захрипел и почти без движения рухнул на землю.

– Ну, спасибо, Никита, вовремя ты подоспел! – промолвил Василий, снимая шапку и обтирая ею вспотевший

– Еще чуток, и опрокинул бы меня этот дьявол.

– Ништо, княжич… А здоровенный секачище! Должно, пудов на двадцать вытянет,– добавил Никита, рассматривая саженную тушу, распростертую у его ног.

– Да, такого не часто встретишь. Ловко ты его, однако, за ухо поймал… Погоди, а собаки? – вскричал Василий.– куда же собаки-то подевались?

Действительно, собаки не преследовали выскочивших кустов свиней и никакого участия в травле не принимали, и в пылу охоты никто не заметил. Однако их захлебывающийся лай слышался теперь совсем близко. Василий и Никита одновременно обернулись в сторону полуострова и остолбенели от неожиданности: не далее чем в тридцати шагах, глядя на них налитыми кровью глазами и нахлестывая себя хвостом по лоснящимся крутым бокам, стоял огромный, совершенно черный бык, с длинными, широко расходящимися рогами, концы которых грозно устремлялись вперед. Распаляя себя, он рыл передней ногою землю, временами, как бы нехотя, отмахиваясь своей страшной головой от бесновавшихся вокруг собак.

– Тур! – хриплым голосом выдохнул Василий, как зачарованный глядя на лесного царя.– Да какой!

– Давай, княжич, не то уйдет! – прошептал в ответ Никита, в пылу охотничьей страсти не помышляя, как и Василий, о смертельной опасности, на которую они шли.– Подбирай скорее свой лук, и будем бить его разом!

Василий бегом кинулся к луку, лежавшему в нескольких шагах, и, подобрав его, возвратился на прежнее место. Никита тем временем, не спуская глаз с тура, выдернул рогатину Василия из туши кабана и воткнул ее в землю, рядом. Затем снял свой лук в наложил на тетиву самую надежную стрелу, с зазубренным стальным наконечником. Василий последовал его примеру.

– Добро, что я сегодня своего «перуна» взял,– пробормотал Никита,– словно бы чуял такую встречу!

«Перуном» у него назывался трехаршинный лук, сделанный из толстого смолистого корня лиственницы, оплетенного для прочности лосиными жилами. Кроме того, в средней части он был обложен роговыми пластинами. Натянуть его тетиву было под силу только такому богатырю, как Никита, но зато пущенная им стрела пробивала насквозь человека в кольчуге.

Между тем тур, который решил, очевидно, с боем прорваться в лес, пригнул голову к земле и двинулся вперед, набирав разбег перед атакой. Но в этот момент на него яростно набросились собаки, не решавшиеся приблизиться, пока он стоял на месте. С быстротой и ловкостью необычайной для такого громадного животного тур обернулся и взмахнул головой. Одна из собак с распоротым брюхом взметнулась в воздух и отлетела шагов на десять, остальные бросились наутек. Тур не стал их преследовать, а вновь повернулся к людям, которые сейчас находились от него не далее двадцати шагов.

– Пока хорошо стоит и не нагнул башки,– быстро сказал Никита,– целим ему оба в левую сторону груди… Готов? Ну с Богом!

Свистнули две стрелы и почти рядом вонзились в широкуюгрудь животного. Испустив страшный рев, тур поднялся на дыбы, опустился, рухнул на колени передних ног, но сейчас дав снова вскочил и, не переставая устрашающе реветь, ринулся на людей. Еще по одной стреле вонзилось в тушу зверя, не причинив ему особого вреда. На третий выстрел времени уже не было.

– В сторону скочь! -крикнул Василий, бросая лук и хватаясь за рогатину.– Пусть проскочит! Колоть будем, когда обернется, инако с ног свалит!

Перед самой мордой тура охотники отпрыгнули в разные стороны. Промчавшись с разбега еще несколько шагов, уже теряющий силы лесной исполин обернулся, отыскивая глазами врагов, и в этот момент две рогатины глубоко вошли ему в грудь. Он еще рванулся вперед, заставив попятиться навалившихся на рогатины людей, рванулся второй раз, уже значительно слабее, наконец, издав предсмертный тоскливый рев, рухнул на колени и медленно повалился на бок.

– Вот это добыча! – сказал Василий, выдергивая рогатину и тяжело дыша.– Вдвоем насилу одолели!

– Да, поле у нас сегодня, что и говорить, удачное,– отозвался Никита.– Но и работы предстоит немало: нужно снять шкуры и разделать туши.

– Голову этого тура надо целиком зачучелить и повесить на стене в хоромах,– сказал Василий.– Да и секач того достоин. Ишь, какие клыки!

Немного отдохнув, охотники принялись за дело. Через час снятые шкуры, отрезанные головы и лучшие куски мясных туш были подняты на ветви ближайших деревьев, чтобы их не растащили волки, пока за добычей будут присланы из города сани.

День уже начинал клониться к вечеру, когда Василий и Никита выехали из лесу и увидали всадника, во весь опор Скакавшего из города им навстречу. Оба пришпорили лошадей, а вскоре перед ними осадил взмыленного коня Лаврушка. Лицо его было бледно.

– Скорее, князь, скачи в Карачев,– взволнованным голосом сказал он, забыв даже приветствовать Василия,– повсюду тебя ищем!

– Сказывай, что случилось? – крикнул Василий, вмиг заражаясь его волнением.

Родитель твой, князь Пантелей Мстиславич, преставился!

Пантелеймон Мстиславич ушел из жизни спокойно и без страданий. Последние дни он чувствовал себя совсем хорошо и заметно оживился. Накануне смерти лично принял вернувшегося из поездки Никиту и обстоятельно расспросил его обо всем. К известию о том, что братья его увильнули от посланного им приглашения, он отнесся по виду спокойно и только пробормотал:

– Ну, того и ожидать следовало… Знаю я их.

Ночью он спал хорошо, утром долго беседовал с боярами и пообедал с охотой. Затем, по обычаю, отправился отдохнуть, а в три часа вошедший в опочивальню Тишка нашел его мертвым. Лицо князя было величаво и спокойно. Очевидно, он умер во сне и не заметил, как перешел в другой мир.

Его похоронили в церкви святого архангела Михаила, рядом с отцом и старшим братом Святославом. Покойного князя все любили, и потому на похороны его собралось множество народа, но ни Тита, ни Андрея Мстиславичей не было. Вместо них из Козельска прибыл княжич Иван Титович, а из Звенигорода – оба сына князя Андрея – Федор и Иван.

На большое княжение, согласно порядку наследования, установленному первым карачевским князем, вступил Василий Пантелеймонович, что всеми было принято как должное и не встретило никаких возражений ни в одном из уделов. Молчал Козельск, молчал и Звенигород. Бояре, в отношениях с новым князем, держались почтительно, никакими просьбами ему не докучали и в советники не навязывались. Жизнь в Карачевской земле по-прежнему текла мирно и тихо, в полном согласии с издревле установившимися обычаями.

Такая тишина, а в особенности покорность боярства и уделов вначале удивили Василия и даже показались ему подозрительными. Но проходили дни и недели, ничто не нарушало обычного порядка, все распоряжения набольшего князя исполнялись без пререканий, и Василий постепенно успокоился.

– Кажись, обошлось,– решил он.– Должно быть, смекнули, что лучше на рожон не лезть…

Благополучно, как казалось, сложившаяся обстановка вскоре сосредоточила