нежности и аромату дымящегося fettuccine al limone — собственно, по всему тому, где нет этой непролазной грязи, вшей и крови.
Джеймс подполз на локтях назад к блиндажу, и обнаружил, что Робертс укладывает снаряжение.
— Слыхал? Снимаемся, — бросил он.
— Куда?
— По-видимому, в Чистерну.
У Джеймса забилось сердце. Чистерна была на пути к Риму.
— Так значит — прорыв?
— Похоже. Черт побери, пора уж, верно?
Собрались вместе всей батареей и направились к месту сбора.
Двигаться от линии фронта было странно и непривычно. Прежде всего потому, что сначала шли пригнувшись, как в окопе. Потом, чем дальше отходишь из зоны влияния немецкого снайпера, уже слегка выпрямляешься, кажешься выше, и к тому моменту, как достигаешь тыла, впервые за долгое время шагаешь нормально, и тебя переполняет чувство радостного ликования, едва ты сознаешь, что теперь, в этот самый момент, уже никто не пытается тебя убить.
В тылу был оборудован пункт снабжения, куда свозились из гавани все боеприпасы. При виде его Джеймс даже присвистнул. В последний раз, когда он был здесь, груда боеприпасов была величиной с сарайчик. Теперь она стала высотой с церковь, и явно была еще громадней, пока не начали выбирать свое имущество артиллеристы.
— Отличный запас, ничего не скажешь, — пробормотал Робертс.
Сначала их накормили. Потом все стояли и чего-то ждали. Кругом царила обычная перед атакой неразбериха, — то натыкались друг на дружку, то не там стояли, где надо, то кому-то срочно требовалось за чем-то, что вовсе не требовало крайней срочности. Когда проходили мимо грузовика с продовольствием, Робертс толкнул в бок Джеймса:
— Гляди! Фляги с водой! Можно позаимствовать парочку. Насчет наступления мне известно одно: пить хочется.
На них никто не смотрел. Они подхватили еще по одной фляге, припрятав их за спиной среди амуниции.
Херви, не тратя времени даром, писал своей девушке письмо. Написав, передал Джеймсу, чтоб прочел и пометил своими инициалами. Каждое письмо подвергалось цензуре, и если хотелось отправить его поскорей, надо было отдать на проверку кому-нибудь, с кем рядом воюешь. К тому моменту про Кэролайн, работавшую в конторе в Уайтхолле, Джеймс знал практически все. Он пробежал письмо глазами: «Дорогая Кэс, когда ты получишь это письмо, уже будет известно, что грандиозного у нас произошло. Тут все только этого и ждут. Я все же надеюсь, что не подведу своих товарищей. Очень рад, что Гулд и Робертс со мной вместе, ты же знаешь, я могу полностью на них положиться. Надеюсь, что недоразумение с твоим боссом рассосется. Напишу, как только смогу, но не волнуйся, если это будет не очень скоро, убежден, что и почта протянет время еще на несколько дней». Проставив свои инициалы, Джеймс передал письмо Херви. Самому ему писать не хотелось. Писал он только родителям, а что он мог написать им о своей теперешней жизни? Они с Робертом коротали время, замазывая лица грязью.
Должно быть, атаковать придется скоро; надо будет освободить плацдарм для Пятой бронетанковой дивизии, которая медленно продвигается вперед вместе с войсками особого назначения.
— Значит, будем ждать, когда рассветет, — сказал Робертс.
Джеймс кивнул: общеизвестно, что танкам при наступлении благоприятней передний обзор, даже если при этом они рискуют напороться во тьме на внезапную атаку.
Наконец их подразделение получило приказ выступать. Они стояли по двое друг за дружкой в переполненном окопе, ожидая дальнейших действий. За спиной у Джеймса какой-то солдат болтал, что, мол, итальянки предпочитают, чтоб сзади, а англичанкам нравится больше стоя. В окопе шла беспрерывная болтовня. Но вот, прямо перед рассветом, начался заградительный огонь, и уже было не до разговоров. Три четверти часа все тяжелые орудия берегового плацдарма полоскали огнем немецкие позиции.
Но они все еще выжидали, теперь нетерпеливо топчась в своем окопе, и при таком скоплении народа было ясно, что все разом в бой не пойдут. Как это в английском духе, подумал Джеймс: даже если рисковать жизнью, и то иди в свой черед. Но нынешняя очередь была не той, смирной, что выстраивалась за пайком с беконом. Люди, чтобы снять нервное напряжение, мочились, иные даже справляли большую нужду. Между тем уже первые раненые возвращались с передовой, кто с затуманенным взором, кто с видом облегчения, смотря по тому, насколько серьезно ранен.
— С виду не так все плохо, — пробормотал Херви.
— Эти хоть рассказать могут, — заметил Робертс. — Остальные бедняги там остались лежать.
Глава 43
Наконец настал их черед двигаться к передовой, и тогда, выбравшись из окопа, они бегом ринулись вперед. Было непривычно подниматься в полный рост, после того, как им так долго приходилось передвигаться ползком, извиваясь и увязая в грязи. Но кругом тысячи других поступали именно так. Под ногами лежали поверженные — союзники: и убитые, и раненные. Санитаров с носилками почему-то не было видно; может, просто испугались такого количества потерь. Джеймс бежал за человеком, бежавшим впереди. Когда тот останавливался, останавливался и Джеймс: когда тот ложился на землю, ложился и Джеймс. Впереди, должно быть над самой гущей битвы, кружили бомбардировщики.
Перепуганный немецкий солдат, подняв руки кверху, показывая, что сдается, несся прямо на них. Кто-то махнул рукой назад, чтоб бежал туда. Вдруг рядом стали ложиться снаряды — небольшие, немецкие 88-миллиметровые. Джеймс скакнул в яму и там с группой пехотинцев пережидал, пока их нагонит кто- нибудь из своих с минометом. Получилось так, что они с Херви оторвались от своей части. Но вот подтянулась команда минометчиков.
— Позиция? — задыхаясь от бега, спросил минометчик, устанавливая свою мортиру.
Херви осторожно высунулся взглянуть. И в этот самый момент снарядом у него срезало полголовы. Без звука он упал навзничь, в глазах застыло выражение удивления. Изо рта хлынула кровь. Джеймс попытался его поддержать, но голова Херви треснула у него в руках, как разбитое яйцо. Кровь вместо желтка окрасила пальцы Джеймса.
— Скорее! — бросил он какому-то пехотинцу. — Сульфамидный порошок!
У всех пехотинцев к поясу была прикреплена аптечка с бинтами и жестянками с сульфаниламидным порошком.
— Пустой номер, — покачал головой пехотинец. — Малый — покойник, а мне это еще может пригодиться.
— Давай порошок! — грозно рявкнул Джеймс.
Пожав плечами, парень протянул ему порошок. Джеймс присыпал порошком рану, но пехотинец оказался прав: это уже не имело смысла. Херви умер, прежде чем Джеймс успел перевязать ему голову. Джеймс обтер окровавленные руки о штаны.
Минометчик снял четыре миномета, сказав, что дольше оставаться не может. С тяжелым сердцем Джеймс оставил тело Херви в яме и снова выбрался на поле. Они поползли к немецким позициям, еще нескольких сразило наповал, но вот какой-то штурмовик «Спитфайр», кружа над ними, обнаружил, что они влипли, и, изловчившись, подлетел поближе к огневой точке и долбанул в то место, откуда велся огонь. Кто-то прокричал команду, и они снова поднялись и побежали. Джеймс чуть не рухнул в какой-то окоп, как оказалось, в немецкий. Перебравшись на другую сторону, снова двинулся вперед. Снова окоп. Заметавшийся в нем немецкий солдат обернулся и запустил чем-то в Джеймса. Ему угодило прямо в подбородок.
— Черт! — крякнул Джеймс, отпрянув и ощупывая лицо.
Солдат запустил в него консервной банкой. Жестянка откатилась назад по немецкому окопу. И не успел Джеймс сообразить, что это не жестянка, а граната, как она взорвалась, и взрывной волной его
