Упаннишшур посмотрел на некрашеную стену ближайшей надстройки.

– Зачем плоскоглазые красят дома?

– Понятия не имею, – пожал плечами Феггаттурис.

– Продолжай, – кивнул Упаннишшур Кумманнису.

– Плоскоглазые дали мне за водоросли двадцать одну корзину угля. Все они сейчас на моем плоту. – Кумманнис сделал паузу, как будто ждал, что кто-нибудь немедленно кинется проверять его слова. Но никто не двинулся с места. – Когда я загрузил корзины с углем на вспомогательный плот, плоскоглазые дали мне понять, что неподалеку находится делянка с отцветшим и уже начавшим подсыхать на корню тростником. Я поставил вспомогательный плот на якорь, а на базовом поплыл за тростником.

Плоскоглазые сказали правду – всего лишь в дне пути от их поселка я нашел песчаную косу, которую только-только покрывала вода, всего на несколько сантиметров. И тростник на этой косе рос отменный – стебли высокие, в полпальца толщиной, упругие, чуть подсохшие на кончиках.

Я два дня резал и вязал тростник. Завалил им всю палубу, от надстройки до кормы, и даже на крышу с десяток вязанок закинул. Уж очень хорош был тростник, жалко оставлять.

Вернувшись в селение плоскоглазых, я перераспределил груз по двум плотам и подготовился к отплытию. Но на рассвете того дня, когда я собирался покинуть селение плоскоглазых, в Тихую заводь вошла двойка плотов Таурриммаса. Вместе с ним приплыл и Чхоппоттун. Переговорив с ними, я узнал, что они собираются выменять у плоскоглазых уголь на рыбью кожу и завтра же хотят отплыть назад, к Квадратному острову. У Таурриммаса было около пятидесяти тюков рыбьей кожи. Я, помнится, удивился даже, как он ухитрился столько скопить, – невыделанная кожа быстро плесневеет и становится ни на что не годной. Таурриммас был уверен, что обмен товаров не займет много времени, и я решил подождать. Поскольку груз у меня был не скоропортящийся, один день ничего не решал, а в доброй компании путь кажется короче…

Он слишком затягивает историю, подумал Раф. Либо ему нечего рассказать, либо он не решается говорить о том, что видел.

– Если бы я знал, что произойдет, я бы не медля уплыл. Потому что… Потому что я бы предпочел сейчас стоять вместе с остальными и слушать, вместо того чтобы самому рассказывать эту историю. Вы, – выставленным указательным пальцем Кумманнис обвел полукруг собравшихся на причале островитян, – вы сейчас слушаете меня и не верите тому, что я говорю. Вы знаете, что на Мелководье никогда ничего не происходит. А я теперь знаю, что это не так.

День был облачный, но теплый. Делать было нечего. Я лежал на крыше надстройки и смотрел, как по небу плывут белые облака. Иногда мне казалось, что облако напоминает что-то уже однажды виденное. Но, что именно это было, я не мог вспомнить. Очень странное, скажу я вам, ощущение. Я знаю сам предмет, на который облако похоже, но не могу вспомнить, ни как он называется, ни для чего предназначен. Поэтому я сам придумывал им название и применение.

Игра захватила меня настолько, что я не сразу обратил внимание на шум, доносящийся с плотов Таурриммаса, стоявших возле кроны плывущего дерева…

Заметив недоумение на лицах большей части слушателей, Кумманнис вспомнил о том, что мало кто из обитателей Квадратного острова бывал в Тихой заводи, и счел нужным объяснить:

– На самом деле, никуда эти деревья не плывут. Они растут со дна отмели. Длинные, гибкие ветви деревьев поднимаются вверх на пять-шесть метров, а случается, и выше, выгибаются и снова опускаются к воде. Когда волны шевелят стелящиеся по воде ветви деревьев, при взгляде со стороны кажется, что дерево и в самом деле куда-то плывет. Хижины плоскоглазых спрятаны под сводами ветвей плывущих деревьев. Туда можно и плот загнать, но лично мне не нравится зеленый полумрак и свисающие повсюду белые, похожие на толстых червей воздушные корни, что тянутся от веток к воде. Поэтому я всегда оставляю свои плоты снаружи.

Значит, плоты Таурриммаса были причалены у ветвей плывущего дерева, метрах в сорока от моих. С крыши надстройки я видел, как на базовый плот Таурриммаса пожаловали четверо плоскоглазых. Они выплыли на досках из-под свода ветвей, перебрались на плот, и Таурриммас принялся демонстрировать им свой товар. Слов я не слышал, но, поскольку с плоскоглазыми приходится объясняться главным образом жестами, я понял, что привезенная Таурриммасом кожа им понравилась. Какое-то время между плоскоглазыми и людьми шел спор о пропорциях, в которых следует произвести обмен. Как я понял, плоскоглазые отказывались давать за кожу столько угля, сколько хотел получить Таурриммас. Но Таурриммас твердо стоял на своем, и в конце концов плоскоглазые добавили еще несколько корзин угля к тому, что предлагали сначала. Это было меньше того, на что рассчитывал Таурриммас, но он согласился на обмен.

Вскоре из-под ветвей дерева выплыли три тростниковые лодки плоскоглазых, и Таурриммас с Чхоппоттуном принялись грузить в них тюки с кожей.

Каждая лодка могла взять на борт только два тюка, поэтому процесс отправки товара в селение плоскоглазых занял без малого полдня. После этого на плот начали грузить уголь…

– Лодки, увозившие кожу, возвращались порожними? – спросил Раф.

– Да, – ответил Кумманнис.

– Почему нельзя было теми же лодками возить в селение плоскоглазых кожу, а обратно – уголь?

– Потому что плоскоглазые соображают туго, – процедил сквозь зубы Таурриммас. – Я несколько раз предлагал им сделать так, как ты говоришь. Они же только что-то квакали в ответ и продолжали все делать по-своему.

– Видимо, у них были на то причины, – заметил Феггаттурис.

– Ага, – криво усмехнулся Таурриммас и двумя пальцами ударил себя по лбу. – Мозгов у них мало – вот и вся причина.

– А что ты думаешь? – спросил Раф у Кумманниса.

– Не знаю, – покачал головой плотогон. – Я наблюдал за тем, что происходило на плоту Таурриммаса, со стороны… Плоскоглазые, действительно, порой ведут себя странно… Но в нечестности их заподозрить нельзя. Обычно они строго соблюдают условия договора.