Перед глазами у Конана стояла короткая схватка, исполненное достоинства лицо старика и его прыжок в пламя. Поведение патриарха потрясло киммерийца куда больше, чем любой удар палки, нанесенный немощной старой рукой.

Закон, впитанный им за годы сражений и странствий, непреложно гласил: пока жив — что есть мочи цепляйся за эту самую жизнь. Конан свято верил, что, покуда у мужчины было в руках оружие, а перед глазами — враги, дерущиеся в открытую, у него была и надежда. Так с какой бы стати смелому и сильному человеку, по всем приметам — достойному вождю своего клана, вот так решительно отворачиваться от жизни?.. Ведь Конан предложил ему дорогу к свободе, и он, несомненно, все увидел и все понял. Каким же образом следовало истолковать его добровольную гибель?

Как мужество — или как трусость? Что это было? Подвиг веры — или уступка безнадежному отчаянию? Может быть, он полностью отринул себя и понадеялся если не отстоять свою религию, то, по крайней мере, пресечь избиение единоверцев? Или, наоборот, рассчитывал, что его Боги щедро вознаградят мученика на том свете?..

Конан долго размышлял и молча гадал об увиденном.

Тем временем начались послеобеденные поединки. Трибуны ходили ходуном, выкрикивая имя Саула Крепкорукого. Саул сошелся с кем-то (кажется, это был Сист?) и укокошил его. А потом, совершенно неожиданно, мимо шеренги гладиаторов, напряженно улыбаясь, прошагал Рогант. Крепко стиснул плечо киммерийца — и отправился на середину арены. Конан слышал, как Мадазайя поспешно выкрикивал ему вслед последние наставления:

— Оружием, Рогант! Действуй только оружием! Не допускай ближнего боя!..

Цирковой силач бойко воздел мускулистые руки над головой, отвечая на шумные приветствия публики, и вышел на середину песчаного овала... чтобы оказаться лицом к лицу с Ксотаром, по прозвищу Душитель.

Вот Рогант занял место напротив соперника и принял боевую стойку. Он выглядел совершенно уверенным в себе. И в своей силе. Он вычертил мечом замысловатый крендель над головой, а потом... бросил оружие на песок.

Двое борцов слегка пригнулись и бочком двинулись по кругу. Рогант сделал обманный выпад, стремясь ухватить Ксотара за шею, но тотчас сам угодил в захват: руки Душителя оплели его грудь.

Сперва Ксотар заставил циркового силача припасть на колени. Потом поставил на корточки.

Больше Рогант не поднялся...

Радостное безумие публики смутно докатилось до Конана. Киммериец чувствовал себя наполовину оглохшим. А еще в голове царила странная легкость, и при этом все тело пробирала дрожь, как будто поверхность арены была перепонкой гигантского барабана, вибрировавшей под неумолимыми палочками...

Вот Ксотар покинул арену, провожаемый громом рукоплесканий. Конан сидел неподвижно, точно приклеившись к скамейке. Но потом он увидел нечто такое, что заставило его вскочить на ноги и схватиться за меч.

Появились жрецы в красном и потащили тело Роганта ко Вратам Мертвецов!..

Плохо соображая, что делает, Конан во всю прыть помчался к ним по песку, занося меч. Он смутно слышал, как Мадазайя и остальные окликали его по имени, но их голоса вскоре затихли где-то сзади.

Конан бежал прямо к жрецам. Он перепрыгнул через угол одной из огненных ям (снизу по-прежнему полыхало жаром), потом еще через одну. Зрители заметили его, послышались крики.

Жрецы уже утаскивали свой безжизненный груз под низкую арку, готовясь пропасть в темноте. Конан почти настиг их и подлетел к деревянной двери как раз в тот момент, когда захлопывалась тяжелая створка. Запереть ее, однако, не успели. Конан с налета шарахнул в нее плечом и вломился внутрь.

Дверь грохнула, закрываясь, у него за спиной, стало темно, и он на какое-то время перестал видеть. Может, здесь и тлел какой-то свет, но после яростного солнца, отражавшегося в белом песке арены, это было все равно, что влететь в могильную темень. Он услышал крики, шорох шагов, потом врезался в кого- то, явно одетого в жреческие облачения. Он попытался занести меч, но ударился костяшками кулака в низкий потолок и почувствовал, как рукоять меча выкручивают у него из ладони.

Конан тут же ухватил тщедушного соперника и оторвал его от пола. В это время сзади о его голову расколошматили какой-то сосуд. По лицу хлынула теплая вода, а может быть, и кровь.

— Держи его!.. Вали!.. Врежьте ему еще!..— причудливо отдавались в стенах помещения испуганные голоса. — Он свихнулся от убийств на арене!..

— Нечистые демоны!.. Вонючие набиватели мумий!.. — ревел Конан в кромешную темноту, принимая и щедро раздавая удары. — Отдайте мне Роганта!.. Это гордый боссонит, а они любят лежать в земле открытых лугов, где цветы и трава!.. А не торчать выпотрошенными и замурованными в стенах!..

Ярость умножила его силы, и Конан разбросал несколько повисших на нем человек. А потом ринулся вперед... но только для того, чтобы врезаться головой в каменный столб. Вот тут он наконец-то увидел свет: перед глазами заплясали разноцветные звездочки.

— Хватит!.. — прозвучал голос. — Держите его крепче, чтобы не шевелился!

К звездочкам и вертящимся солнцам перед глазами прибавилось обычное живое пламя. Кто-то поднес светильник к самому лицу варвара. Жесткие пальцы стали ощупывать болезненно пульсировавший череп.

— Необыкновенно! — продолжал голос. — И кости целы, и даже сознания не потерял. Эй, малый! Ну- ка отвечай, как тебя звать?

Конану понадобилось головокружительное усилие, чтобы вспомнить собственное имя и кое-как выдавить его вслух.

— Отлично, — сказал голос. — А теперь лежи смирно и слушай. Я — Манетос, главный жрец при мертвецкой Империум-Цирка. Прошу тебя, успокойся. Мы не причиним зла твоему другу и вообще не станем делать ничего такого, чего ты не захочешь.

По мере того как в голове прояснялось, Конан начал различать смутные очертания окружающего. Комнату освещали высокие, тонкие свечи, установленные в настенных подставках довольно близко одна от другой. Над киммерийцем склонился жрец с провалившимися глазами и короткой бородкой. Он тоже держал в руке свечу.

Алые одеяния с капюшонами казались черными, как застывшая кровь.

— Роганту вы уже никакого зла не причините, — сказал Конан Манетосу. — Но что там насчет меня? Твои дружки разок уже пытались меня сюда заволочь, а тогда я был еще дальше от смерти, чем сейчас! Может, вы и меня заодно выпотрошить собрались?

— Не беспокойся попусту, — утешил его Манетос. — Мы не станем тебя убивать и вообще пальцем не тронем. Нам с учениками не позволено иметь дела с живыми... по крайней мере, на нынешней стадии наших исследований... — Конану почудилась в его голосе некая горечь.— Мы заботимся лишь о мертвых.

— Хочешь сказать, что меня отпустят?— хрипло поинтересовался киммериец. — Среди гладиаторов, знаешь ли, говорят, что ни один вошедший в эти Врата еще не возвращался, будь он живым или мертвым...

— В жизни не слышал подобной чепухи!— заверил его Манетос. — И, между прочим, не видал ни одной банды негодяев, более суеверной, чем твои дружки-гладиаторы. Лучше попробуй подняться. Встать сможешь?

Конан оперся на руки пленивших его жрецов и кое-как выпрямился. Все-таки он качнулся вперед, чуть не налетев на Манетоса, и тут его глазам предстало жуткое зрелище. На каменном столе лежал Сист, молодой гладиатор, попавший в Цирк из компании Дата. Мертвый Сист лежал на спине, и распластанное тело было буквально вывернуто наизнанку. Распяленная плоть удерживалась крючками, латунными прищепками и деревянными распорками...

— Гнусные вызыватели умерших!.. — взвыл киммериец.

Он оттолкнул Манетоса, но со всех сторон его сграбастали десятки рук. Это, впрочем, было даже и к лучшему, ибо иначе он бы просто свалился.

— Что вы сделали с несчастным парнишкой!.. — прохрипел Конан. — Раскромсали, как ветчину!..

— Раскромсали его не мы, а один из твоих товарищей, — ответил Манетос. — Кажется, его зовут Крепкоруким. И сделал он это, между прочим, безобразно плохо, так что я скорее прозвал бы его Тупой Меч.