наверняка имеют прямое отношение к девушке у прибоя.

– Каутагуан? Чальчиуитликуэ?

– Вот этого-то я точно не знаю, – развел руками мсье Соваж. – Как только вы запомнили?! Видимо, тоже какие-то имена. Там проживали разные народы. У каждого были свои боги. Нам вряд ли удастся узнать названия всех индейских племен, не говоря уж об их пантеонах… Погодите минутку.

Мсье Соваж отодвинул угол одного из ковров и шагнул в открывшийся проем.

– Разумеется, я живу не в той комнате, где вы сейчас находитесь, – донесся приглушенный голос хозяина. – К себе в спальню, извините, приглашать не стану: беспорядок… Здесь у меня небольшое хранилище. Как вы понимаете, далеко не все экземпляры я выставляю на обозрение. Кажется, вам можно доверять. У Селены чутье на хороших людей, и я рад, что попал в их число…

Он снова появился в комнате и протянул Дежану средних размеров деревянный ящик с выдвижным стеклом вместо крышки. В таких энтомологи хранят крупные экземпляры бабочек.

– Вот, смотрите. Это я приобрел… в общем, пришлось немало заплатить марсельским контрабандистам. Если верить их рассказу, маска пролежала в высокогорной пещере несколько веков. Ума не приложу, как им удалось заполучить ее. Мне кажется, что она живая… Прекрасно сохранилась, не так ли?

Да, очередная маска. Но, взглянув на нее, Анж едва удержал ящик.

Она была сделана из плотных высушенных листьев неизвестного растения. Овальная, желтоватая, без малейших намеков на узоры, лишь два отверстия для глаз. Ее обрамляли остатки перьев экзотических птиц, кое-где еще сохранивших яркий окрас. Казалось, что маску изготовили под совершенно определенную форму лица…

– Дайте! – неожиданно, как пощечина, звенит крик Селены.

Девушка вбегает в комнату. Она не обращает внимания на двух опешивших мужчин. Глаза ее полыхают зеленым безумием, руки тянутся к маске. Анж, повинуясь окрику, передает ей ящик. Селена извлекает стекло быстрым и точным движением.

– Только осторожнее! – умоляет мсье Соваж.

Один за другим щелкают зажимы. Девушка очень бережно вынимает маску и разглядывает, словно спящего младенца.

– Господи… – Желтый лик покачивается на протянутых ладонях. – Это было… помню…

В долю секунды Анж и мсье Соваж успевают подхватить Селену. Невесомая безликая маска, кружась, как осенний лист, медленно опускается на пол. Дежан провожает ее глазами, и ему кажется, что на короткое мгновение в пустых глазницах загорелись изумрудные огоньки…

Девушка пришла в сознание быстро, как только ее висков коснулось смоченное в воде полотенце. Она лежала на мягком ковре: Анж перенес Селену подальше от камина, к распахнутому настежь окну. Едва раскрыв глаза, девушка схватила его за отвороты сюртука:

– Что со мной? Где я… была?!

В ее глазах метался испуг.

– Не волнуйся, – голос Анжа дрогнул. – Как ты себя чувствуешь?

Она замерла, прислушалась к ощущениям. Затем приподнялась на локтях.

– Всё хорошо. Голова больше не кружится. Я долго… отсутствовала?

– Почти минуту, – поспешил с ответом мсье Соваж. – И очень сильно нас испугали. Вы не производите впечатление дамы, которая падает в обморок по любому поводу.

– Поверьте, на то есть причина, – отрезала Селена. – Дайте маску! Отчего вы ее не показывали раньше?

– Я не думаю… – замялся хозяин дома.

– Анж, дай, пожалуйста, маску. Обещаю, что такого со мной более не произойдет. Мне нужно взглянуть на нее еще раз. – Девушка встала на ноги и оперлась руками о спинку ближайшего стула.

Мсье Соваж поднял личину и со вздохом протянул Селене. Девушка поднесла ее к глазам так близко, будто пыталась отыскать меж сухих листьев нечто чрезвычайно важное.

– Я боюсь ее, – сказала Селена. – Но не могу не коснуться. Словно я обязана это делать. Она – как я сама, как часть лица… Это жутко и непонятно. Уберите ее поскорее… нет, оставьте!

И вновь девушка впилась взглядом в желтый овал. Маска лежала на ее правой ладони, в то время как пальцы левой руки непроизвольно поглаживали потертую, но до сих пор удивительно мягкую на ощупь перьевую кайму. Анж всё еще переживал за Селену, улавливал каждое ее движение, вслушивался в каждое слово. И пытался разгадать, что именно так сильно повлияло на его возлюбленную. Теперь он был уверен, что орехи той-той и эта маска являют собой части единой тайны. Но что знает Селена? И что за ключ к разгадке таится в ее душе?..

Решительным жестом девушка передала личину хозяину.

– Искренне благодарю вас за заботу, мсье Соваж. Нам пора.

Дежан поклонился старику и предложил руку спутнице. Девушка мягко отказалась.

– Спасибо, Анж. Если мне понадобится поддержка, ты это заметишь.

– Очень жаль, что так вышло, – с грустью сказал мсье Соваж. – Мне хотелось, чтобы вы покинули мой дом с приятными впечатлениями. К тому же я не показал сад…

– О, вы не виноваты! – успокоила его Селена. – Это моя впечатлительность. Показалось, что я видела такую маску раньше.

– Забудьте! – разволновался хозяин. – Я спрячу ее подальше и не стану показывать…

– Нет-нет! – возразила девушка. – Повесьте ее там, где раньше находилась венецианская. Ее место на ковре непростительно пустует. Прошу вас!

– Хорошо, – закивал старик и вдруг лукаво взглянул на Селену. – Кстати, что вы скажете по поводу моего подарка? Ведь по легенде та венецианская маска должна была помочь встретиться любящим сердцам.

– Так и случилось, – Дежан нежно обнял Селену за плечи. – Иногда сказки сбываются.

Пусть Селена обдумает случившееся, решил Анж. Он не спешил с расспросами. Они молчали всю дорогу. Девушка сжалась в комок в углу экипажа и рассеянно поглядывала на проплывавшие мимо дома. Художник оставил ее наедине с мыслями. Он вспоминал мсье Соважа, чудака и оригинала, родного брата Жака Паганеля, кузена Бенедикта и других жюльверновских героев, готовых терпеть любые удары судьбы во имя убеждений и научных открытий.

Эта часть города словно вымерла, зато впереди раздавался невнятный шум. Выехав на площадь перед Восточным вокзалом, они внезапно очутились в центре людского водоворота. Некогда мирное место, чей покой нарушали лишь гудки поездов и гомон отъезжающих буржуа, ныне превратилось в военный лагерь.

Дежан не мог припомнить, видел ли он такое количестово солдат одновременно.

Море серо-синих мундиров пехоты колыхалось меж сверкающими островами панцирей кирасиров, толпящихся возле своих коней; красные штаны зуавов выбивались из гаммы холодных тонов. Над кепи с короткими козырьками и гребнями кирасирских касок вился табачный дым. Солдаты скатывали шинели, чистили винтовки, некоторые читали газеты, жевали, шумно спорили, кое-где становились в строй, пулеметные расчеты дремали на больших деревянных ящиках, кавалеристы подтягивали седла и проверяли подпруги. В противоположных концах площади дымились полевые кухни.

Из только что подошедшего состава выпрыгивали новые пехотинцы. Их тут же захватывало, затягивало, впитывало, растворяло в себе вавилонское смешение. Казалось, еще немного, и само здание вокзала под неудержимым напором людской массы отступит в сторону. Над площадью витал дух возвышенного и вместе с тем болезненно обостренного единения, которое охватывает народ в пору несчастий.

– Эй! Освободите место! – К фиакру подбежал пехотный капитан. – Сейчас же разворачивайте лошадей, вы мешаете построению!.. Отчего медлят с приказом оцепить площадь?

– В чем дело? – Анж ошалело озирался по сторонам.

– Черт возьми, а на что это похоже?! Вы либо африканский зулус, либо свалились с луны! – заорал капитан. – Уже второй день идет мобилизация!

Свершилось…

Войну ждали. Парижане не испытывали радужных надежд по поводу мирного исхода. И всё же война