Хухминского? Ну что, возвращаемся на берег? Уверен – нам будет о чем поговорить.

Их разговор состоялся в той же комнате, которую Петрухину отвели для отдыха. Окончательно потерянный и раскисший Женёк, пару раз для приличия изобразив из себя ничего не знающего и непонимающего, в конце концов разговорился. Он вдруг понял, что, возможно, этот опер – его шанс, и даже не шанс, а шансище на завершение того кошмара, который обрушился на него месяц назад. Он без утайки поведал об аварии, о претензиях Майи, о наездах Вадима Ежонова. А под конец, собравшись с духом, выложил и все то, что было вчера – разговор с Хухминским и то, как едва не оказался в роли его любовника.

К затаенной радости Коцигаша, опер оказался нормальным мужиком, способным понять чужие проблемы. Петрухин не стал ерничать по поводу его несостоявшегося «голубого» свидания с олигархом. Бориса больше интересовало, мог бы Женёк опознать нападавшего на него или нет. Узнав о том, что разглядеть того не успел, Борис досадливо нахмурился.

– Видишь ли, Женя, попал ты в переплет очень серьезный, – констатировал он. – Я в принципе твои слова на веру принять могу. Но лишь как человек. А вот как сыщик обязан тебя задержать прямо сейчас. Доказательств того, что на тебя напали и усыпили чем-то наподобие нервно-паралитического газа, у тебя нет. А вот мотив убить, с точки зрения следствия, у тебя имелся. Кстати, мы обнаружили шприц с остатками отравы, которой, я уверен, и был умерщвлен Хухминский. Ты можешь гарантировать, что обнаруженные на нем отпечатки пальцев не твои?

Похолодев, Женёк понял, в какую ловушку он угодил, сам того не ведая. Ведь действительно, убив Хухминского, в его бесчувственную руку запросто могли вложить шприц и оставить на нем отпечатки его пальцев.

– Что же теперь делать?! – растерянно прошептал он.

– Прежде всего не раскисать, – строго посмотрел на него опер. – И не наделать глупостей. Если сказанное тобой правда, то тебя подсунули нам как «дежурного» подозреваемого. Ну и замечательно! Пусть думают, что мы им поверили и проглотили их наживку. А поэтому я тебя и в самом деле завтра объявлю задержанным по подозрению в убийстве Хухминского. Что поделаешь? Какое-то время тебе придется побыть в СИЗО. Ну, поместим куда-нибудь в камеру к новичкам без паханских закидонов. В принципе для тебя это даже лучше. Чтобы спрятать концы в воду, настоящие убийцы могут убрать и тебя – с мертвого-то спрос невелик! Уловил? Сейчас иди спать, а завтра утром отправляемся в Залесск.

Препроводив Коцигаша в СИЗО, Петрухин заехал в управление. Прямо с порога, едва его завидев, дежурный уведомил Бориса, что его ждет Рудаков. Начальник управления был хмур и озабочен. Увидев Петрухина, вместо приветствия выжидающе буркнул:

– Ну что?

– Задержал… – безнадежно махнул рукой Борис. – Но толку-то? Чую, он даже как свидетель не сгодится.

Выслушав Петрухина, Рудаков сморщился как от лимона.

– Ё-п-р-с-т! Нам еще только «голубого следа» не хватало! Тудышкина мать! Представляю, что скажет губернатор, если я ему вот так, от фонаря, начну докладывать о том, что его хороший приятель был бисексуалом. Говоря по-народному, полупедиком. Черт побери! А ты уверен, что это точно подстава?

– Почти абсолютно. Но кому положено, пусть считают, что мы думаем именно так, как им хотелось бы.

– Ладно, сейчас должен позвонить первый вице-губернатор. Он мне чаще «самого» названивает. Тот – раз в день, а этот – раз пять на дню. Сообщу, что подозреваемый уже есть. Пусть порадуются. Вот только бы прокуратура не напортачила. Их на днях проверяла московская комиссия, так они теперь еще месяц будут трястись.

Сразу от начальника УВД Борис отправился к экспертам. Здесь особых сюрпризов ему не преподнесли. Код сотового телефона Хухминского штатному хакеру взломать удалось без каких-либо проблем. Скачав все телефонные номера из справочника и содержимое электронного блокнота, он сделал их распечатку. Ее Петрухин решил передать своим помощникам для проверки, чтобы те установили абонентов олигарха и попытались с ними встретиться.

Тем же днем вновь состоялся тайный телефонный разговор, в ходе которого собеседники обсуждали события на Золотом Камне.

– …Знаете, тот факт, что опер сам вышел на наш вариант прикрытия, – уверял «островитянин», – еще ни о чем не говорит. Этот официантишка ходил как хреном пришибленный. Тут его только слепой ни в чем не заподозрил бы. Гадом буду! Видимо, опер его еще на допросе просек, а потом приставил к нему хорошего «хвоста».

– Ну, если бы мент был таким тупым, как ты мне его совсем недавно описывал, он бы и до этого не додумался, – сердито отчеканил его абонент. – Значит, опер вовсе не лох и не даун. Значит, его надо как-то нейтрализовать. Продумай, как бы это можно было сделать.

– Хорошо, все понял. Но если они на этого Коцигаша уже «клюнули», то, значит, копать оперу больше незачем, – с надеждой в голосе предположил «островитянин». – Можно считать, что они на крючке – официант-то уже в СИЗО.

– Умные люди говорят так: скажешь гоп, когда перепрыгнешь! – раздраженно перебил его абонент. – Вот когда ему предъявят официальное обвинение, тогда и расслабишься. А пока – смотреть в оба. Если Коцигаша выпустят, задействуешь другие варианты. Головой отвечаешь!

Получив протокол вскрытия и биохимического исследования тканей тела убитого, Борис убедился, что его предположение было верным – смерть Хухминского наступила вследствие тяжелейшего паралича миокарда, вызванного действием препарата наперстянки, или по-другому дигиталиса. Остатки этого препарата были обнаружены в шприце. Кроме того, отпечатки пальцев на шприце, как Петрухин и ожидал, были оставлены рукой Евгения Коцигаша.

Впрочем, последнее обстоятельство имело несколько спорный оттенок – папиллярные линии на стеклянном цилиндре шприца оказались чуточку смазанными, и поэтому стопроцентной гарантии идентичности отпечатков, оставленных Женьком на «контрольном» фотоснимке и найденных на шприце, никто дать не мог. Это Петрухина очень беспокоило. Он опасался, что прокуратура на основании неполной достоверности результатов дактилоскопии может опротестовать решение о задержании Коцигаша и помещении его в СИЗО.

«И тогда эти «веселые ребята» пустят в ход какой-то запасной вариант, – размышлял он, садясь в свою «девятку». – Но какой? Самое простое – подсунут кого-то еще. Весь вопрос, кого именно и каким образом. Они ведь церемониться не станут ни с кем. И раз с Коцигашем не прокатило, они с гарантией девяносто девять из ста обеспечат нас еще одним трупом. Надо этот вариант исключить во что бы то ни стало».

Достав телефон, он связался с Рудаковым.

– Константин Федорович, мне так думается, прокуратура Коцигаша сегодня запросто может отпустить, – запуская двигатель, озабоченно заговорил Борис. – Эксперты сделали заключение, что отпечатки на шприце и на нашем образце имеют некоторое расхождение. А Коцигаша отпускать никак нельзя. Даже с точки зрения его собственной безопасности. Собственно говоря, у нас с ним на этот счет есть, как бы это сказать, «джентльменское соглашение». А еще у меня есть опасение, что у убийц Хухминского может быть запасной вариант подставы. И, боюсь, такой подставой может стать труп. А это уже гарантированно будет полный «глухарь».

– Ты хочешь, чтобы я связался с прокуратурой и попросил, в случае чего, отсрочить освобождение этого Коцигаша из СИЗО?

– Именно! Ну хотя бы на неделю. Да, ладно, уж согласился бы и дня на три. Тут ведь так получается, что эти несчастные три дня могут кому-то стоить жизни!

– Добро! Сейчас созвонюсь, попробую убедить…

Терзаемый неопределенными сомнениями и тревогами, Петрухин отправился домой. Время обеда давно уже миновало, и он ощущал нешуточный приступ настоящего волчьего голода. Поднявшись к себе на второй этаж, он достал из кармана ключи, и в этот момент зазвонил его сотовый. Голос Рудакова звучал устало, с оттенком досады и безнадеги:

– Боря, ничего не получилось. Они выпускают Коцигаша минут через пять-десять. Уговаривать и давить бесполезно. Кстати, не будь московских проверяющих, может быть, договориться еще и удалось бы. Но…