– Позор! – сказал Фалькуччо. – Молодые люди моего поколения были намного ленивее теперешних! Но я не отдыхаю. Пойду-ка я домой поработаю. Мне надо писать роман. У меня уже все готово.

– А о чем он? – спросила Бьянка Мария.

– У меня не хватает только основного содержания и деталей. Все остальное есть, кроме названия.

– Да, но, – возразила Эдельвейс, – что же тогда у вас готово?

– Бумага, перо и чернильница.

– Ну, это, – сказала Бьянка Мария, – вы и здесь найдете.

– Хорошо, – ответил старый холостяк, – разрешите мне поработать. Дайте мне перо; дайте мне чернильницу; дайте мне бумагу. Постойте. Вроде бы мне нужно было еще что-то. Ах да. Дайте мне мыслей.

Он сел писать, но тут же застрял на крайне трудном месте: описании способа завязывания галстука, который один из его персонажей должен был повязать другому, совершенно не знавшему, как это делается.

– Пусть какой-нибудь писатель попробует с этим справиться, – сказал маленький старичок.

Он сломал перо.

– Не буду больше писать ни строчки в жизни, – прибавил он.

– Слава тебе, господи! – произнес тонюсенький голосок.

Все повернулись к Баттисте, который, чтобы не представлять им дона Танкреди, повторил ложь, сказанную прошлой ночью, когда они пели для волков:

– Извините, я немножко чревовещатель.

– Сказать по правде, – заметил Фалькуччо, – сдается мне, вы немножко невоспитанны. – И, будто осененный внезапной мыслью, спросил: – У вас случайно нет треножника для рисования?

Тетя Джудитта позвала Гастона Д’Аланкура:

– В доме есть треножник?

– Треножник?

– Да, треножник для рисования.

– Честное слово, – ответил старый слуга, – я в этом доме служу уже двадцать лет, но никогда не видел треножника для рисования.

– Жаль! – воскликнул Фалькуччо. – Я бы охотно нарисовал картину. Конечно, получше, чем те, что рисуют сегодня. Потому что, думаю, я рисую лучше теперешних художников. Это очень смешно. Но еще смешнее то, что теперешние художники думают, что рисуют лучше меня. Я не умею рисовать. В детстве у меня были большие способности к рисованию, но мой отец…

– Не дал вам учиться?

– Напротив. Он дал мне учиться, и мои способности улетучились.

– Вот повезло, – сказал голосок дона Танкреди.

Фалькуччо посмотрел на Баттисту.

– Вы прекратите когда-нибудь? – воскликнул он. – Молодые люди моего поколения были гораздо невоспитаннее теперешних.

Баттиста побежал прятать сумочку Сусанны в отведенной ему комнате. Он сунул ее под подушку.

– Негодяй, – сказал он дону Танкреди, – если не прекратите, я вас выброшу в окно.

– Но я хотел бы знать хотя бы, где я нахожусь, – сказал дон Танкреди.

– Да пошел ты! – закричал молодой человек.

И убежал.

День в горах!

После обеда Бьянка Мария, которая чувствовала себя намного лучше, настояла на том, чтобы Эдельвейс вышла подышать воздухом.

– Давайте навестим отшельника, – предложила девушка.

Она вышла с Баттистой и Фалькуччо.

Несмотря на поздний час, старый отшельник сидел, ковыряя в носу.

– Прошу меня простить, – сказал он посетителям, – но мы, отшельники, всегда ковыряем в носу, потому что никто нас не видит. Это единственное преимущество нашего одиночества, и мы были бы неправы, если бы не воспользовались им.

Он впустил посетителей в пещеру и сказал Баттисте:

– Прошу вас, не снимайте шляпы. Будьте как дома.

– По правде сказать, – заметил молодой человек, который пытался спрятать свой непрезентабельный котелок, – у себя дома я не имею привычки…

– Хватит болтать! – сказал отшельник. – Не снимайте шляпы.

Баттиста остался в шляпе и замолчал. Он уселся рядом с костром.