кровью раны. Там, возле основания шеи, почти незаметная среди кровавого месива, в самом деле, пульсировала жилка!

— Во имя Митры!.. — выдохнул Конан, разыскивая взглядом свой меч. — Посмейте только добить его, и я такое над вами учиню!..

— Хватит болтовни! Лучше подойди-ка сюда и помоги взгромоздить его на стол! — деловито распорядился Манетос.

Жрецы с готовностью окружили раненого, но Конану помощи не понадобилось. Нагнувшись, он подхватил на руки тяжелое тело и переправил его на стол. Когда доспехи лязгнули о камень, Игнобольд сдавленно застонал. Главный жрец досадливо отпихнул Конана и наклонился пониже, рассматривая повреждения.

— Вы двое, несите иглы и нитки! Да не забудьте свежие повязки для мумий — перевязать раны! — начал он распоряжаться. — Ты! Будешь держать ему голову. Ты, Зиво, бегом за миской чистой воды. А ты, гладиатор, как тебя там, придави нижний край раны, вот тут. Положи руки сюда и сюда... нет, не так, а вот так... теперь надави! Сильнее!.. Хорошо... а теперь не отпускай...

Конан, отнюдь не привыкший, чтобы им вот так распоряжались и чуть ли не кричали, тем не менее, повиновался беспрекословно. Между его пальцами сочилась кровь, приходилось стараться изо всех сил, чтобы ладони не соскользнули с похолодевшей, влажной кожи Игнобольда.

— Что толку заталкивать кровь обратно внутрь тела? — все-таки спросил он сквозь сжатые от усердия зубы. — Она и так почти вся уже вытекла на песок...

— Мы пытаемся удержать в теле то немногое, что в нем еще задержалось, — тоже сквозь зубы пояснил Манетос.

Дождавшись воды и тряпок, он трудился над раной, промывая и очищая. Время от времени он растягивал в стороны рваные края и заглядывал вовнутрь.

— Рана глубокая, — сказал он, наконец, — но все же можно постараться что-то сделать... Кость, правда, рассечена, но это не беда: срастется. Держи крепко, пока я буду лить... вот так... А теперь отпусти и дай мне взглянуть, что получилось. Хорошо... Теперь нажми здесь...

Кровотечение почти прекратилось: то ли благодаря прижатию, то ли оттого, что просто нечему стало вытекать. Конан молча смотрел, как Манетос отбросил кровавые тряпки, выбрал иголку и продел нитку в ушко. И принялся за ювелирную работу при неверном свете свечей...

— Что за странный ритуал вы совершаете? — исполнившись внезапного подозрения, осведомился Конан. — Шьете ему саваны, чтобы было в чем встретить Богов?..

Жрец ничего не ответил. Тонкая игла быстро замелькала между пальцами Конана, все еще прижимавшими тело: Манетос сшивал живую плоть, словно края продырявленной ткани. Игла входила и выходила, стягивая разноцветные слои разодранной раны. Наконец Манетос с величайшими предосторожностями затянул нить, так что образовался выпуклый шов. Конан следил за действиями жреца со смесью ужаса, изумления и любопытства. Проворная игла совершала стежок за стежком, и вот, наконец, Манетос окончательно свел края раны. Тут Конан почувствовал, как внезапно ослабели у него руки, могучего киммерийца затрясло, в глазах потемнело, он понял, что теряет сознание, и завалился на пол...

Рогант был всего лишь начинающим гладиатором, но народу на похороны собралось неожиданно много. Пришли не только собиратели сведений, завзятые болельщики и профессиональные плакальщицы — собралась в полном составе и вся труппа Ладдхью. Не явился один только Дат, да и тот в качестве извинения прислал большой венок из лилий и лавровых ветвей. Было в толпе и немало сторонников Игнобольда; они пришли отдать последний долг своему любимому гладиатору, будучи в полной уверенности, что он погиб. Каково же было их изумление, когда выяснилось, что кумир выздоравливал от ран в лечебнице при храме! Чего больше было в изумлении болельщиков, радости или разочарования, оставалось неясным. Тем не менее, они добросовестно торчали у стены до самого конца церемонии, хоть и справляли ее лишь по Роганту да по совсем уж мало кому известному Систу.

Пришел проводить друга и Конан. Полотняные бинты на его груди сменились толстой повязкой на голове. Если не считать этой полоски материи, он выглядел свежим и готовым в бой, как всегда. Другое дело, киммериец казался необычно тихим и задумчивым. Его погоня за алыми жрецами и то, как он вломился во Врата Мертвых, было всеми замечено и всеми обсуждалось. Однако ни слова о том, что произошло за Вратами, из него выжать, не удалось. Вот и теперь на него было обращено немало пристальных взглядов. Болельщики и держатели ставок пытались делать выводы, насколько хорош он будет в последующих боях.

Пока замуровывали нишу, полагалось соблюдать приличествующую случаю скорбную тишину. Однако на сей раз ничего не получилось, несмотря даже на свирепые взгляды приятелей новопреставленных. Как же, ведь у цирковых завсегдатаев было столько животрепещущих тем для обсуждения!

Небывало быстрый взлет борца Ксотара. Беспрецедентное возвращение Игнобольда из-за самых Врат Смерти. И — наиважнейшее! — скорое утверждение Коммодоруса на новый срок в качестве Тирана Луксура. Ибо, хотя формально срок его правления истек еще в день праздника Баст, Первосвященник Некродиас продлил пребывание Коммодоруса у власти до Большого Представления, которое должно было воспоследовать через несколько дней. Следовало ждать, что тогда-то и произойдет его утверждение.

Большинство народа полагало: старый жрец просто склонялся перед неизбежным. Мало кто сомневался, что, когда Коммодоруса вновь провозгласят правителем, то назовут не просто Тираном, но Тираном Непреходящим и сделают его должность пожизненной.

Во всяком случае, таково было мнение большинства простонародья и разных группировок, державших сторону Коммодоруса. Никаких иных возможных вариантов эти люди не признавали.

... Тем временем жрец кончил заупокойные молитвы, и стали слышны перешептывания в толпе. Тогда-то сбившаяся в тесную кучку цирковая труппа стала вслух вспоминать о своем прежнем товарище, столь внезапно и трагически оставившем сей мир.

— Незачем было Роганту вообще вступать в гладиаторы! — жаловалась Сатильда. — Какой из него убийца? Вы видели, как он отбросил в сторону меч, идя навстречу тому... животному из храма?

Иокаста была одной из немногих среди собравшихся, кто проливал искренние, неподдельные слезы.

— Я предостерегала его против этого боя... — с горечью проговорила она. — Накануне я составила его гороскоп, и он оказался таким зловещим, какого я уже много месяцев не видала! Рогант даже слушать меня не захотел. Разве он мог разочаровать зрителей?..