до синевы; глаза были совершенно пусты. Я сама распутала узлы на ногах и нетвердо встала на пол: ступни затекли до бесчувствия. Прикрылась остатками трико…

Мама упала на мое место и больше не двигалась. Из-под ее тела на подушку хлынул последний ручеек крови.

Мучительная смерть. Агония затянулась на несколько суток… Но даже в последние мгновения жизни ты победила, мама!

Меня спас последний родной человек на свете. Слез не было. Закоченела душа. Пусто…

Я укрыла маму одеялом, натянула первое попавшееся под руку платье и вышла на улицу. Конечно же, портье отсутствовал, окна номеров были темны.

Во мраке черный купол шапито выглядел жутко и загадочно. Ветра не было. Флаги над куполом походили на развешенное белье. Меня поманил черный провал входа. Я шагнула внутрь, словно в пасть уснувшего чудовища.

На бортике арены горел переносной керосиновый фонарь. Он освещал деревянную мишень в виде человеческого силуэта. Маэстро Ганке стоял на другом конце манежа и метал в мишень ножи. Я подошла к нему, молча забрала клинки и один за другим начала посылать их в качающуюся от ударов деревяшку.

Лезвий было шесть. Лишь два вонзились в цель. С последним броском я приняла решение.

– Научите меня!

Фокусник секунду поколебался, вздохнул и протянул мне собственный клинок – тонкий и острый, с самодельной деревянной рукоятью. Через полчаса тренировки маэстро сказал, что у меня талант. И предложил сделать совместный номер. Я молчала. Мне хотелось слушать лишь свист клинков и рассерженный гул мишени.

Догадайся, Анж, чье воображаемое лицо я истыкала отточенной сталью. «Та холеная сука говорила» насильникам, что меня можно сломать. И они почти сделали это. Мать спасла дочь ценой собственной жизни. Значит, кровь за кровь. Я твой страшный суд, Краузе!..

На улице послышались крики. Пронзительно засвистел свисток. Значит, вернулись из комендатуры мои коллеги и обнаружили мертвую маму. Или двоих сумасшедших танцоров возле гостиницы.

Я положила охапку ножей на арену. Потом подобрала один, завернула в носовой платок и сунула за пазуху. Ганке сделал вид, что не заметил. Он быстро собрал клинки, схватил мишень и поспешно скрылся за занавесом.

Потом арена наполнилась людьми. Со мной говорили, о чем-то спрашивали. Одна женщина рыдала – значит, все-таки нашли маму.

Краузе вбежала вслед за всеми, увидела меня и замерла. Скорбное выражение ее лица сменилось непониманием, затем животным страхом. Она выбежала, а я вырвалась из чьих-то навязчивых объятий и кинулась за ней. Испуганные артисты были поглощены собственными переживаниями, и никто не стал на моем пути.

Краузе не успела убежать далеко. В конце концов, что для меня, акробатки, стоило ее догнать?! Я сбросила на ходу гимнастические тапочки и настигла приму на свалке за одним из городских домов. Краузе поняла, что не уйти, упала на спину и принялась визжать. Я оседлала ее живот и с размаху залепила ладонью накрашенные губы примы. Глаза директорши полезли на лоб.

– А твои ребята, оказывается, поэты. Может, тоже что-нибудь почитаешь?

Краузе вяло повела в воздухе руками и закрыла глаза. Со стороны картина выглядела странно: сильная высокая женщина, которую без видимых усилий прижимает к земле щуплая девочка.

– Где твой хлыст? – спросила я и достала из-за пазухи сверток. – Забыла? Тогда укроти меня взглядом, вытащи душу. Так ты поступаешь с животными?

Носовой платок упал на землю, и она увидела нож. Ее зрачки потемнели от ужаса.

– Ты правильно поняла, Марта.

Позже я убеждала себя, что хотела лишь припугнуть убийцу.

Прима рванулась. Клинок рассек ее блузу и вошел в левую грудь. Хлынула кровь, мне пришлось отскочить. Прима крякнула и закатила глаза. Ее рана не произвела на меня впечатления, ведь слишком много крови видела я в последнее время. Плевать на Краузе, но если найдут нож Ганке…

Клинок пришлось утопить в канаве с нечистотами. Затем я оправила платье и, подобрав тапочки, вернулась в гостиницу.

Полиции еще не было, несколько униформистов ждали их у входа. В гримерной я быстро собрала саквояж и дорожный чемодан, отыскала в номере родителей сбережения нашей семьи и покинула гостиницу через черный ход. Через два квартала мне попался свободный экипаж, который отвез меня на вокзал.

Моя юность ушла навсегда.

– Что случилось дальше? – после минутного молчания спросил Дежан.

Селена взяла новую сигарету.

– После побега из Германии я два месяца жила в бельгийском городке Шарлеруа. Там вступила в труппу Гектора Мюлльрозе. Это был мой звездный час. Я изматывала себя бесконечными репетициями и чувствовала, что близка к совершенству в акробатике. Совершенство в моем понимании – когда удается всё задуманное и нет невыполнимых трюков. Мне нравилось играть со смертью, это заставляло публику сопереживать, вздрагивать от восторга и страха за мою жизнь. Я отказалась от прежнего имени и стала Орфелиной.

Вскоре я добилась, чтобы мой псевдоним появился на афишах и обложках цирковых программ, и герр Мюлльрозе заключил со мной более выгодный контракт. Отныне пышные букеты поклонников уже не казались диковинкой. Почитателей становилось всё больше, их я держала на расстоянии, ведь еще не стерлось воспоминание о тех двоих из гостиницы в Бремене…

В цирковом мирке новости расходятся быстро. Долетали обрывки слухов о моей прежней труппе. Маджифлори все-таки отказал Отто Краузе в объединении цирков. При этой вести я мысленно поаплодировала своему бывшему директору. А вечером устроила для коллег по трапеции небольшой праздник в местном ресторанчике. Через несколько дней уже с горькой улыбкой я восприняла весть о том, что труппа Краузе распалась. Это случилось около месяца назад. Причиной стало бегство жены директора с цирковой кассой и… с одним из молодых жонглеров.

Знаешь, со временем я поняла, что Карл не был предателем. Он с самого начала действовал заодно с примой, сообщал ей о каждом моем шаге, а затем помог заманить меня в ловушку в зверинце. Видимо, они рассчитывали, что герр Краузе окажется более решительным и предъявит обвинение в покушении на жену. Хотя уничтожить меня можно было бы и иным, более изощренным способом. Например, незаметно подрезать перед репетицией лонжу или смазать трапецию маслом. Но ее извращенному уму хотелось лишить меня доброго имени, сломить морально и навесить клеймо шлюхи. Мама ценой своей жизни разрушила ее план. А после уже я сама едва не прикончила проклятую Краузе. До сих пор жалею, что не вбила нож поглубже… Анж, ты считаешь меня кровожадной? Кажется, сегодня я рассказала предостаточно. Я не разочаровала тебя?

– Оставь это! – нетерпеливо отмахнулся художник. – Говори, говори дальше!

– Хорошо… Первое время присутствие мужчин меня нервировало. Я постоянно была готова к подвоху и даже к отражению агрессии. Со временем это начало проходить. Душевная боль притупилась, а окружавшие меня мужчины вели себя по-джентльменски. Но иногда мое раздражение прорывается в самое неподходящее время и с самыми близкими людьми. Анж, пожалуйста, просто старайся этого не замечать…

– Селена, прости, а кто… Кто тот человек в сером? Почему он преследует тебя?

Селена ответила сразу, словно давно ждала этого.

– Петр Санжаров, мой муж. Вот так, Анж. Прости, что не предупредила тебя заранее.

– Не понимаю… Кто я тебе?.. Мы просто любовники?

– Не волнуйся. Это ровным счетом ничего не значит. Мы уже очень давно не живем вместе, – устало сказала Селена.

Анж побледнел и начал с силой тереть виски. В его глазах сквозила боль.

– Что теперь? Возможно, твой… супруг обратился в полицию и тебя ищут.

– Ты заботишься о репутации – моей или своей?