отвез Никодиму. Потом рассказывал, что тот иконам удивился, а вот его визиту — нисколько. Казалось, даже не замечал, рассматривая древние лики. Макс уже злиться начал, хотел все собрать и уехать. Но Никодим говорит: «А ты никак благодарности ждешь? Не от человека ее ждать надо. Сын-то как, поправился?». Не знаю, о чем они говорили, но с криминалом Макс тогда тоже окончательно завязал. Зато бизнес в гору пошел… Может, теперь ты и Макса подозревать будешь? А если прикинуть, сколько через Никодима таких прошло? И что, всех подозревать? Нет, он чуял хороших людей, а Аббат по себе судит. Так что ты завязывай и… письмецо-то мое отдай, а то мало ли что.

Деснин с ухмылкой выложил конверт на стол:

— Не доверяешь? Сам же сказал, что Никодим хороших людей чуял.

— Никодим, да. Подобные старцы, к их чести, молятся за всех остальных. Может поэтому мир еще и не развалился, но понимаешь… — Андрей повертел письмо в руках. — Лучше анекдот расскажу. К прогоревшему новому русскому приходит дьявол и предлагает: — Продай мне душу! — Гони лимон баксов, — говорит тот. — Пожалуйста! — То есть лимон я получу сейчас? А душу когда заберешь? — После твоей смерти! — А бабки отдашь сегодня? — Да! — А душу только после смерти? — Ну да! Что непонятного? — Да никак не пойму, где ты меня кидаешь…

Деснин даже не улыбнулся. Андрей также посерьезнел:

— Понимаешь, верить можно лишь в изоляции. В монастыре, на зоне даже, ты ведь оттуда. Но в мире жить по-божески нереально. Если бы человек соблюдал все предписания религии, то он был бы уже не человеком, а Богом. Мы — люди и нам свойственно их нарушать. Именно в нарушении и проявляется человечность. А потому остается только грешить и каяться. Я бываю в элитных церквах закрытого типа и часто там известных людей вижу. Грехи за всеми водятся, и вообще жизнь теперь другая.

— Но Никодим же жил.

— Он святой был. Кстати, ради его памяти я тут выхлопочу, чтобы его официально причислили к лику новомучеников.

— А по мне лучшая память о Никодиме — жить по Божески. И я хочу жить честно, так, чтобы не было о чем каяться.

— Будешь честным — будешь нищим, — пошутил Андрей. — Да и потом, разве кто кого грабит, убивает? Я вот людям досуг обеспечиваю, отвлекаю.

— Да понятно, только, знаешь, это все, — Деснин указал в сторону галереи, — Никодим не одобрил бы. Хоть и не криминал, но… «А то, что упало в терновник, это те, кто услышал, и, когда они уходят, их совсем заглушают беспокойства, богатство и удовольствия этой жизни, и они не доводят плода до зрелости».

— А сам-то ты кто, сам-то? — видно было, что Андрея задела цитата. — Как там… «А те, что у дороги, это те, кто услышал; потом приходит дьявол и забирает зерно из их сердца». Ты заказчика зачем ищешь? Чтобы отомстить, чтобы…

— Я уже никого не ищу, — оборвал его Деснин.

— Ну вот и правильно, — Андрей глянул на часы, — Я сам все порешаю. Ну а пока — прощай.

Несмотря на откровения Андрея, где-то в глубине души Деснин остался недоволен разговором. Вроде бы все логично, и возмущался Андрей вполне натурально, но… В этот момент, давая знать, что сел аккумулятор, противно пикнул мобильник, подаренный Вованом. А ведь, кроме Андрея, только Вован знал, что он ищет Мокрого…

Деснин выкурил сигарету, затем еще одну. Музыка в галерее смолкла. Должно быть, начался аукцион, о котором говорил Ж. Деснин нервно вертел в руках мобильник и наконец набрал номер Вована.

— Ты меня зачем Аббату сдал? — сходу начал Деснин.

— А, Колян, ну как ты? Живой?

— Живой, как видишь. А ты не ожидал?

— Да ты чего базаришь, а? Кому я тебя сдал? Причем здесь Аббат?

— Но ведь на Мокрого навел меня ты.

— Ну я, а что?

— А то, что он на Аббата работал.

— Вона как… Я ж ведь тебе говорил, не суйся туда. А если б знал, на кого этот Мокрый работает, ствол бы тебе точно не дал — у меня еще все дома, чтобы с Аббатом связываться.

— Значит, не ты? Но кто же тогда меня сдал? И зачем?

— Ну ты прям как детский сад. Совсем что ли на зоне мозги отсохли? Прикинь: ты начал копать, то, се. А от Аббата никто живым не уходит…

— И что?

— Да то, что заказчик тебя и сдал, а то вдруг чего накопаешь.

— Да понял я. И у тебя расклад верный получается. Но если не ты и не Андрей, тогда я вообще ни хрена не врубаюсь.

— А я что говорил? Короче, если здесь Аббат замешан, я — пас. Да и тебе советую. Ну дался тебе этот поп! Концов все одно не найдешь, а жизня — она одна, сечешь? Брось ты все это. У меня вот к тебе настоящее дело есть. Я тут стрелу забил. Ну с этими, кто переход взорвал. Ты бы подвалил, а? Стрелять, чай, не разучился? А то, чую, тихо мы не разбежимся.

— Угу, — пробурчал Деснин. — Ты попозже перезвони, а то я сейчас весь в думках.

— Да мне сейчас ответ нужен, — прокричал Вован, но Деснин уже выключил телефон.

Из задумчивости его вывел заскочивший в бар Ж:

— Вы что, мировые проблемы решали? Уже вон и аукцион кончился. Прилично выручили, а ты говоришь, говно. Как сказа Дали, я богат потому, что мир полон кретинов. А что, Андрей Леонидыч уже уехал? Жаль, жаль. Сейчас будет фуршет от спонсоров, а он наш главный содержатель. Хотелось бы его видеть. Ну что ж, будем считать, что ты за него. Отказы не принимаются. И не стесняйся — все свои. Идем же.

Спонсоры изъявили желание для разнообразия устроить общий стол прямо в галерее, чтобы народ не расползался по отдельным закуткам и всех было видно. Стол был со стандартным покрытием: поросенок, осетрина, несколько плошек икры, куча всевозможных салатиков, вино, водка, коньяк. Внимание Деснина привлекли запеченные куры. Их почему-то было сразу по две на подносе, причем одна возвышалась над другой. Ж, заметив, что гость разглядывает эту странную кулинарную конструкцию, тут же дал пояснения:

— И тут актуальное искусство. Петух во время, так сказать, полового акта. Вернее, два петуха. Эти педерасты даже в кулинарию пролезли. Попробуй — они ничего.

Но после такого объяснения Деснина как-то отворотило от блюда. Отведав коньяку под кучу дежурных тостов, он захмелел и все хотел пристроиться к поросенку, аппетитный бок которого не давал покоя. Но вот беда: Деснин не знал, как поступить. Не лезть же через весь стол и резать себе кусок. В конце концов, Деснин пристроился к красной икре. Коньяк был хороший, и Деснина совсем развезло. Он подвинул к себе плошку и черпал икру прямо ложкой, как кашу. Однако никто не обращал на это внимания. Только Ж, также совсем захмелевший, усмехнулся:

— Хм, народ. А здесь все только на салатики налегают — у всех несварения от частого пережора.

— А народ с голоду пухнет, — почему-то вспомнил Деснин увиденное в Василькове.

— А чего нам народ? Пусть хоть весь передохнет. Да и нет народа — быдло одно. Хотя, кто делает это быдло? Мы и делаем.

Ж выпил и закинул руку на плечо Деснину:

— Слушай, Николай, нравишься ты мне. Ты ведь первый, кто прямо сказал, что вот все это (Ж обвел руками галерею) отстой. Я это не забуду. Да, все это — говно. А знаешь почему? О, щас я тебе весь расклад дам. Ты уж, это, меня извини, не к столу будет сказано, но я скажу. Понимаешь, мы пожираем культуру, перерабатываем ее, перевариваем. А после переработки сам знаешь, что из организма выходит. Отбросы, так сказать, производства. А по правде, с тех пор как культура отбросила от себя культ и сделала культ из себя самой, она и есть отброс. Но деградация культуры, скажу я тебе, всего лишь следствие деградации общества. Свобода! Искусство дохнет от свободы. Думаешь, это все просто так появилось? Нет! В основе