сменились более холмистой местностью. Железная дорога шла вдоль реки, от которой там и тут отходили каналы, а по берегам выстроились ряды тополей. Река называлась Сомма. И уже отсюда слышалась стрельба.

Батальон Толкина прибыл в Амьен. Их накормили из полевых кухонь на главной площади, а потом они пошли дальше пешим порядком, нагруженные тяжелой амуницией. Временами приходилось останавливаться или сходить на обочину, когда мимо проезжали упряжки, везущие повозки с боеприпасами или пушки. Вскоре город кончился, и они оказались на открытой пикардийской равнине. Прямая дорога вела через поля алых маков или желтой горчицы. Хлынул проливной дождь, и через несколько секунд пыльная дорога превратилась в белое меловое месиво. Солдаты шагали дальше, мокрые и злые, пока не пришли в деревушку Рюбампре, в десяти милях от Амьена. Тут они остановились на ночлег в условиях, которые вскоре стали для них привычными: солдатам — охапки соломы в амбарах или на сеновалах, офицерам — раскладушки в тесных крестьянских жилищах. Дома были старые, основательные, с растрескавшимися балками и глинобитными стенами. Снаружи, за перекрестком и низенькими домишками, до самого горизонта простирались поля, заросшие прибитыми дождем васильками. Кругом виднелись следы войны: проломленные крыши, разрушенные строения. А впереди, уже совсем недалеко, слышался вой снарядов и грохот взрывов: союзники обстреливали немецкие позиции.

Весь следующий день они провели в Рюбампре, занимаясь физподготовкой и упражняясь в штыковом бое. В пятницу, 30 июня, их переместили в другую деревушку, ближе к линии фронта. И на следующий день, рано утром, грянуло сражение. Их батальону не полагалось участвовать в действиях: их намеревались держать в резерве и бросить в бой только несколько дней спустя. Главнокомандующий, сэр Дуглас Хейг, рассчитывал, что к этому времени германская линия обороны будет прорвана и войска союзников смогут продвинуться в глубь территории противника. Но вышло все иначе.

В 7:30 утра, в субботу, 1 июля, британские войска пошли в атаку. Среди них был и Роб Джилсон из ЧКБО, служивший в суффолкском полку. Они выбрались из окопов по лестницам, построились в ровные шеренги, как их учили, и медленно зашагали вперед — медленно, потому что каждый тащил на себе не менее шестидесяти пяти фунтов амуниции. Им сказали, что германская линия обороны практически уничтожена и колючая проволока порвана огнем союзников. Однако же все они прекрасно видели, что проволока целехонька, а когда шеренги приблизились к немецким окопам, оттуда застрочили пулеметы.

Батальон Толкина оставался в резерве. Их перевели в деревню под названием Бузенкур. Большинству пришлось стать лагерем в чистом поле, только некоторые счастливчики (и Толкин в их числе) поселились в хижинах. Было очевидно, что на поле битвы что-то пошло не так, как задумывалось: раненые поступали сотнями, многие из них — чудовищно изувеченными; целые отряды назначались копать могилы; в воздухе висела жуткая вонь разложения. На самом деле в первый день битвы полегло двадцать тысяч солдат союзников. Германская линия обороны не была уничтожена, заграждения из колючей проволоки почти везде оставались целы, и вражеские пулеметчики без труда косили шеренги англичан и французов, пока те приближались медленным шагом, представляя собой идеальную мишень.

В четверг, 6 июля, 11-й батальон ланкаширских стрелков тоже вступил в бой. Однако в окопы отправили только первую роту, а Толкин остался в Бузенкуре вместе с остальными. Он перечитывал письма Эдит с новостями из дома и снова просматривал свое собрание записок от прочих членов ЧКБО. Толкин беспокоился за Джилсона и Смита, которых бросили в самую гущу битвы, и испытал невыразимое облегчение, когда ближе к вечеру в Бузенкуре объявился Смит, живой и невредимый. Смиту предстояло несколько дней отдыха перед возвращением в окопы, и они с Толкином старались встречаться и беседовать как можно чаще. Они говорили о поэзии, о войне и о будущем. Один раз они отправились бродить по полю, где все еще колыхались на ветру красные маки, несмотря на то, что в результате бомбежек поля постепенно превращались в бесформенную грязную пустошь. С нетерпением ждали вестей о Робе Джилсоне. В воскресенье вечером первая рота вернулась с позиций. Человек двенадцать было убито и более сотни ранено. Уцелевшие рассказывали ужасные вещи. И вот наконец в пятницу, 14 июля, пришла пора идти в бой Толкину с его второй ротой.

То, что испытывал сейчас Толкин, переживали до него тысячи других солдат: вышли ночью, долго шли от лагеря до позиций, потом, спотыкаясь, пробирались по ходам сообщения длиной в милю, ведущим на передний край, потом — долгие часы неразберихи и суматохи, пока предыдущая рота не уступила им наконец свое место. Связистов, таких, как Толкин, ждало горькое разочарование. В учебке все было аккуратно, понятно и разложено по полочкам, а тут они увидели кучу спутанных проводов и вышедшие из строя полевые телефоны, заляпанные грязью. Вдобавок ко всему по телефонам разрешалось передавать только наименее важные сообщения: немцы подключались к телефонным линиям и перехватывали приказы накануне атаки. Запрещены были даже рации, использующие морзянку. Так что вместо всех современных средств связи связистам приходилось полагаться на световые сигналы, сигнальные флажки или, на худой конец, курьеров или почтовых голубей. Хуже всего были убитые: повсюду валялись трупы, истерзанные и изувеченные осколками. Те, у которых сохранились лица, смотрели в никуда жутким, неподвижным взглядом. «Ничейная земля» за окопами была устлана вздувшимися, гниющими трупами. Везде царило запустение. Травы и посевы исчезли, втоптанные в море грязи. С деревьев посбивало листву и ветки, и вокруг стояли только покореженные, почерневшие стволы. Толкин до конца жизни не мог забыть, как он выражался, «животного ужаса» окопной войны.

Первый день его участия в боевых действиях был избран командованием союзников для большой наступательной операции, и его роту присоединили к 7-й пехотной бригаде, которой предстояло атаковать разрушенную деревушку Овийе, все еще остававшуюся в руках немцев. Атака захлебнулась: колючая проволока перед окопами противника снова не была порезана как следует, и многие из батальона Толкина полегли под пулеметным огнем. Но Толкин выжил и даже не был ранен. После двух суток, проведенных на ногах, он наконец смог ненадолго прикорнуть в блиндаже. И еще через сутки его роту отвели с позиций. Вернувшись в Бузенкур, Толкин нашел там письмо от Дж. Б. Смита: