нет, нет! Ничего подобного в их семье никогда не было. А молодой человек… Да, она встречается с одним. Но у него, увы, семья. Поэтому Алина свои взаимоотношения не афиширует. Уж извините, его я вам назвать не могу. Кстати, Аркадий Никодимович о ее увлечении ничего не знал. Поэтому не стоит думать, что он мог ей запрещать встречаться, а друг Алины из-за этого – покуситься на убийство.

В этот момент с небольшой эстрады, где расположился квартет с электрогитарами и синтезатором, раздались бойкие танцевальные аккорды. Неожиданно кто-то сзади дотронулся до плеча Бориса. Он оглянулся. Перед ним, покачиваясь, стоял какой-то гражданин неопределенного возраста. Скорее всего, хронический завсегдатай кафе.

– Па-а-ссвольте пригласить вашу… ик! Даму… – с трудом ворочая языком, выдавил выпивоха.

– Она не танцует, – спокойно уведомил Петрухин.

Но тот, судя по всему, к подобным отказам не привык.

– А ты чё, деловой, что ль? – подбоченясь, спросил выпивоха вызывающим тоном.

– А не пошел бы ты в известном направлении? – поднявшись со стула, Борис в упор посмотрел на нахала, как видно, подзабывшего о чувстве меры.

Тот, своевременно оценив физическую форму оппонента и, видимо, поняв, что счет может быть не в его пользу, пробормотал что-то наподобие: «Мы еще посмотрим!», после чего быстро скрылся за спинами танцующих. Сев на место, Борис взял свой бокал и выжидающе посмотрел на Майю. Ослепительно улыбаясь, она тоже подняла бокал и с нескрываемым восхищением резюмировала:

– Как хорошо быть в компании с таким сильным, смелым мужчиной! С вами мне ничего не страшно. Даже уходить отсюда не хочется… Вы ведь никуда не спешите?

Петрухин неопределенно пожал плечами. Как раз именно в этот момент он собирался сказать ей о том, что пора бы и «на взлет». Но, не найдя нужных слов, только и смог лаконично уведомить:

– Ну, этот, наверное, последний – без тоста.

Поставив бокал, он смотрел, как Майя не спеша пьет из своего, поглядывая в его сторону из-под длинных ресниц. «Ладно, – решил он, – задам ей еще пару вопросов и буду подводить к тому, что «продолжения банкета» не будет. Время-то уже одиннадцатый час! Все, пора домой, а то со своей опять поцапаемся…» Подобное случалось уже не раз после подобных ресторанных «операций», когда Борис возвращался домой навеселе позднее позднего, а то и вовсе утром. Выслушивая упреки Ирины, ему стоило немалого труда убедить ее в том, что ничего «эдакого» минувшим вечером не происходило и даже не намечалось.

Решив спросить Майю о том, что ей известно о гибели жены Хухминского, он вдруг почувствовал, что с ним происходит что-то непонятное. Ощущение было таким, как если бы он пил не вино, а коньяк, да еще на пустой желудок. В глазах все поплыло куда-то вбок, ноги ослабли и отказались слушаться, даже язык не повиновался. Петрухин понимал, что надо немедленно взять себя в руки и стряхнуть навалившуюся странную одурь, но у него уже не было ни сил, ни желания…

…В какой-то миг, вновь придя в себя, Борис внезапно понял, что находится вовсе не в кафе. Кругом была темнота, он лежал на чем-то мягком, а рядом с ним, положив ему голову на грудь, лежал кто-то еще. Длинные пряди пышных волос разметались по его груди и щекотливо касались лица. Следующим ощущением было то, что он раздет донага, так же, как и лежащая рядом с ним женщина. На какое-то мгновение в душе шевельнулась надежда, что он каким-то непонятным образом попал домой и это не кто- то, а его любимая, законная жена Ирина. Но тут же понял – обманывать себя не стоит. Он не дома. А где же тогда?..

И тут до него дошло: он дома у Майи. И наверняка эта странная отключка его сознания произошла не потому, что на него слишком сильно подействовало вино. Скорее всего, она ему что-то подсыпала. Но для чего? Почему они совершенно неглиже лежат в ее постели?.. Почему?.. Господи, какой же дурак он был! Сто из ста можно ставить на то, что, пока он находился в беспамятстве, кто-то их заснял на фото или видео, чтобы потом иметь возможность шантажировать. Недаром ведь она с таким чуть ли не ликованием согласилась на эти посиделки в кафе. Как же он сразу ничего не заподозрил?! И где была его хваленая интуиция? Ведь можно было предварительно выпить хоть какого-нибудь простейшего карболена. А он? Расслабился, разлимонился, поддался на женское обаяние и не заметил расставленной ловушки.

«Мать твою так! – Борис едва не заскрежетал зубами от нахлынувшей досады. – Вот это подстава! Когда же я так лопухнулся? Стоп! Она подсыпала мне какую-то хрень, когда я повернулся к тому пьяному охломону. А не специально ли он подошел? Точно! Это все было подстроено, чтобы отвлечь мое внимание. Что же теперь делать? Одеваться и сваливать! Больше ничего не остается… Как быть с ней? А никак. За это, конечно, убить мало. Но ведь не убьешь же! А упрекать – и глупо, и смешно…»

Чувствуя, что его руки и ноги слушаются уже в полной мере, лишь в голове ощущаются шум и боль, как после затяжной пьянки, он без особых церемоний сел на постели, уронив голову Майи на подушку. Девушка, которая то ли и в самом деле спала, то ли притворялась спящей, тоже поднялась и, не стыдясь своей наготы, неожиданно приникла к его плечу, обхватив его шею руками.

– Боря, какой же ты молодец! – с негой в голосе прошептала она, обдав щеку жарким дыханием. – Как же мне с тобой было хорошо… Ты даже не представляешь!

– Майя, ты зачем все это устроила? – не двигаясь и глядя в темноту, очень сухо спросил Петрухин. – Ты зачем меня подставила? Это был заказ тех, кто убрал Хухминского? Или ты сама напрямую к этому причастна? Ведь нас с тобой, я так понимаю, кто-то снимал.

– Боренька, о чем ты?! – В голосе Майи звучал совершенно искренний упрек. – Кто и чем нас снимал? Что я устроила? Боже, какие глупости!.. Ты помнишь того типа, который собирался пригласить меня танцевать? Ну вот, ты его прогнал, а потом стал какой-то странный… Дальше хоть что-нибудь припоминаешь? Слушай, а может быть, в вино было что-то подмешано?

– Интересно, почему я, мужик, стал от вина какой-то странный, а ты – нет?

– Видишь ли, Боря, наученная горьким опытом, я теперь всегда перед такими мероприятиями принимаю специальные противоалкогольные таблетки. Я могла бы пить даже чистый спирт, и у меня бы, как выражаетесь вы, мужики, не было бы ни в одном глазу. Знаешь… Мне та официантка как-то сразу не понравилась. Вот, правда! Взгляд такой ехидный, вся такая неадекватная… Возможно, кто-то был недоволен тем, что у нас с тобой состоялся разговор, и поэтому они устроили этот фокус с вином. Я не представляю, где бы мы сейчас были оба, если бы я тоже оказалась не способна передвигаться.

– Допустим, ты это не сочиняешь, хотя, надо отдать должное, играешь бесподобно. Я отключился, и что же было дальше?

– Ну, не совсем ты и отключился… – все так же прижимаясь к нему, торопливо рассказывала Майя. – Шел ты сам, я только поддерживала тебя под плечо. Ты не помнишь, как тот же самый недоумок зачем-то загородил нам дорогу? Ты ему дал затрещину, и он сразу куда-то убежал… Не помнишь?

Напрягая память, Борис попытался хоть что-то вспомнить, но в хаосе каких-то обрывков и обломков смутных картин лишь на миг мелькнуло нечто похожее и тут же исчезло.

– Дальше что?

– Я взяла такси, а куда везти тебя – вообще не представляю. Ну не на улице же тебя бросать? Приехали ко мне домой. Ты как будто немного пришел в себя. Когда зашли ко мне, ты сказал, что любишь меня и очень меня хочешь.

– Я?! – Петрухин мог поверить многому, но чтобы он сказал едва знакомой женщине, что любит ее и тем более хочет?..

– Ты, Боренька, ты… – Майя тронула губами его плечо. – Ну вот, а я подумала – часто ли судьба сводит меня с такими действительно настоящими мужчинами, и поэтому согласилась без колебаний.

– И ты хочешь сказать, что я в таком состоянии был на что-то способен?

– На «что-то»?! – Майя тихо рассмеялась. – Это было не «что-то», а ураган страсти. О-о-о! Давно уже я не была так счастлива. Я сгорала как спичка в огромном костре. А потом… Ну вы же как? Свое дело сделал – и спать. А теперь и этого не помнишь. Эх, мужчины, мужчины!..

– Майя, – Борис освободился от ее рук и, встав с постели, при слабом свете ночника едва разглядел свою одежду, лежащую на подлокотнике кресла, которое стояло невдалеке. – Внутреннее чутье подсказывает, что многое из услышанного мною сейчас – выдумка чистейшей воды. В тебе погибает великая актриса. Очень жаль, что ты согласилась принять участие в таком скверном спектакле. Я более чем уверен,