откинуло назад. С трудом поднявшись, Джеймс вскинул винтовку и выстрелил немцу в спину, промахнулся.
Они были уже за линией фронта, у немцев. Миновали группу примерно в полсотни немецких военнопленных, конвоируемых только одним солдатом. Но вдруг последовала неизбежная контратака — десятки «тигров» с крестами вывалили из-за бровки холма и покатили вниз прямо на наступавшую пехоту союзников. Военнопленные с интересом, как зрители на стадионе, следили за танками. Джеймс отступил, засев в немецком окопе, где помог минометчику сбить пару «тигров». После чего, так же внезапно, как появились, немецкие танки повернули назад, непрерывно крутя стрелявшими пушками и этим прикрывая себе отход.
И так продолжалось целый день — наступали крупными, хаотически двигавшимися группами, неся потери, падая в стрелковые ячейки, пока, наконец, только благодаря своей численности, не вынудили немцев отступить. Временами случались и затишья. Особенно досаждали союзникам минные поля. Там их поджидали «змеи», длинные, набитые взрывчаткой трубки, выталкиваемые на минные поля танками, затем по ним стрелявшими, и «змея» взрывалась, приводя в действие мины. Тогда путь через минное поле стали метить белой лентой.
Отмахали уже миль пять. Джеймс обнаружил, что они бегут группой из примерно тридцати человек, не встречая никакого сопротивления. Сверху «Спитфайер» принял их за немцев. Развернулся, запустив навстречу по дороге россыпь сверкающих трассирующих пуль. Они залегли в придорожной обочине. Когда поднялись, четверых, как оказалось, убило.
— Пристрелю сволочь, идиота, если сунется еще раз, — бормотал капрал.
Но пристрелить штурмовик было нечем: оставалось только молиться, чтоб тот не вернулся.
Но вот Джеймс увидел, как солдаты впереди внезапно как-то странно затряслись и стали приплясывать, размахивая руками, как марионетки, и кружась, будто выписывая ногами джигу. К тому времени он уже довольно повидал на войне, чтоб понять, что это такое: где-то неподалеку работал пулемет «Шпандау», пули, попадая в людей, заставляли их беспомощно метаться; даже умирая, они все еще двигались. Это называлось «Балет Шпандау». Снова Джеймс укрылся в окопе. Почувствовал, что бедро стало влажным. Пуля пробила флягу с водой, которую он прежде снял с грузовика. Он поднес флягу к губам, опрокинув внутрь остатки жидкости.
— Пошли со мной!
Какой-то офицер хлопал его по плечу. Джеймс кивнул, дескать «понял». Офицер поднялся, и они вместе кинулись к пулеметному гнезду. Офицер первым добежал, прицелился, и в тот же миг пуля поразила его в грудь. Шедший за ним Джеймс едва успел поднять винтовку. Он выстрелил, и немецкий пулеметчик повалился ничком поверх своего орудия. Подававший пулеметную ленту поднял руки кверху.
— Kamerad![69] Сдаюсь!
Джеймс махнул ему, чтоб отошел от пулемета и двигался вперед. Тот повиновался. Джеймс так и не увидел, кто выстрелил в немца. Теперь уже Джеймса не слишком трогали такие моменты, но всякий раз, когда такое случалось, это служило ему напоминанием, что рано или поздно то же внезапно, почти наверняка, может случиться и с ним.
Он ужасно обрадовался, когда вдруг увидел Робертса, который, хоть ему изрядно покалечило шрапнелью ухо, по-прежнему шел в атаку.
— Я через эти чертовы минные поля назад не пойду, — сказал он Джеймсу. — Дождусь, пока возьмем Чистерну, оттуда на попутках домой. Надеюсь, недолго осталось ждать.
Он кивнул в ту сторону, где за холмом уже виднелся город.
К тому времени, когда взяли Чистерну, пленные немцы уже сотнями шагали в тыл. Невзирая на звуки пальбы в домах, путь в город мимо горящих танков был уже помечен белой пленкой. Несколько женщин с тревогой косились из-за дверей. Дети робко махали. Несколько усталых солдат примостилось на корточках у радиоприемника.
— Чего так поздно? — бросил один из них.
Войдя в город, увидели по дороге группку итальянских женщин, что-то рассказывавших американскому офицеру. Итальянки пытались что-то объяснить, указывая в сторону улицы и размахивая руками.
— Ребята, из вас кто-нибудь говорит на туземном языке? — спросил офицер у Джеймса с товарищами.
— Я говорю.
— Переведите, что они тут лопочут, пожалуйста!
Джеймс повернулся к женщинам:
— Buona sera, signorine. Cosa c'e?[70]
— Мы пытаемся сказать этому солдату, что у Козимы в погребе прячутся пятнадцать немцев! — сказала одна.
— Где этот погреб?
Женщины показали, куда идти, и Джеймс передал все это офицеру.
— Есть у этих немцев оружие? — спросил офицер.
Джеймс перевел вопрос, и женщины закивали:
— Si, много оружия!
— Спасибо, signorine! — кивнул Джеймс.
— Отлично говорите, — сказал офицер, когда женщины ушли. — Как зовут?
— Гулд.
— Хотите теплое местечко, Гулд? Когда окажемся в Риме, моей группе может понадобиться переводчик.
— Увы, — покачал головой Джеймс. — В Риме у меня дел по горло.
Они вошли туда через три дня. Авангардные подразделения въехали в город, ожидая суровое сопротивление, но вместо этого были радостно встречены населением, забрасывавших цветами их джипы, совавших им бутылки с вином. Им дарили, кто что мог, — женщины в качестве подарков предлагали себя. Через пару дней там, где прежде немцы вывешивали свои приказы, появились громадные надписи: «Римлянки, не теряйте доброго имени!»
Стремительность наступления повергла в изумление даже их собственное командование, и пятеро суток войска ликовали, как безумные, купались в Тибре, щедро пользовались гостеприимством римлян, глазели на город, посылали домой победные телеграммы или просто наслаждались отдыхом, подремывая на солнышке.
Ни на что из этого у Джеймса времени не было. Главной его целью было узнать, где находится немецкий армейский бордель. Это оказалось нетрудно, — местные жители с большим удовольствием назвали ему адрес — Виа Нардонес, 95. Это было высокое каменное здание, в прошлом, вероятно, гостиница. Взбежав по ступенькам, Джеймс вошел в огромный вестибюль-приемную. За конторкой было пусто, а разбросанные вокруг бумаги свидетельствовали о том, что обитатели дома покидали его в спешке. Джеймс чуть не поскользнулся на стопке тоненьких листков, наклонился, чтобы взглянуть. Это были отпечатанные билетики с пробелами для внесения фамилии и номера солдата, имени медсестры, осмотревшей и признавшей его незаразным, а также имени девицы. Порывшись немного, Джеймс нашел один заполненный билетик. Девицу звали Ева. Цена ее, похоже, составляла двенадцать лир.
— Эй? — крикнул он снизу вверх по лестнице.
Прислушался: ему показалось, что уловил какое-то движение. Он поднялся наверх. Попал в длинный коридор с пронумерованными комнатами. По стенам висели объявления, тщательно выписанные излюбленным немецким готическим шрифтом.
Джеймс открыл первую дверь. Комната была пуста, и даже, кажется, уже обшарена мародерами. Металлическая кровать перевернута вверх ножками, матрац взрезан. Конский волос просыпался на вытертый ковер.
Джеймс уловил тихое бормотание. Оно исходило из какой-то комнаты на противоположной стороне коридора. Джеймс пересек коридор, заглядывая в каждую комнату. Во второй на кровати сбились в кучку четыре девицы. У всех головы обриты наголо, варварски — на коже остались кровавые порезы от бритвы.
