что она провалилась сквозь землю!

И я запретила им разговаривать миллион лет.

— Вы только пустые головы, и ничего больше! Сердца у вас нет! Предательницы!

Встав на четвереньки, я набросилась на них и раскидала предательниц по комнате, поддавая то одной, то другой указательным пальцем, который я загибала за большой.

— Вот тебе!

Щелк.

Волшебная Кудряшка завертелась по полу, как волчок.

— И тебе!

Щелк.

Джинсовая Модница взлетела в воздух.

— И тебе тоже!

Но ударить Стильную Девчонку я не могла.

Мой палец замер перед ее изувеченным лицом с почерневшими глазными яблоками. Если кто-нибудь и имел право ненавидеть Классик, так это она, поэтому я осторожно ее перевернула и прошептала ей на ухо:

— Ты лучше этих двух. Мне жаль, что Классик всегда была с тобой такой недоброй.

Потом я подумала, а не взять ли мне ее с собой к кроличьей норе, где я смогу привязать ее к бабушкиному боа и опустить вниз. Стильная Девчонка ведь слепая, так, может, она лучше почувствует Классик в темноте. Может, она даже спасет Классик как-нибудь, и тогда они станут лучшими подругами до конца жизни.

Я хочу спасти ее, думала Стильная Девчонка. Возьми меня с собой.

— Нет уж, лучше оставайся, — ответила я, хотя мне хотелось сказать совсем другое. — А то еще провалишься тоже, и с кем я тогда тут буду, с Джинсовой Модницей и Волшебной Кудряшкой? Толку от них как от муравьев. Белки — и те лучше, чем они.

И я хорошо сделала, что не взяла Стильную Девчонку с собой. Помощи от нее все равно было бы немного. Да и от боа толку никакого не было, слишком оно было нежное и пушистое, на веревку никак не тянуло; я даже не знаю, доставало оно в норе до дна или нет.

— И зачем нужны эти здоровенные дурацкие перья!

Дело кончилось тем, что я обмотала боа вокруг шеи и под неумолчные вопли Классик, доносившиеся из бездны, отправилась на поиски чего-нибудь подлиннее и покрепче.

ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?!

Да. Ясно и четко.

ЗДЕСЬ ХОЛОДНО! Я НА ЧЕМ-ТО ЛЕЖУ, НАВЕРНОЕ, ЭТО ДНО! ИЛИ ВЫСТУП В СТЕНЕ!

Не волнуйся. Я здесь. Я ищу палку.

ЗДЕСЬ УЖАСНО ХОЛОДНО, И Я ТАК УСТАЛА!

— Иду, — ответила я. — Ты только не засыпай. Держись.

Ветки мескитовых деревьев валялись повсюду — на земле и возле тропинки, — но все корявые и ломкие, да и слишком короткие к тому же. Пришлось отламывать мертвую ветку от какого-то дерева: я повисла на одном ее конце и тянула вниз до тех пор, пока другой конец не дал трещину и ветка не осталась у меня в руках. Тогда я выволокла ее на тропинку. Эта ветка длиннее, чем моя нога, подумала я. Длиннее, чем та мерзкая штуковина из штанов П-п-патрика. А когда ветка растянулась в грязи, я чуть не свистнула. Я сложила губы трубочкой и дунула. Но ничего не вышло, только воздух и немного слюны. Безнадежно. Тогда я взяла и сочинила веселую песенку. Вот что я пела:

— Ветку тащу, в нору опущу, — эй, там, берегись, это Ветка-Дракон, — твою голову быстро оттяпает он, — ветку тащу, — это Ветка-Дракон, — голову тут же оттяпает он…

Песенка получилась такая классная, что я улыбнулась, наклонилась над норой и запела ее для Классик, слушая, как эхо вторит в темноте моим словам. Я даже представила себе, что мескитовые деревья вокруг — это не деревья, а старики и старухи, которые пришли послушать мою песню. Они аплодировали; на их узловатых прутиках-пальцах блестели кольца с бриллиантами и золотые браслеты.

Кончив петь, я сказала: — Спасибо всем, большое спасибо. — И погладила боа, как будто это была кошка, свернувшаяся у меня на плечах.

А когда воображаемые аплодисменты наконец стихли, я прислушалась, не донесется ли ослабленный расстоянием голос Классик. Разумеется, она должна была сказать:

— Фантастика! Ты великолепна! «Ветка-Дракон» — лучшая песня в мире! Но она молчала.

— Классик, — позвала я, — ты еще здесь?

Нет ответа.

Я подождала.

— Классик?

Тишина.

Я просунула ветку в дыру. Она уходила все глубже, глубже и глубже. Фута на три по крайней мере. Моя рука скрылась внутри по самое запястье. И вдруг ветка уткнулась в дно — было слышно, как она трещит, поддевая комья земли и, возможно, мелкие камешки, — и переломилась. И тут мне показалось, будто земля осыпалась и дыра стала глубже.

— Ух-ху, — сказала я, совсем как Диккенс.

Ветка больше не доставала до дна, ее конец болтался в воздухе. Тогда я разжала пальцы и выпустила обломок.

— Осторожно, он летит! — предупредила я Классик.

Мистер Ветка-Дракон приближался к ней. Теперь он точно голову ей оттяпает.

Потом я опустилась на землю, скрестив ноги, и стала созерцать нору. Классик упала вовсе не так глубоко, как я думала. Будь у меня рука как у взрослой, я бы просунула ее в нору и, может быть, дотянулась бы до Классик хотя бы кончиками пальцев. И темнота в норе не пугала бы меня так сильно, и сама нора не казалась бы такой огромной.

— О-хо-хо, — сказала я снова.

И я вспомнила Диккенса, как он обхватывает себя своими костлявыми ручищами, так что они едва не сходятся у него на спине. Он бы ее вмиг вытащил. Руки у него — что твои метлы. Ему даже грабли не нужны, он бы прямо пальцами мог землю во дворе разравнивать. И нагибаться бы не понадобилось.

— Классик, я сейчас приду.

У меня возникла идея.

— Никуда не уходи.

Диккенсу грабли, может, и не нужны. Зато мне нужны. Грабли не сломаются; я опущу их металлической частью вперед в нору и выгребу все зараз: обломки ветки, камешки, комья земли и Классик.

«Грабли Жизни», — думала я, бредя по тропинке и переступая обутыми в кроссовки ногами через камни. Подбираясь ко двору перед домом Делл, я внимательно огляделась по сторонам. А вдруг Делл прячется где-нибудь поблизости, еще подкрадется и выскочит из-за какого-нибудь корявого дерева; если не быть начеку, она из меня всю кровь высосет.

— Оставайся, где ты есть, — сказала я.

Потом повернулась и плюнула:

— Не твори разбоя здесь.

Скорчившись за кустом можжевельника, я оглядела двор, дорожку перед домом и крыльцо. Над входной дверью горел желтый фонарь. Но Грабель Жизни нигде не было видно. И тишина кругом. Ни шепотка, ни скрипа. Дом казался опустевшим, непрозрачные шторы были опущены, как будто Диккенс и Делл собрали вещи и поехали отдыхать. Или вздремнуть прилегли. Или исследуют дно океана на борту «Лизы».

Я вышла из-за куста и пересекла двор, оставляя следы на тщательно выровненной Диккенсом земле. Стараясь держаться как можно ближе к дому, я кралась к заднему двору и внимательно прислушивалась, не раздастся ли шепот или громкий голос, не скрипнет ли половица.

Задний двор был как другой мир; здесь оказалось не так чисто, как перед домом. Сорняки и