частности, занятие стратегически важного района Ораниенбаум на южном побережье Финского залива, открывающего путь на Петроград. К тому же в Ораниенбауме было много сочувствующих кронштадтцам матросов и солдат (не случайно именно там в начале марта появились первые расстрелянные). Однако начать военные действия первым ВРК отказался.

Члены ВРК надеялись, что их поддержат трудящиеся Петрограда, а вслед за ними — и всей страны. 3 марта ВРК, выдавая желаемое за действительное, оповестил кронштадтцев о том, что в Петрограде происходит «всеобщее восстание». Между тем реакция петроградских рабочих на события в Кронштадте была далеко не однозначной. Многие под влиянием лживой информации, вброшенной властями в условиях военного положения, негативно восприняли действия кронштадтцев. Сыграли свою роль и слухи, что во главе «мятежа» стоит царский генерал, что матросы исполняют роль статистов, и т. п. Люди устали от войны, от «военных» и «осадных» положений, сопровождавшихся, как правило, репрессиями и чистками со стороны ЧК.

События в Кронштадте, по мнению многих, означали новый виток террора. Другая часть петроградского пролетариата симпатизировала кронштадтцам, призывала поддержать их. Но большинство остались равнодушными к событиям в крепости. В Петрограде власти смогли удержать ситуацию. Известие о Кронштадтском мятеже не привело к новым рабочим волнениям. К политике кнута — массовым арестам — власти добавили и пряник: спешно раздавались продукты, мануфактура, ордера на бани и т. п.

Во всю работал и агитпроп. На Петроград и Кронштадт сыпались листовки:

«Остановись, товарищ! Слушай! Мятежный Кронштадт мешает Советской власти перейти к мирному строительству. Предательский Кронштадт мешает всем трудящимся напрячь свои силы на поднятие народного хозяйства. Кронштадт бунтовщиков–провокаторов окрыляет подлые надежды правых эсэров — врагов трудового народа, сеющих семена бунта против рабоче–крестьянской власти.

Кронштадт пособников белогвардейщины прокладывает дорожку кровавой власти царских генералов. Кронштадт предателей помогает банкирам Антанты задушить блокадой крупную Советскую промышленность и мелкое крестьянское хозяйство. Могучим натиском вернем Кронштадт под непобедимую сильную крепкую власть рабочих и крестьян! Вперед, Товарищи»25.

Тем временем власти готовились силой оружия подавить кронштадтское восстание. 5 марта отдан приказ об оперативных мерах по ликвидации мятежа. Честь — как минимум сомнительная — сыграть главную и решающую роль в подавлении восстания была предоставлена Михаилу Тухачевскому.

Для ликвидации мятежа председатель РВС Республики Троцкий приказал восстановить 7–ю армию, которая ранее была расформирована и переведена на положение трудовой, и назначил ее командующим Тухачевского, подчинив ему все войска Петроградского округа и Балтфлота26. Сокрушительное поражение в Польше, разбившее амбиции стать глашатаем мировой революции и вернуть принадлежавший Российской империи регион, все еще жгло душу Тухачевского.

Двадцативосьмилетний командующий Западным фронтом жаждал реванша — если не на той же географической территории, то с адекватной политической значимостью.

Реванша, резонанс от которого заглушил бы польское эхо. Тухачевский, экстренно вызванный с уже мирного Западного фронта, в Петроград, получил шанс «реабилитироваться » — в собственных глазах. (Иная «реабилитация» ему и не требовалась — после польского провала к нему не применялось практически никаких взысканий.) Тухачевский, не участвовавший в Октябрьской революции, но беспроигрышно ее защищавший, теперь был призван задушить мятеж ее активнейших участников. Ему впервые предстояло воевать не с «белыми», не с империалистами, а с недавней опорой большевистской власти. Хорошо информированный о реальной подоплеке событий в крепости, Тухачевский не мог внутренне безоговорочно принять новое назначение: слишком зримой была метаморфоза власти, слишком явным и обоснованным — протест ее недавних протагонистов. Но уязвленное Польшей самолюбие и необузданное стремление к самоутвержде нию оказались для Тухачевского, назвавшего свою миссию в Кронштадте «пренеприятной»27, сильнее «интеллигентских » сомнений.

Тухачевскому предписывалось подготовить оперативный план штурма и «в кратчайший срок подавить восстание в Кронштадте».

А пока 5 марта издано обращение «К гарнизону и населению Кронштадта и мятежных фортов:

«Рабоче–крестьянское правительство постановило: вернуть незамедлительно Кронштадт и мятежные суда в распоряжение Советской республики. По сему приказываю: всем поднявшим руку против социалистического отечества немедленно сложить оружие.

Упорствующих обезоружить и передать в руки советских властей.

Только безусловно сдавшиеся могут рассчитывать на милость Советской Республики. Одновременно мною отдается распоряжение подготовить все для разгрома мятежа и мятежников вооруженной рукой. Ответственность за бедствия, которые при этом обрушатся на мирное население, ляжет целиком на головы белогвардейских мятежников. Настоящее предупреждение является последним.

Председатель РВС Республики Троцкий, главком Каменев, командарм–7 Тухачевский»28.

Штурм крепости был назначен на 8 марта — в день открытия X съезда РКП(б). Руководство партии понимало необходимость уступок, в том числе замены продразверстки продналогом, разрешения торговли — иначе страна впала бы в экономический коллапс. Накануне X съезда были подготовлены соответствующие документы. Но большевистское правительство посчитало необходимым «проучить» тех, кто решился открыто критиковать власть.

Расправа над кронштадтцами должна была показать, что экономические реформы ни при каких обстоятельствах не

затронут основ властной монополии, а любой протест против нее будет беспощадно караться. Кронштадт был для Ленина инструментом, с помощью которого он пытался придать безапелляционную убедительность требованиям устранить всякую внутрипартийную борьбу, обеспечить единство РКП(б) и соблюдение жесткой партийной дисциплины.

Именно феномен Кронштадта стал решающим аргументом в пользу «недопустимости какой бы то ни было фракционности» в партии и проекта резолюции «О единстве партии». Этот документ, подменивший единство одномыслием и, следовательно, диктатом, скреплен пролитой в Кронштадте кровью.

В докладе, открывавшем съезд, Ленин упомянул, что, возможно, к вечеру 8 марта придут новости из Кронштадта.

Прения должны были начаться под канонаду и завершиться под победный салют: советское руководство было уверено, что с «мятежниками» покончат одним ударом. Не сложилось.

Тухачевский рапортовал главкому С. С. Каменеву 8 марта, после первого, неудачного штурма, оправдываясь:

«Матросня обороняется и артиллерия их отвечает полностью.

Поэтому атака встречает серьезные затруднения… В общем артиллерия противника боеспособна, и для серьезного штурма нужно нас усилить бронепоездами с 10–дюймовыми орудиями, и нужна хорошая пехота… В связи с обстановкой буду действовать так: артогонь будет поддерживаться день и ночь, причем, чтобы внести разложение, придется стрелять по казармам в городе и по городу. Если только хлеб у них на исходе, это произведет хорошее впечатление»29.

Он умел производить «хорошее впечатление»… А хлеба в крепости действительно не было — с 8 марта гражданам вместо хлеба уже выдавали овес, да и его хватило лишь на неделю. Командарм резюмировал:

«Надо ускорить переброску частей и вывести всех матросов из Петрограда… В общем матросы в Кронштадте оказались более стойкими и организованными, чем об этом говорилось»30.

Неудача вызвала явное неудовольствие Троцкого.

И Глава РВС вызвал командарма–7 к прямому проводу.

«Троцкий. Михаил Николаевич, вы же гарантировали успех, а исход получился паршивый. Как это понимать?

Тухачевский. Товарищ предреввоенсовета, я гарантировал вам не успех, а говорил, что надеюсь на него…»31.

За сарказмом и интонационным нарушением субординации — растерянность. И еще большая ожесточенность стремления «покончить с матросней». Ситуация в войсках крепости была категорически неприемлемой для Тухачев ского, с юности воспитанного в духе беспрекословного подчинения приказам: «бунт», затеянный военными — моряками и солдатами, воспринимался им как преступление, нарушение присяги. Отказ красноармейцев наступать на мятежников трактовался как преступление вдвойне.

Понеся после первой попытки штурма большие потери, карательные войска отступили на исходные рубежи. Одна из основных причин этой неудачи крылась в настроениях красноармейцев, которых бросали на лед Финского залива для штурма крепости. Дело дошло до их прямого неповиновения.

В полосе наступления Южной группы отказался подчиниться приказу штурмовать крепость 561–й полк. На северном участке с большим трудом удалось заставить наступать отряд петроградских курсантов, считавшийся самой боеспособной частью войск Северной группы.

Красноармейцы отказывались идти на штурм Кронштадта, звучали призывы «бить коммунистов». Волнения в воинских частях усиливались.

В этих условиях большевики были вынуждены констатировать:

«В таком состоянии Красная Армия не может быть надежным оплотом Советской власти»32. Руководство страны боялось, что восстание перекинется на весь Балтийский флот. «Ненадежных» моряков отправляли подальше от Кронштадта — для прохождения службы в других акваториях страны. До 12 марта на Черное море было отправлено 6 эшелонов с моряками балтийских экипажей.

Ненадежные красноармейские части разоружались и отправлялись в тыл, а те, кого посчитали зачинщиками, расстреливались.

Особый отдел ВЧК отчитывался Троцкому:

«В настоящее время приходится лечить запущенную болезнь и лечить ее хирургическими приемами, так как для лечения органического нетуже времени», необходимо «создание временного особистского органа, который бы, будучи облечен полнотою власти, имел бы возможность заниматься исключительно работой в Балт-

флоте».

Существовавший в это время в Петрограде аппарат Особого отдела признавался «для данной критической и исключительной эпохи неудовлетворительным»33.

Эпоха признана критической и исключительной, а значит, с точки зрения большевиков и ЧК, оправданы и исключительные меры борьбы. Приговоры к высшей мере наказания «за отказ от выполнения боевого задания», «за дезертирство» следовали один за другим. Их приводили в исполнение немедленно — ввиду «особых условий, сложившихся в городе Кронштадте, и для поддержания революционного порядка». Расстреливали публично. Красноармейцев — исполнителей приговоров — заставляли расписываться в актах о расстреле, чтобы повязать кровью с людьми, вынесшими приговор. Легализованные в «критическую и исключительную эпоху» карательные меры стали в Советской России повседневностью.

Тухачевский готовился к повторному штурму. Подтягивались на исходные позиции считавшиеся наиболее надежными части. С 10 марта в районе станции Лигово сосредоточивалась 27–я Омская стрелковая дивизия, вызванная с Западного фронта. Она имела хорошую боевую подготовку и успешно сражалась на польском фронте.

Но по прибытии в 235–м Невельском, 236–м Оршанском и 237–м Минском полках 79–й бригады началось брожение.