услышать ряд повествований. Странник Толкина носит имя Эриол, которое переводится как «Мечтающий в одиночестве». Но повести, которые рассказывают Эриолу, величественные, трагические и героические, никак нельзя счесть всего лишь плодом литературных влияний и личного опыта. Когда Толкин взялся за эту книгу, он открыл в себе некий более глубокий и богатый пласт воображения, доселе ему самому неведомый, и из этого пласта он продолжал черпать до конца своей жизни.
Первая из «легенд», входящих в «Сильмариллион», повествует о сотворении вселенной и возникновении известного нам мира, который Толкин, вспомнив исландский «Мидгард» и соответствующие эквиваленты в древнеанглийском, называет Средиземьем. Некоторые читатели думали, что речь идет о другой планете, но Толкин на это не рассчитывал. «Средиземье — это наш мир, — писал он и добавлял: — Я, конечно, поместил события в абсолютно вымышленный (хотя и не вовсе невозможный) период времени в глубокой древности, когда форма континентов была еще иной».
В более поздних повествованиях цикла речь идет в основном о создании «Сильмарилей» (трех эльфийских самоцветов, которые и дали название всей книге), о том, как они были похищены из благословенной земли Валинор злой силой Морготом, и о последовавших за этим войнах, в ходе которых эльфы пытались вернуть себе камни.
Некоторые были озадачены тем, как эти истории соотносятся с христианским мировоззрением Толкина. Многим трудно понять, как ревностный католик мог с такой убежденностью писать о мире, где не поклоняются богу. Но ничего странного в этом нет. «Сильмариллион» — творение глубоко религиозного человека. Он не противоречит христианству — он вписывается в него. В легендах нет поклонения богу — но на самом деле бог там присутствует, и в «Сильмариллионе» это заметнее, чем в выросшем из него «Властелине Колец». Вселенной Толкина правит бог, «Единый». Ниже Его в иерархии стоят «валар», хранители мира, не боги, но духи ангельского чина, сами по себе священные и повинующиеся богу; и в один из ужаснейших моментов истории они слагают с себя власть и передают ее в Его руки.
Толкин изложил мифологию именно в таком виде, потому что хотел, чтобы она была чуждой, непривычной, но в то же время «не лживой». Он хотел, чтобы мифы и легенды отражали его собственные нравственные представления о вселенной; и, будучи христианином, он не мог поместить эти представления в космос, лишенный бога, которому он поклонялся. В то же время локализовать эти истории в известном нам реальном мире, где религиозные верования были бы открыто христианскими, означало лишить их колорита вымышленности. Поэтому бог во вселенной Толкина присутствует, но остается незримым.
Создавая «Сильмариллион», Толкин верил, что в некотором смысле пишет правду. Нет, он не предполагал, что описанные им народы — «эльфы», «гномы» и злобные «орки» — действительно когда-то ходили по земле и совершали все то, что он описывал. Но он чувствовал — или надеялся, — что его повести неким образом воплощают глубокую истину. Это не значит, что Толкин писал аллегорию, — напротив. Толкин неоднократно говорил о своем отвращении к этому жанру. «Я не выношу самого запаха аллегории», — сказал он однажды, и подобные фразы встречаются во многих его письмах к своим читателям. Так что же он имел в виду, считая «Сильмариллион» истинным?
Отчасти ответ на этот вопрос можно найти в его эссе «О волшебных историях» и в «Листе работы Ниггля». Оба эти произведения содержат предположение, что бог даровал человеку способность фиксировать «неожиданное и мимолетное проявление реальности или “правды”». И, создавая «Сильмариллион», Толкин наверняка верил, что не просто сочиняет сюжет. Он писал об историях, входящих в книгу: «Они возникли в моем сознании как некая данность, и, по мере того как они возникали, росли и связи между ними. Это была захватывающая работа, хотя мне то и дело приходилось прерываться (не считая повседневных нужд, время от времени мои мысли переключались на другое и обращались к лингвистике); однако я все время ощущал, что записываю нечто уже “существующее” где-то, а не “сочиняю”».
Первое из повествований, появившихся в письменном виде — оно было записано в то время, как Толкин выздоравливал в Грейт-Хейвуде, в начале 1917 года, — относится к концу цикла. Это «Падение Гондолина», в котором рассказывается о том, как Моргот, главная сила зла, взял штурмом последнюю эльфийскую крепость. После страшной битвы группе жителей Гондолина удается спастись бегством; среди них — Эарендель[34], внук короля; таким образом, возникает связь с ранними стихами об Эаренделе, первыми набросками мифологии. Стиль «Падения Гондолина» говорит о том, что на Толкина заметно повлиял Уильям Моррис, и правомерно будет предположить, что описание великой битвы, вокруг которого и строится сюжет, отчасти вдохновлено личными воспоминаниями Толкина о сражении на Сомме — или, скорее, его реакцией на это сражение, поскольку описание обороны Гондолина величественно, а современную войну величественной не назовешь. Но и то и другое оказало не более чем поверхностное влияние; в целом же Толкин создал эту необычную и захватывающую повесть, не опираясь на какие-либо образцы или источники. Две наиболее примечательные особенности — его собственные находки: во-первых, имена из вымышленного языка и, во-вторых, то, что большинство главных героев — эльфы.
В принципе можно сказать, что эльфы «Сильмариллиона» восходят к «волшебному народу» ранних стихотворений Толкина, но на самом деле между ними очень мало общего. Возможно, впервые он обратился мыслями к эльфам потому, что его восхищали «Песни сестры» Френсиса Томпсона, а Эдит нравились «крошечные эльфики», но между лепрехонами и гномами из «Шагов гоблинов» и эльфами «Сильмариллиона» — громадная пропасть. Последние — люди во всех отношениях; точнее, истинные люди, люди до Падения, которое лишило их возможностей, дарованных изначально. Толкин искренне верил, что на Земле некогда существовал Эдем и что в бедах мира повинен первородный грех и последовавшее за этим развенчание человека. Но его эльфы, хотя и они способны грешить и заблуждаться, не являются «падшими» в теологическом смысле, а потому им доступно многое, что не по силам человеку. Они — искусные мастера, поэты, писцы, создатели прекрасных творений, с которыми не могут сравниться произведения людей. А главное — они бессмертны, хотя и могут погибнуть в бою. Старость, болезни и смерть не обрывают их трудов, оставляя их неоконченными и недоведенными до совершенства. А потому эти эльфы — идеал любого творца.
Таковы эльфы «Сильмариллиона» и «Властелина Колец». Сам Толкин писал об их природе так: «Они созданы человеком по своему образу и подобию; но избавлены от ограничений, которые сильнее всего гнетут его. Они бессмертны, и воля их властна напрямую воплощать то, что желанно воображению».
Что касается имен и названий в «Падении Гондолина» и прочих повествованиях «Сильмариллиона», они составлены из материала языков, придуманых Толкином. Поскольку существование этих языков было причиной возникновения самой мифологии, неудивительно, что Толкин уделил немалое внимание созданию имен на их основе. Более того, выдумывание имен и связанная с этим лингвистическая работа требовали, как говорил сам Толкин в процитированном выше отрывке, ровно столько же, если не больше, внимания, сколько написание самих повествований. Так что небесполезно (и небезынтересно) получить некоторое представление о том, как он это делал.
Толкин еще подростком разработал несколько собственных языков, и некоторые из них были доведены до уровня значительной сложности. Но в конце концов лишь один из этих ранних языков устроил его и стал воплощением его личного языкового вкуса. Это был вымышленный язык, испытавший на себе сильное влияние финского. Толкин назвал его «квенья», и к 1917 году он достиг высокой степени изощренности: словарь его насчитывал несколько сотен слов (несмотря на то, что число корней в нем было довольно ограниченным). Квенья, как и любой «настоящий» язык, происходила от более древнего языка; и от этого «праэльдарского» Толкин произвел второй эльфийский язык, существовавший одновременно с квеньей, но использовавшийся другими народами эльфов. Это наречие в конце концов было названо «синдарином» или «синдарским». Его фонологию Толкин построил по образцу валлийского, который шел сразу после финского по степени близости его лингвистическим предпочтениям.
Помимо квеньи и синдарина, Толкин придумал еще несколько эльфийских языков. Правда, эти были разработаны только в самых общих чертах, но Толкин посвящал немало времени сложностям их взаимоотношений и продумыванию «генеалогического древа» всех этих наречий. Однако почти все эльфийские имена в «Сильмариллионе» Происходят именно из квеньи и синдарина.
Естественно, подробно рассказать в нескольких фразах о том, как именно Толкин использоват свои эльфийские языки для создания имен персонажей и географических названий в своих историях, невозможно. Однако вкратце дело обстояло примерно так. Работая над планом повествования, Толкин
