жизнь, убогой реальности. Но вот она опять здесь, хотя жизнь с теткой стала еще более невыносимой.
Грейс оглядела просторную комнату с выцветшими шторами и мебелью, которая была в моде лет сто назад. Все здесь напоминало о былом богатстве, которое давно утратило свой блеск. Взглянуть хотя бы на просевший парчовый диван у окна. Грейс внезапно поняла, почему ее мать когда-то сбежала от всего этого.
— Тетя Абигайль, они вполне приличные люди, — принялась уверять она. — И я убеждена: мистер Холдинг не имел понятия, что его убьют, иначе он никогда бы не обременил вас даже малейшей связью со своим семейством.
Леди Абигайль перестала обмахиваться веером, повернув к ней голову.
— Ах ты, бессердечная девчонка, — прошептала она, дрожа от ярости. — Можешь сколько угодно издеваться над моим отчаянием, но тебе будет не до смеха, когда я расскажу, что сегодня здесь была полиция.
Грейс сцепила руки на коленях.
— Мне очень жаль, тетя.
— Да, полиция! — взвизгнула леди Абигайль. — И эта злобная кошка, миссис Пиклинг, все видела из своего окна! Теперь вся улица будет знать, что мы имеем отношение к этому грязному делу. О, какое унижение! И все по твоей вине, Грейс. Да, я обвиняю тебя. И обвиняю твою мать…
В том, что та отправилась когда-то в Париж и влюбилась во француза без копейки за душой, унизив этим свое семейство. А потом жила в палатках, якшаясь с испанцами, арабами и бог знает с кем еще. И умерла слишком молодой, не настрадавшись достаточно, чтобы искупить свою вину.
Грейс, часто слышавшая эту тираду, привычно отключилась, поглаживая морщинистую руку тетки и напоминая себе, что Абигайль Хайд — единственная родственница ее матери. И что она стара, плохо соображает и вовсе не хочет обидеть ее.
По крайней мере Грейс на это надеялась.
— Тебя Абигайль, расскажи мне, чего хотела полиция, — предложила она, когда поток теткиных жалоб иссяк.
— Тебя! — вскричала леди Абигайль, подняв голову с кушетки. — Они хотели тебя, Грейс. Кажется, они вообразили, будто ты можешь ответить на их вопросы. Представляешь? Вопросы! У этого ужасного человека была целая папка с бумагами, и ему совсем не понравилось, что тебя нет дома. Признаться, это показалось мне очень подозрительным.
— Что именно? Что он ищет меня? — уточнила Грейс. — Или его поведение?
— И то и другое! — огрызнулась леди Абигайль, выпрямившись на кушетке. — О Боже! Голова все еще кружится. Дай мне мою нюхательную соль.
Грейс подала ей флакон, а затем с помощью Мириам снова устроила тетку на кушетке. Горничная наполнила стакан укрепляющим средством, плеснув туда немного бренди.
Пришло время, поняла Грейс, возвращаться домой, в Париж — пусть даже она не чувствует себя там дома. Она родилась в Лондоне, в этом самом доме, и провела детство во Франции и Испании, но лишь в Алжире обосновалась по-настоящему. А ее последнее путешествие в Париж — с умирающим отцом — было просто ужасным.
Но положение незамужней женщины в Северной Африке было весьма неопределенным, на таких едва ли не показывали пальцем, и ей пришлось уехать. Куда — едва ли имело значение. Она выбрала Лондон. Но теперь, когда Итан умер, Англия ее детства больше не казалась гостеприимной.
Когда укрепляющее снадобье у тетки почти закончилось, Грейс придвинула свой стул ближе к кушетке.
— А этот полицейский, тетя Абигайль? — тихо сказала она. — Вы запомнили его имя?
— О Господи, конечно, нет! — Леди Абигайль щелкнула пальцами, глядя на Мириам, и та, выскочив из комнаты, вскоре вернулась с серебряным подносом, где лежала визитная карточка. Что выглядело довольно странно. Вряд ли обычные полицейские имели при себе визитные карточки.
— Вы уверены, тетя Абигайль, что это был полицейский?
— Он вполне мог им быть! — заявила та.
На Грейс вновь нахлынула усталость, от которой ее недавно избавил лорд Рутвен. Вздохнув, она взяла карточку. Ройден Нейпир.
— Боюсь, тетя Абигайль, он не полицейский, — тихо сказала она.
— Я и не говорила, что он был в форме, — фыркнула леди Абигайль, сцепив руки. — Я велела ему оставить этих типов в синих мундирах на улице. Но у него был такой вид, что я… В общем, я не посмела не впустить его, хотя, клянусь, и не выказывала ему особого почтения.
— Мне очень жаль, — сухо отозвалась Грейс. — Надеюсь, вас утешит сознание, что вы принимали чиновника, стоящего лишь на пару ступенек ниже министра иностранных дел.
— Министра иностранных дел? Что ты имеешь в виду?
Грейс вернула карточку на поднос.
— Мистер Нейпир, — сказала она, — комиссар Скотленд-Ярда.
«И возможно, — добавила она про себя, — моя судьба».
Глава 4
Визит на Белгрейв-сквер
Рутвену не потребовался дар ясновидения, чтобы на следующий день найти резиденцию покойного Итана Холдинга. Утренний туман слегка рассеялся, и хотя монументальные белые здания, выходившие на Белгрейв-сквер, выглядели почти одинаково, облаченные в черное участники похоронной процессии, материализовавшиеся из белесой мглы у подножия парадных ступеней одного из особняков, безошибочно указывали на дом Холдинга.
Рутвен поднялся по ступенькам и протянул карточку дворецкому, назвав свой титул с высокомерной снисходительностью. Вскоре его препроводили через беломраморный холл с высокими сводами в огромное, роскошно обставленное помещение, называемое — очевидно, с иронией — малой гостиной. Оглядевшись по сторонам, Рутвен нашел убранство чересчур пышным, хотя зеркальные простенки между окнами были задрапированы черным крепом, позолоченные часы на каминной полке не работали, а шторы были задернуты из уважения к покойному.
— Какая впечатляющая комната, — заметил он.
Дворецкий помедлил на пути к выходу, бросив на него странный взгляд.
— Мистер Холдинг сам спроектировал ее, — сообщил он, — когда купил этот дом три года назад.
— Вот как? — промолвил Рутвен, озираясь. — А где он жил до этого?
— В Ротерхите, — отозвался дворецкий, — в фамильном доме недалеко от верфи.
— Понятно, — кивнул маркиз, сообразив, почему Холдинг пожелал сменить место жительства. Ротерхит, с его доками, верфями и складами, был по большей части рабочим районом.
Он прохаживался по гостиной, делая вид, что восхищается золоченым фризом, обрамлявшим потолок, когда его внимание привлекли голоса, доносившиеся из парадного холла. Бросив взгляд через распахнутые двойные двери, он увидел высокую красивую женщину с пышными темно-рыжими волосами, которая спускалась по лестнице под руку с худощавым лысеющим джентльменом. За ними следовали лакеи с сумками и коробками.
— Пусть все оставят здесь, Джозайя, — велела дама, обращаясь к своему спутнику, — пока не подадут карету. — Я на минутку, — бросила она, направившись в гостиную.
Фенелла Крейн, дама лет тридцати, была в дорожном костюме и черной шляпе с вуалью, как и мадемуазель Готье. Рутвен с облегчением отметил, что она уже натянула перчатки. Несмотря на вуаль, он мог видеть ее глаза, взиравшие на него с любопытством. И с каким-то непонятным чувством.
Рутвен подошел к ней и почувствовал настороженность, смешанную с гневом — вполне понятным,
