«чудесный напиток из корня лотоса». Ну, и мои выкрутасы на трапециях: зрители только и делают, что бьются об заклад, сорвусь я или не сорвусь. Все им подавай риск, как можно больше риска! Вот, к примеру, следующий раз я буду выступать над парусиновой загородкой, полной ядовитых гадюк...

Конан так и подскочил от изумления и недовольства:

— Неужели это действительно необходимо, Сатильда? Ты ведь артистка не хуже любой храмовой танцовщицы, просто это городское отребье не может оценить тебя по достоинству! Я-то уж знаю этих цивилизованных — им только и подавай смерть и страдания! Помяни мое слово: как бы кто-нибудь из них канаты тебе не подрезал...

— Я каждый раз сама все проверяю,— строптиво отозвалась женщина. — И потом, я же не пилю тебя по поводу твоих подвигов на арене! — И она тряхнула туго заплетенными волосами. — Да в любом случае, если упаду, то мне мало не будет и без гадюк. Двор Империум-Цирка, он, знаешь ли, мощеный. Камушки там. Сорвусь — и насмерть! Или, еще хуже, калекой останусь! Там ведь никакой страховочной сетки. По мне, уж лучше загородка со змеями, чем всю жизнь передвигаться ползком и выпрашивать милостыню... — Посмотрев на безутешную физиономию возлюбленного и несколько смягчившись, она наклонилась к нему и продолжала уже тише: — Не бойся за меня, Конан. Эти городские остолопы понятия не имеют, какая змея ядовитая, какая нет. Ну и загородка будет устроена особенным образом. Я решила воспользоваться случаем и пристроить между собой и камнями растянутую холстину. Да и клубок змей — чем не подушка для смягчения удара?..

Дат расхохотался, потом мотнул головой:

— Не бойтесь, я ни полслова никому не скажу. И запомните вот еще что: если кому надо будет помочь, я теперь, в самом деле, кое-что могу...

Поднявшись, он покинул их и присоединился к своим приятелям. Гладиаторы допоздна засиделись в «Прогулочной барже», благо до празднества Баст оставалось еще полных два дня. Когда возвращались домой, с ними на колеснице ехало лишних три седока — цирковые бойцы, все еще не отошедшие от возбуждения после уличной потасовки.

Конан рад был таким попутчикам, ведь никто не мог поручиться, что они снова не попадут в какую- нибудь засаду; Когда начался подъем в гору, гладиаторам пришлось сойти наземь с перегруженной колесницы и трусить сзади пешком.

На улицах было удивительно тихо. Так тихо, как если бы известие о победе Дата принесло долгожданный мир на мощеное «поле брани».

Никто не побеспокоил припозднившихся гуляк, пока они не добрались почти до самого дома.

Только тут они натолкнулись на препятствие, но это препятствие было тихим и мирным, и, ни на кого нападать не собиралось. Поперек дороги валялся труп Заггара, «искателя талантов», кем-то зарезанного и подброшенного к задним воротам Империум-Цирка...

— Значит, Заггар все-таки не угодил своим хозяевам, — прокомментировал жуткую находку Мадазайя, Мастер Меча. — Сперва Хальбард послал его весьма далеко, а потом и ты отказался от победы, которую он на блюдечке тебе подавал...

— Насколько мне удалось выяснить, — сказал Конан, — одного из добытчиков сведений, который вовсю ставил против тебя, зовут Сезостр. Вот с кем, по-моему, надо бы переговорить!

— Он, наверное, потерял целое состояние,— проворчал Мадазайя.— Вряд ли его так уж распирает от любви к Заггару...

Киммериец и кушит беседовали в сужающейся полоске тени под стеной арены, ожидая, пока начнется дневное представление. Как раз когда происходил их разговор, по арене в золоченой тележке торжественно возили черную красавицу Квамбу. Тележку везли юноши, украшенные гирляндами цветов, а позади следовали девушки, едва прикрытые прозрачными одеяниями. Девушки вертелись и прыгали. Шествие было частью религиозной церемонии в честь большого храмового праздника — дня Баст. В глазах зрителей ночная тигрица служила как бы зримым воплощением Баст: стигийцы представляли себе свою Богиню радости и веселья в виде женщины с головой кошки. Кошка же была ее священным животным. А более великолепного и выдающегося образца кошачьей породы, чем Квамба, во всем Луксуре было не найти.

— Эта маленькая вонючка, «добытчик талантов», и мертвый смердит не хуже живого,— пожаловался Мадазайя. — Все, кто с ним знался, как воды в рот набрали после его смерти. Боятся! И это здорово мешает мне должным образом отомстить!

— А, по-моему, ты со своей местью не очень и торопился, — заметил Конан. — Ты, мне кажется, последнее время о чем-то другом думаешь.

— По-твоему, мне не надо было сперва оправиться от отравления? — горячо возразил Мадазайя. — И потом, есть еще Вивит... Ее целительные ванны и массаж необыкновенно мне помогли, но и на нее приходится тратить время... и немалые силы. Теперь я, кажется, понимаю, почему ты так охотно спихнул ее мне. Но, несмотря, ни на что... — добавил он нехотя, — спасибо тебе.

Когда процессия с кошкой удалилась с арены, Коммодорус вышел к ограждению своего балкона и объявил первое состязание дня. Никаких предварительных знаков Конану не сделали, да и золоченой лестницы Тирана нигде не было видно. Поэтому киммериец решил, что Коммодорус нынче на арену не собирался. Самого Конана в списке поединщиков также не упоминали, хотя длинный порез, оставленный мечом Мадазайи, почти совершенно затянулся. А посему, согласно прикидкам варвара, ему «грозило» только участие в общем сражении.

Вот над громадным овалом арены громко прокричала труба, и Конан повернулся в сторону Врат Героев и балкона над ними.

— Приветствую вас, горожане Луксура.— разнесся голос Коммодоруса.— Приветствую всех вас в Империум-Цирке. Мы с вами собрались здесь, чтобы отметить праздник, который священная традиция нашего Храма по справедливости именует величайшим. Да восславится Отец Сет и те, кто оглашает на земле его волю!

Голос Тирана прямо-таки дышал искренностью.

— Прошу вас также обратить внимание на изменения и улучшения, которые мы произвели в нашем Цирке, — продолжал Коммодорус. — Как вы можете видеть, восточная и западная стороны теперь расширены и защищены от солнца нарочно выстроенными балконами. А к следующему представлению мы рассчитываем получить еще немало новых мест для зрителей! — Он указал налево и направо, где грациозно вздымались недостроенные пилоны. — Теперь же пусть говорит тот, кого по праву называют земными устами благословенного Отца Сета. Я передаю слово святейшему Первосвященнику Некродиасу!

И Коммодорус уступил место лысому священнику с лицом черепа, тому самому, которого так часто видели с ним рядом на игрищах. Некродиас, маленький и жилистый, говорил хорошо поставленным голосом опытного оратора. Как ни велик был Империум-Цирк, глашатаям почти не приходилось за ним повторять.

— О, вы, любящие Сета и готовые с радостью служить ему! Возрадуйтесь: сегодняшний день начинается событием, которое, милостью Богов, должно еще более укрепить в сердцах нашу бесхитростную и светлую веру. В сегодняшней игре совершится неподкупная справедливость Богов, вынесших свой приговор. Исполнение этого приговора, без сомнения, окажется для вас и поучительным, и интересным...

Конан еще раньше обратил внимание, что ради сегодняшнего дня арену в очередной раз перестроили. Теперь в ней зияло не менее десятка четырехугольных провалов; шествие, вывозившее Квамбу, осторожно петляло между ними, избегая приближаться к отвесным краям. И вот теперь, пока Некродиас проповедовал с трибуны справедливость Богов, из Врат Победителей выкатилась быстрая колесница. Позади возничего в ней находился раб и при нем — пылающая жаровня. Вот колесница развернулась в опасной близости от одной из ям... Раб поджег факел и швырнул его внутрь. На дне ямы тотчас вспыхнула горючая смесь. Взвилось пламя, повалил густой жирный дым.