свою, и награбленного добра легко не отдадут.

– Ну, да о том гадать нечего, невдолге узнаем. По расчетам Лаврушки брянцы должны были подойти сюда не раньше полудня, а потому, выслав им навстречу дозор. Он приказал воинам отдыхать и накормить коней.

Часа через полтора дозорные донесли, что брянский отряд находится в трех верстах и двигается по просеке без соблюдения каких-либо мер предосторожности. До переправы отсюда оставалось не более семи верст, и люди Глеба Святославича считали себя почти дома.

– По местам!– скомандовал Василий, и через две-три минуты самый внимательный взгляд не заметил бы вокруг поляны ничего подозрительного. Только шелестели вверху колеблемые легким ветерком вершины деревьев да густо толпились по опушкам леса молодые ели, вызолоченные полуденным солнцем.

Того же лета (1310) князь Василей Бряньскии ходя с татары к Карачеву и уби там князи Сиятослава Мстиславичя Карачевскаго. Патриаршая летопись

Вскоре в чаще леса послышались голоса и мерный стук копыт идущей шагом конницы. На поляну стали выезжать всадники, по двое в ряд. Они были одеты и вооружены так же, как и карачевские воины, только металлических доспехов и кольчуг тут виднелось гораздо больше. Впереди всех, на статном вороном жеребце ехал в богатых доспехах мужчина лет тридцати, с пышными русыми усами и гладко выбритым подбородком. Поза его была небрежна, взгляд лениво-рассеян. Полуденное солнце припекало изрядно, и всадник ехал с непокрытой головой, – шлем его мирно колыхался на луке седла.

– Пашка Голофеев,– пробормотал княжич Василий, внимательно глядевший на дорогу из-за ближайших елей.– Вот бы этого пса живым взять! За него князь Глеб полсотни смердов в обмен не пожалеет.

Между тем отряд вытянулся уже почти через всю поляну. За головной сотней дружинников следовало десятка два телег, груженных награбленным скарбом. За ними плелась довольно длинная цепочка пленных крестьян, связанных попарно за руки и, по практике, заимствованной от татар, скрепленных одним общим ремнем. Сзади шла вторая сотня всадников. Ехали они вразвалку, громко разговаривая и перебрасываясь шутками. Многие поснимали с себя не только шлемы, но и кольчуги, перекинув их перед собой поперек седел. По всему было заметно, что они считают набег удачно законченным и о какой-либо опасности не помышляют.

Резкий звук рожка прорезал тишину леса. Опушки поляны внезапно ожили, и на растерявшихся брянцев, с устрашающим криком, с двух сторон обрушились карачевские воины. Многие еще не успели сообразить – что произошло и схватиться за оружие, как были уже выбиты из седел или заарканены. Но остальные быстро пришли в себя, и на дороге завязалась жестокая схватка. В ней все перемешалось. Из-за тесноты поляны о применении луков и даже копий не приходилось думать, дрались лишь оружием короткого боя,– саблями, палицами и чеканами.

Особенно лютая сеча разгорелась вокруг пленников и телег с добром. Брянцы и впрямь с добычей расставаться не любили и защищали ее отчаянно. Лаврушка, находившийся в засаде рядом с Василием, выскочил па дорогу как раз напротив своих связанных односельчан. В первую минуту боя здесь, кроме нескольких человек охраны, никого не было, и потому, воспользовавшись тем, что княжич ловко смахнул с седла ближайшего конвойного, он. размахивая саблей, подскакал к цепочке пленных, в нескольких местах перерубил соединявший их ремень и даже успел кое-кому освободить руки. Но сейчас же брянцы хлынули сюда с обеих сторон, и Лаврушке пришлось туго. Саблей он владел плохо, но был мускулист и ловок, а легкая рубаха, составлявшая весь его доспех, не стесняла свободы движений. К тому же жгучая ненависть к этим людям, ни за что разорившим его родное село, удваивала его силы.

От первого наскочившего на него брянского воина он отбился удачно: быстро пригнувшись к гриве коня, избежал сокрушительного удара меча, который просвистал над его головой, а затем, разом выпрямившись и махнув наудалую саблей, он с радостью увидел, что противник его валится с седла. Однако радость эта была преждевременной: другой брянский дружинник,– один из вчерашних караульных,– здоровенный детина, вооруженный пудовой палицей, узнал Лаврушку направил на него коня.

– А, это ты, чертов хорек!– закричал он,– Ну, пожди, зараз я тя научу, как из полона бегать и чужих коней уводить!

Лаврушка поднял было саблю, но могучий удар окованной железом дубины выбил ее из его неопытных рук. Палица вновь взметнулась кверху и на этот раз размозжила бы голову беззащитному теперь Лаврушке, если бы Василий, рубивший рядом, не пришел на выручку: наскочив сбоку на верзилу, махнул саблей, и страшная палица, вместе с отсеченной рукой покатилась под ноги коням.

Спаси тя Христос, княжич, как ты меня спас,– крикнул Лаврушка, не чаявший остаться в живых.

– Ништо,– ответил Василий.– Подбирай-ка саблю да вдругораз не плошай!

– Да ты, сынок, возьми-ка лучше вот энту штуку,– сказал один из развязанных Лаврушкой крестьян, подавая ему упавшую на землю палицу.– Она нашему брату куды сподручней сабли! Лаврушка принял новое оружие, для пробы взмахнул им в воздухе и сразу понял, что земляк его говорят дело. Через минуту его палица уже мелькала над головами брянцев, в самой гуще свалки.

Княжич между тем старался пробиться поближе к Голофееву, но это было нелегко, так как он находился но другую сторону дороги, загроможденной в этом месте телегами. Вокруг них шла сейчас горячая схватка.Брянский воевода, так и не успевший надеть шлема, который скатился у него с седла при первой же сшибке, посмеиваясь, вертелся на своем жеребце среди нападающих, отбивая удары и ловко действуя саблей. Он был искусным воином, прошедшим у всегда воюющих брянских князей хорошую боевую школу, а потому вскоре вокруг него расчистилось место и на земле уже лежало несколько сраженных им карачевских дружинников. Остальные невольно подались назад.

– А ну, пахари, наскакивай, кто еще желает попробовать брянского гостинца!– куражился Голофеев.– Вы, чай, у своих святых князей больше приучены саблями дрова колоть, чем рубиться! Пользуйся, карачевщина, сей день всех обучаю бесплатно!

– Погоди, Пашка, может, и я тебя койчему выучу! – крикнул Никита Толбугин, пробиваясь к нему на своем могучем коне.

– А, здорово, перевертыш!– узнал старого сослуживца Голофсев.– Ну как, отдохнул у князя Пантелея Мстиславича от ратного дела? Небось коров у него доишь?

– Я-то не дою, а вот тебя, как приведем в Карачев, мы к этому делу и приставим,– ответил Никита, замахиваясь тяжелым мечом. Но Голофеев, знавший, что теперь встретился с серьезным противником, был начеку и легко отбил удар.

Начался поединок, в котором возможности сторон казались равными. Голофеев уступал Никите по силе, но зато превосходил его ловкостью и навыком. Он перестал зубоскалить и все внимание сосредоточил на острие сабли. В короткий срок он сбил с противника шишак и задел его щеку. Рана была пустячная, но лицо Никиты залилось кровью, и Голофеев снова повеселел.

– Пожди, колода, сейчас я из тебя наколю лучины, начал он, но кончить не успел: под ударом Никиты сабля его

переломилась надвое, а в следующую секунду, богатырской рукой вырванный из седла, он уже барахтался на земле и двое карачевцев вязали его ремнями.

Эта победа Никиты решила исход сражения, которое уже подходило к концу. Люди княжича Василия всюду теснили брянцев. Развязавшие друг друга пленники, вооружившись чем попало, крушили их с тыла и вязали упавших на землю или сдавшихся. Увидев, что схвачен их воевода, немногие еще защищавшиеся брянцы побросали оружие. Лишь человек сорок, находившихся в самом