с бледными светящимися глазами, живущее под полом пещеры. Все они являются своего рода предвестием будущих разработок, весьма значимых для творчества Толкина.

В мае 1923 года Толкин серьезно простудился. Простуда затянулась и переросла в воспаление легких. В то время у Толкинов гостил его дед, Джон Саффилд, которому тогда было уже девяносто, и Толкин вспоминал, как дед «стоял у моей постели, высокий, тощий, весь в черном, смотрел на меня сверху вниз и с презрением говорил что-то насчет того, что я и все мое поколение — вырождающиеся слабаки. Вот я тут лежу и задыхаюсь, а ему пора уезжать, потому что он отправляется в поездку на пароходе вокруг Британских островов!» Старик прожил еще лет семь. Большую часть времени он проводил у своей младшей дочери, «тети Джейн». Она уехала из Ноттингемшира и поселилась на ферме под Дормстоном в Вустершире. Ферма находилась в конце дорожки, которая больше никуда не вела, и местные жители иногда называли ее просто «Бэг-Энд» (буквально — «тупик»).

Оправившись от воспаления легких, Толкин вместе с Эдит и детьми отправился в гости к своему брату Хилари. Тот после службы в армии купил себе небольшой участок с садиком и огородом, где выращивал овощи на продажу, близ Ив-Шема, города, откуда происходил род Саффилдов. Хилари привлек родственников к работе в саду и на огороде, а еще братья развлекались, запуская на большом лугу перед домом огромных воздушных змеев, чтобы позабавить детей. Толкин также сумел найти время для работы и вновь обратился к своей мифологии.

«Книга утраченных сказаний» близилась к завершению. В Оксфорде и в Лидсе Толкин сочинил предания, повествующие о сотворении вселенной, создании Сильмарилей и о том, как Моргот похитил их из благословенного королевства Валинор. Циклу все еще недоставало окончания — истории о плавании звездного корабля Эаренделя (этот элемент возник в замыслах Толкина первым), — а часть сказаний существовала пока только в виде набросков; но еще немного — и работа будет окончена. Однако Толкин не торопился к этой цели. Вместо этого он принялся переписывать. Ему словно бы не хотелось заканчивать книгу. Быть может, он сомневался, что она когда-нибудь найдет своего издателя, — и действительно, произведение получилось весьма нестандартное. Однако же оно было не более необычным, чем сочинения лорда Дансени, которые тем не менее оказались весьма популярными. Так что же удерживало Толкина? В первую очередь, конечно, стремление к совершенству, но, возможно, долю истины содержало в себе и высказывание Кристофера Уайзмена по поводу эльфов в ранних стихотворениях Толкина: «Почему эти существа представляются тебе живыми, так это потому, что ты все еще продолжаешь их создавать. Когда ты закончишь, они станут для тебя такими же мертвыми, как атомы, из которых состоит наша живая пища». Иными словами, Толкин не хотел заканчивать книгу, поскольку не мог смириться с мыслью, что ему уже не придется создавать что-то новое в своем выдуманном мире. Позднее он назвал это созидание «сотворением».

А потому Толкин не стал дописывать «Сильмариллион» (как он теперь называл свою книгу), а вместо этого вернулся к началу, чтобы менять, шлифовать и пересматривать. Кроме того, он задумал облечь два основных сюжета в стихотворную форму — явное свидетельство того, что Толкин по-прежнему тяготел к стихам не менее, чем к прозе. Для истории Турина Толкин избрал современный аналог древнего аллитерационного стиха, которым написан «Беовульф», а историю Берена и Лутиэн решил изложить рифмованными двустишиями. Последняя поэма была названа «Жеста о Берене и Лутиэн»; позднее Толкин переименовал ее в «Лэ о Лейтиан»[41].

Тем временем его карьера в Лидсе существенно продвинулась. В 1922 году Джордж Гордон вернулся в Оксфорд, чтобы занять пост профессора английской литературы, и Толкин стал кандидатом на освободившуюся вакансию главы факультета в Лидсе. В конце концов назначение получил Лесселс Аберкромби, но Майкл Садлер, вице-канцлер университета[42], обещал Толкину, что вскоре университет сможет создать новую должность профессора английского языка специально для него, Толкина. Садлер сдержал слово, и в 1924 году, в возрасте тридцати двух лет, Толкин стал профессором. По меркам британских университетов, это было весьма рано. В том же году они с Эдит купили коттедж на окраине Лидса, Вест-Парк, Дарнли-Роуд, 2. Дом на Сент-Маркс-Террас не шел с ним ни в какое сравнение: этот был довольно просторным, и вокруг простирались поля, куда Толкин мог водить детей гулять. В начале 1924 года Эдит, к неудовольствию своему, обнаружила, что снова беременна. Она надеялась, что это будет дочка, но, когда в ноябре ребенок родился, оказалось, что это снова мальчик. Его окрестили Кристофером Руэлом (первое имя — в честь Кристофера Уайзмена). Малыш рос быстро и вскоре стал любимцем отца, который писал в дневнике: «Теперь я бы ни за что не смог обходиться без даров божиих».

В начале 1925 года стало известно, что вскоре должен освободиться пост профессора англосаксонского языка в Оксфорде: Крейги, занимавший его ныне, собирался отправиться в Америку. Объявили конкурс на замещение должности, и Толкин послал заявку. Теоретически шансы его были невелики, поскольку на этот пост претендовали еще три кандидата с превосходными рекомендациями: Аллен Моэр из Ливерпуля, Р. У. Чеймберз из Лондона и Кеннет Сайзем. Однако Моэр снял свою кандидатуру, а Чеймберз отказался от должности, так что конкурс свелся к борьбе между Толкином и его бывшим наставником Сайземом.

Кеннет Сайзем занимал теперь довольно высокий пост в издательстве «Кларендон-пресс», и, хотя в штат университета он не входил, у него в Оксфорде была хорошая репутация и немало сторонников. Толкина тоже поддерживали многие, в том числе Джордж Гордон, мастер интриги. Так что во время выборов голоса разделились поровну, и Джозефу Уэллсу, вице-канцлеру, предстояло отдать свой решающий голос одному из двух кандидатов. Уэллс проголосовал за Толкина.

Собственно, это и все. Можно сказать, что после этого ничего не происходило. Толкин вернулся в Оксфорд, в течение двадцати лет был профессором древнеанглийского в колледже Ролинсона и Бозуорта, затем был избран профессором английского языка и литературы в Мертон-Колледже, поселился в обыкновенном оксфордском пригороде, где и жил первое время после ухода на пенсию, потом перебрался в ничем не примечательный курортный городишко на море, после смерти жены вернулся в Оксфорд и сам мирно скончался в возрасте восьмидесяти одного года. Вполне ординарная, неприметная жизнь, какую вело бесчисленное множество других ученых мужей. Нет, конечно, он блистал своими научными достижениями — но достижения эти доступны только специалисту и для человека далекого от науки особого интереса не представляют. И это было бы все — если не считать того странного факта, что на протяжении всех этих лет, когда с ним «ничего не происходило», он написал две книги, ставшие всемирно известными бестселлерами, книги, которые овладели воображением и повлияли на образ мыслей нескольких миллионов читателей. Не правда ли, любопытный парадокс: что «Хоббит» и «Властелин Колец» принадлежат перу скромного оксфордского профессора, который специализировался на изучении западно-мидлендского диалекта среднеанглийского и жил самой обычной жизнью в самом обычном пригороде, воспитывая детей и возделывая свой сад?

Это ли странно? Или, напротив, следует подивиться тому, что человек, наделенный столь ярким воображением и талантом, мирился с повседневной рутиной академической и домашней жизни; что человек, чья душа тосковала по грохоту валов на скалистом побережье Корнуолла, соглашался мирно беседовать с пожилыми дамами в гостиной отеля на курорте для среднего класса; что поэт, чье сердце трепетало от радости от вида и запаха дров, пылающих в очаге сельского трактира, позволил установить у себя в доме электрический камин с искусственными угольями? Это ли не диво?

Быть может, в том, что касается его зрелости и старости, нам остается лишь наблюдать — и недоумевать про себя; а может быть, со временем мы и начнем различать логику событий.