– А Моди – какой у него пистолет!..

– Ну, тебе виднее, красавица! Уж не от тебя ли прячется Пикассо?!

– Эй, мясники! Поглядите на вертел в руках мсье Архипо?!

Эта простая оценка своего труда порадовала Анжа. Афишу приняли прекрасно. Конечно, ближе к вечеру кто-нибудь сорвет ее на память.

– Такая же висела у Сакре-Кёр, но ее снял падре.

– Да они везде. По всему Холму!

– И на рю Сен Винсент!

– И на авеню Жюно!

– И на афишной тумбе у площади Тертр!

– И даже на бульваре Клиши!

– Да, у «Мулен-Руж»!

Дежан понял, что как минимум десяток плакатов расклеен по Монмартру да еще наверняка кое-где на Монпарнасе. И подивился, сколько народу, оказывается, живет на Холме. Если представить, что каждый плакат притягивает к себе такое же количество зрителей, то каким образом папаша Фредэ собирается решать вопрос с посетителями?!

Уворачиваясь от крепких приятельских похлопываний по плечам и спине, к Анжу пробился красный от удовольствия Сутин и настойчиво потянул его за рукав. Анж начал протискиваться за ним, пока не оказался перед Аполлинером. Рядом с поэтом обнаружились Модильяни, Дуниковский, Зборовский, Макс Жакоб, Морис Утрилло и даже Гертруда Стайн, которая обычно избегала шумных сборищ. Чуть поодаль стояли Моисей Кислинг и Осип Цадкин.

– Уважил, нечего сказать, – угрюмо произнес Аполлинер по-русски. – Я искал иной славы.

– Анжей, – обиженно протянул Дуниковский. – А почему ты не нарисовал меня? Я такой старый, что в пираты не гожусь?

– Нет, ты настоящий морской волк! – заверил его Дежан. – В следующий раз непременно…

– Благодарю вас, мсье Дежан! – Модильяни пожал руку Анжу. – Только здесь я уж слишком заносчив.

– Мы тебя знаем, – перебила Гертруда Стайн. – Посмотри на себя со стороны. Отправить тебя на фронт – своим гонором распугаешь кайзеровскую дивизию. Без единого выстрела.

– К сожалению, меня не возьмут, мадам Стайн, – с достоинством ответил Моди. – Вы же знаете, у меня туберкулез. А война во всех отношениях дело вредное. Но я пойду, как только объявят призыв. И, если попаду на фронт, защищу Францию не хуже других.

– Это прекрасная работа, мсье Дежан, – обратилась к Анжу мадам Стайн. – Мне бы хотелось приобрести у вас картины для коллекции.

– Я обязательно подберу вам что-нибудь, – согласился художник, вспомнив, что американка любит принимать подарки.

– Моди, Морис, Хаим, вы со мной? Тогда остальным до встречи вечером! – Она подобрала широкую юбку и зашагала по улице. Толпа поспешно расступилась. Модильяни пожал плечами и двинулся следом.

С уходом Гертруды Стайн разбрелась вся компания. Анж, обогнув по широкой дуге толпу, вернулся домой. Предстояла бурная ночь, и он решил получше выспаться.

В прихожей его ждала мадам Донадье.

– Взгляните-ка, это дополнит ваш костюм.

Она развернула перед ним длинную ленту из синего шелка.

– Следует повязать вокруг пояса… Вы будете выглядеть, как настоящий капитан.

– Скорее, как губернатор Тортуги, – улыбнулся Дежан. – Очень пышный наряд!

– Будем считать, что вы захватили испанского адмирала.

– Прекрасно! – включился в игру Анж. – Как вы думаете, я оставил ему жизнь?

– С вашим покладистым характером, вы его высадили с остатками команды на необитаемом острове. Или же благородно доставили в какой-нибудь нейтральный порт. Это вам более подходит.

– Не стоит меня идеализировать, – парировал Дежан. – Мадам Донадье, я искренне признателен вам за старания…

– Не будьте назойливым, это вам не к лицу.

Он принял пояс.

– Ваш костюм полностью готов, – сказала мадам Донадье. – Вы станете королем бала.

У «Резвого Кролика» собралось много народа. Сразу зарябило в глазах от ярких нарядов. Здесь были испанцы в камзолах с шарообразными нарукавниками от локтей до плеч, воротниках жабо и шлемах из тонкой жести, англичане в маленьких черных треуголках и ботфортах – сапогах с пришитыми сверху воронкообразными раструбами, голландцы в наглухо застегнутых протестантских костюмах с короткими полами и туфлях с квадратными пряжками, буканьеры в куртках из шкур мехом наружу и высоких мохнатых шапках.

Гордо реяли плюмажи на шляпах заносчивых капитанов.

Повсюду бродили матросы в широких брюках и кожаных жилетах, в беретах с помпонами.

Стоически волочили за собой на ремнях деревянные сабли бойцы абордажных команд.

Некоторые участники карнавала пришли в легких осенних пальто и плащах, на которых были нашиты самодельные галуны и эполеты. Полдюжины неизвестных Анжу молодых людей нарядились индейцами. Они утыкали простые рубахи раскрашенными перьями и нашили на рукава густую бахрому.

Мужчины были вооружены спортивными фехтовальными рапирами, самодельными пистолетами, игрушечными ружьями – у кого на что хватило фантазии.

Благородные дамы в пышных кринолинах щеголяли высокими прическами. Обмахивались веерами испанские красавицы с неизменными розами в волосах. Проворные хозяйки припортовых таверн коварно прятали в складках юбок муляжи кинжалов.

Народ всё прибывал – кто пешком, кто в экипажах. Таксисты с извозчиками держались в стороне и посмеивались над необычным зрелищем. Из-за углов окрестных домов выглядывали любопытные мальчишки.

Рядом с кабаре, прямо на мостовой, было установлено около дюжины длинных грубо сколоченных столов с простыми скамьями: Фредэ заранее позаботился о гостях, которые не поместились бы в залах «Резвого Кролика». На столах уже были расставлены глиняные миски, кружки и стаканы, лежали в связках ложки и столовые ножи. Часть толпы стояла чуть поодаль, заранее присматривая места.

К Анжу подошли Пижар с Аполлинером.

– Дорогой Дежан! – У барона не было карнавального костюма, но он экзотично выглядел и в своем повседневном убранстве. – Вы меня невыразимо порадовали! Мне еще никто в жизни не делал такого прекрасного подарка.

Он указал на афишу у входа в «Кролик».

– Да, мсье Дежан, и я хочу вас поблагодарить, – сказал Аполлинер. – Пришлось сделать костюм похожим на придуманный вами.

Действительно, поэт был в старых потрепанных ботинках, обрезанных чуть ниже колен брюках и простой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами. Могучую талию Гийома охватывал алый шарф, а голова была обвязана такого же цвета платком.

– Вы сами можете переодеться в «Кролике», – сообщил он. – Папаша Фредэ не будет возражать. Тем более что вы стали неотъемлемой частью праздника. Ой, это Мари…

Анж проследил за взглядом Аполлинера. Недалеко от них на перекрестке остановилось открытое ландо. Из него вышла хрупкая женщина с бледным овалом лица и большими, чуть раскосыми глазами. Уголки ее маленьких губ были скорбно опущены, веки темны, словно от недосыпания или болезни. Кто-то из мужчин галантно протянул ей руку, и она с неповторимым шармом улыбнулась кавалеру. Дитя века, Мари наверняка могла бы стать звездой синематографа и с успехом играть холодных, сильных духом красавиц, обманутых коварными ловеласами. Такие женщины неизменно умирают в конце картины.

Однажды Дежан видел ее на Вандомской площади и, не зная имени этой женщины, засмотрелся вслед. Художница Мари Лорансен обладала тем опасным женским обаянием, которое могло заставить мужчин