крестьян – «смердов», которых называли также черными людьми, а позже – черносошными крестьянами. Они жили своими общинами и платили в княжескую казну подать, которая вносилась обычно натурой.

Каждый член общины владел определенным земельным участком на правах полной собственности, то есть мог его продавать, арендовать, передавать по наследству или по завещанию. Кроме того, он пользовался общинными угодьями, принадлежавшими всем вместе: пастбищами, лугами, лесом, озерами. Каждая община располагала также запасными землями, для наделения людей пришлых, которых сход соглашался принять в общину, а также для расширения наделов малоземельным или многосемейным. Земли было достаточно, и владения некоторых крестьянских общин исчислялись сотнями квадратных верст.

Община пользовалась довольно широкими правами самоуправления. Она выбирала своих старост и десятских, а общие дела решала сходом, или «миром». Правление общины раскладывало подати по своему усмотрению и само собирало их для внесения в княжескую казну. Сход разбирал все тяжбы и судил за преступления, кроме самых тяжких. Словом, своею хозяйственной жизнью, внутренним устройством и бытом община распоряжалась сама, и вышестоящие власти в ее повседневные дела обычно не вмешивались.

В те времена границы общинных владений редко бывали точно определены, и это иногда давало повод к злоупотреблениям со стороны соседей – помещиков, старавшихся захватить спорные земли. Если стороны не приходили к полюбовному соглашению, община имела право и возможность искать защиты своих интересов у князя. И обычно ее находила, ибо в случае недовольства крестьяне могли сняться с места и перейти в другое княжество, а князю это было невыгодно: он лишался плательщиков податей и резервов воинской силы. Людей в ту пору всюду не хватало,– любой князь охотно принимал к себе «новоселов», давал им землю и обычно помогал стать на ноги.

Позже, под влиянием целого ряда причин, все это значительно изменилось к худшему. Но в четырнадцатом веке положение крестьян на Руси было в общем неплохо, и ему с полным правом могли позавидовать крестьяне любой другой страны.

Этому крестьянскому благополучию сильно угрожал рост боярских владений, постепенно вовлекавший в зависимость от бояр все большее количество людей прежде свободных. Это не значит, что бояре захватывали их силой или присваивали себе земли вместе с их свободным населением. Такие факты бывали, но скорее как исключение, тем более что вотчиннику рабочие руки были, пожалуй, нужнее, чем увеличение земельной площади, а их он этим путем не приобретал: не желая попасть в зависимость от помещика, крестьяне с захваченных им земель могли перейти на свободные, в которых Тогда еще не было недостатка.

Опасность заключалась в ином: среди свободных крестьян тогда, как и во все времена, бывало немало таких, которые, в силу различных причин и обстоятельств, не преуспевали собственном хозяйстве и попадали в затруднительное положение. Бояре, в погоне за нужной им рабочей силой, охотно ссужали таких людей деньгами и всем необходимым, тем, чтобы долг был после отработан. Польстившись на боярскую помощь, эти неудачники попадали, таким образом, в кабалу, образовав новый слой зависимых людей, так называемых кабальных смердов. Боярство широко пользовалось таким способом закрепощения свободных крестьян, расшатывая этим не только общину, но и самые устои государства.

Василий надеялся положить этому предел, с одной стороны всячески препятствуя дальнейшему расширению боярских вотчин, а с другой – оказывая от государства самую широкую помощь нуждающимся крестьянам.

Для более близкого ознакомлении с крестьянскими нуждами он решил предпринять несколько поездок в глубь своего княжества, и в частности – присмотреться к жизни тех общий, которые непосредственно граничили с боярскими владениями. Обдумав, откуда начинать, Василий послал за Лаврушкой.

– Ты давно в своем селе не был? – спросил он, когда парень явился на зов.

– На минувшей седмице туды ездил,– ответил Лаврушка.

– Небось и в Бугры заглядывал, к своей Насте?

– То истина, княже: и в Бугры я наведался.

– Ну, как,– Настины родители теперь отдают ее за тебя?

– Еще бы не отдали! – самодовольно ответил Лаврушка, превратившийся уже в ладного и подтянутого воина.– Вот как закончу на посаде рубить избу, так и свадьбу справим. У нас уже все обговорено с Настей.

– Что же, давай вам Бог. А от меня будет вам к свадьбе подарок: конь да корова.

– Премного благодарны тебе, пресветлый князь! Без тебя николи не бывать бы нашему счастью,

– Ладно, оставим это, А сейчас ты мне вот что сказки: отстроилось уже ваше Клинково после того пожара?

– Давно отстроилось, княже. Сейчас куды лучше прежнего показывается.

– Ваша община, кажись, с вотчиной боярина Шсстака соседствует?

– Точно, княже. Наказал нас Господь таким соседством…

– Чем же вам боярин не люб?

– Больно уж сутяжен. У его, должно, утроба из семи овчин сшита: что ни увидит, так и норовит заглотнуть. Да и другое есть…

– Что ж другое?

– Любит он народ кабалить. Доведет человека до нужды и сам же помощь предлагает. А у его лишь попользуйся чем,– после не вывернешься!

– Ну, добро, завтра поутру собирайся. Поедешь со мной, хочу я сам поглядеть, как Клинково ваше построилось.

И князи и власти милование и заступление и правду покажите на нищих люден, страхе ради Господня. Игумен Иосиф Волоцкий ( XV в.)

К полудню следующего дня Василий, в сопровождении Лаврушки и еще нескольких дружинников, въезжал уже в село Клинково, новенькие избы которого были в беспорядке рассыпаны по пологому склону холма, спускавшегося к небольшой речке. На другом ее берегу поднималась стена векового леса, который широким полукругом охватывал земли общины. Клинково насчитывало десять дворов, но к нему были приписаны еще две близлежащих деревни, одна в три, другая в четыре двора. В те времена более крупные крестьянские поселения считались редкостью.

Изба клинковского старосты Ефима Робкина, рубленная на невысокой подклети, где в зимнее время помещались телята и свиньи, стояла в глубине довольно большого двора, по одну сторону которого находился овин, а по другую сарай и конюшня. За избой, ближе к берегу реки, на участке, который летом служил огородом, виднелась небольшая закопченная банька, а возле нее – огромная куча дров, заготовленных на зиму.

Когда Василий и его спутники въехали во двор, сюда уже сбегались со всего села люди, узнавшие высокого гостя. Староста, несмотря на мороз, выскочивший из избы в одной рубахе, растерянно кланялся князю и от волнения не мог вымолвить слова.

– Ну, здравствуй, старик,– улыбаясь, сказал Василий.– Чай, узнал меня?

– Как мне тебя не узнать, батюшка князь! – воскликнул староста, обретая дар речи.– Кабы не доблесть твоя да не помога,– на эвтом месте ничего бы ноне не было, окромя пустого пожарища! Век того не забудем, как ты нас от бряацев отбил.