Я думаю, что танки «тигр» в летне-осенней кампании 1943 года были наиболее грозной машиной. Гитлер не зря делал в Курской битве ставку именно на них. В танковых боях сорок третьего года они, несомненно, могли бы достигнуть успеха».

Уцелевшие американские ветераны-танкисты до сих пор вспоминают о встречах с «тиграми» с мрачной шуткой: «Если он заметил вас первым, то у вас не оставалось шансов. А если первыми заметили вы его, шансов у вас не было все равно».

Впрочем, разговор идет не об американцах. Качество их танков оставляло желать лучшего.

Еще одним «крепким орешком» оказалась легендарная немецкая самоходная установка «фердинанд» (имя «Элефант» было присвоено этой САУ летом 1944 г., когда мода на звериные названия бронетехники Германии достигла своего пика). И хотя из-за своей семидесятитонной массы «фердинанды» вязли в почвах Восточного фронта и были переброшены в Италию на более каменистый грунт, но даже те, которые приняли участие в боях с советскими войсками, доставили нашим бойцам немало хлопот.

Командир танка Алексей Ерохин цак описал первую встречу с «фердинандом» под Курском.

«…B первый день немецкого наступления, уже ближе к вечеру, мы занимали исходные позиции для контратаки. Я шел в головной походной заставе, ведущей машиной. Била артиллерия, но немецких танков не было видно. Поставил танк в кустах и залез в окоп к пехоте расспросить, что они наблюдают. Обижаться не приходится — пехота видит лучше нас. У нас щель в броне, а у нее весь мир перед глазами. Только начали говорить, слышу, слева, где оставил танк, сильный треск, как от выстрела, и взметнулась полоса пыли. И еще раз. Пока бежал к танку, слышу, третий удар, опять пыль по земле, а сзади нас в стенку станции врезался снаряд. Теперь уже понял, что это бьет немец, а пыль оттого, что снаряд идет из танка прямой наводкой по самой низкой траектории и от силы его полета взлетает над землей пыль.

Вскочил в танк, мы развернулись. В это время четвертый снаряд ударил близко от нас в кусты. Встав в башне, я сразу увидел и наши танки, подходившие сзади, и впереди показавшуюся из-за гребня холма немецкую машину. Танк не танк, но здоровая коробка! И чувствуется по тому, как снаряды летят, бьет подходяще!

Прикинули с башнером, со Степаненко, дистанцию — 1400 метров, бить можно!

Дал первый выстрел и сразу попал немцу в лоб. Но, чувствую, бесполезно. Не задымил и не остановился, а только стал потихоньку пятиться за холм.

Второй снаряд я промазал, а третий опять влепил в лоб. И снова без результата. Тогда я сманеврировал по кустам, вышел ему немного вбок и стал гвоздить снаряд за снарядом. Он, пятясь, поворачивался, и мои снаряды попадали в него все под лучшим углом. На шестом снаряде он, правда, не вспыхнул, но от него пошел легкий дым.

Я воюю третий год и уже заимел привычку, если в танк попал, не успокаиваться, бить еще, пока факел не будет.

Пока немец скрылся за гребнем, я вогнал в него еще пять снарядов. Но только через несколько минут после этого увидели за гребнем столб дыма.-.. (…)

…К ночи все затихло. Перекурив в ладошку, мы с башнером решили поглядеть на это немецкое чудо. У меня был особый интерес ещё одной ихней машине я в дальнейшем бою, с короткой дистанции, все-таки почувствовал, что пробил борт! А про первую держал в сомнении. Мне казалось, что не пробил я ей броню. Так чего же она загорелась? Почему? Я это хотел непременно узнать перед завтрашним боем.

Мы добрались уже глубокой ночью, и, представьте себе, что оказалось: НЕ ПРОБИЛ Я ЕЕ СВОИМИ СНАРЯДАМИ, НИ ОДНИМ! (Выделено мной. — O.K.) А все же она сгорела. В броню в самой середке, выше ходовой части, врезались прямо рядышком четыре моих снаряда, сделали язвы в кулак, но броню не пробили.

Стали разбираться, влезли внутрь через задний люк и вроде поняли — против того места, куда я бил, изнутри закреплены дополнительные баки с горючим. И когда я ударил несколько раз по одному месту, то, наверно, от силы ударов, от детонации, начался пожар.

Потому сначала и показался только слабый дым — корпус плотный, пробивного отверстия нет, дым сперва только просачивался, а потом уж факел!

Мы со Степаненко ощупали всю броню кругом и убедились, что в лоб ее не возьмешь, а в борт с близкой дистанции можно, а если попасть в это место, где баки, то можно зажечь и с дальней…

У нас, между прочим, в первый день это начальству не понравилось, когда мы стали звать новые немецкие машины «тиграми» и «пантерами» — вроде сами на себя страх наводим! Называйте их по маркам: Т-5, Т-6, «фердинанд».

О живучести германских самоходок даже при попадании 122-мм снарядов можно судить по воспоминаниям Рудольфа Зальвермозера, наводчика самоходного орудия из дивизии «Великая Германия», о бое 8 августа 1944 г. возле литовского городка Расейнена.

«С утра германский «охотник за танками» укрылся в засаде в густом кустарнике и принялся наблюдать за местностью. Вскоре из-за гребня холма выехал Т-34 и начал по диагонали пересекать долину. Руди сделал первый пристрелочный выстрел и стал снова заряжать орудие, как вдруг раздался свист летящего снаряда. Полыхнула яркая вспышка, а далее — темнотой вокруг ни звука. Зальвермозер выполз из самоходки и встал на четвереньки позади машины. Все это он проделал инстинктивно, а когда в голове прояснилось, увидел находившегося рядом в такой же позе механика-водителя.

Немного придя в себя, они полезли обратно в башню и обнаружили, что командир и заряжающий тоже живы, но находятся в бессознательном состоянии, а их тела зажаты покореженным оборудованием. Командир на какой-то момент очнулся, но его глаза были залиты кровью, и, подумав, что перед ним русские, он попытался застрелиться. Отобрав пистолет, Зальвермозер вместе с водителем выбрались наружу и отправились за помощью.

Вскоре безнадежно искалеченную самоходку отбуксировали в тыл, а весь экипаж отправили в госпиталь. Выяснилось, что, решив устроить засаду, Руди и его товарищи сами угодили в расставленную советскими танкистами ловушку. Т-34 сыграл роль живца, благодаря которому немцы рассекретили свое расположение. Вся местность уже была пристреляна прятавшимися на противоположной стороне долины двумя тяжелыми советскими танками ИС-3 (немцы называли их «бегемотами») (вероятно, речь идет об ИС-2. Производство ИС-3 началось с 1945 г. — O.K.). Кактолько германский «охотник за танками» сделал выстрел по «тридцатьчетверке», его тут же засекли и накрыли первым же залпом».

Как ни странно, все четверо членов немецкого экипажа остались в живых. Это казалось настолько удивительным, что другие германские солдаты еще долго показывали новичкам покореженные обломки их машины, называя всю эту груду металла «чудесным танком Восточного фронта».

Было бы неверно говорить о том, что исход боев решался исключительно техническим противоборством. Рассуждая подобным образом, можно списать неудачи на применение врагом новых танков, а победы — на конечное превосходство наших «тридцатьчетверок» и ИСов над «тиграми» и «пантерами».

В боях росло мастерство солдат и командиров, без которого победа была бы немыслимой. Война является страшной школой, в которой учиться приходится быстро. Неуспеваемость в ней равнозначна гибели, а достижения заслуживают высшую оценку — жизнь.

«В боях за Ельню с 8 августа по 6 сентября 1941 года 107-я стрелковая дивизия уничтожила 28 танков, 65 орудий и минометов и около 750 солдат и офицеров противника и, захватив довольно большие по тому времени трофеи, сама потеряла в этих боях 4200 человек убитыми и ранеными, то есть взятие Ельни стоило ей тяжелых потерь. Немалые потери она понесла и потом, во время боев под Калугой и выхода из окружения.

В дальнейшем дивизия больше не отступала, но в своих наступательных боях продолжала нести чувствительные потери.

В зимнем наступлении под Москвой, захватив большие трофеи — около 60 танков и 200 немецких пушек и минометов — дивизия потеряла в боях 2260 человек убитыми и ранеными. А потом, зимой и весной, в наступательных боях под Юхновым, предпринимавшихся с целью облегчить положение нашей попавшей в окружение 33-й армии, потеряла еще 2700 человек убитыми и ранеными.

Резкий перелом в соотношении между потерями и результатами боев для дивизии наступает летом 1944 года. Участвуя в разгроме немецкой немецкой группы армий «Центр», она продвигается на 525 километров, освобождает 600 населенных пунктов и одной из первых входит в столицу Восточной Пруссии. В