Скипидарыч еще раз окинул взглядом внушительных размеров крест из бутылок, вздохнул:

— Да, чего говорить, спилась деревня. Наши мужики дольше всех остальных окрестных держались — Никодим способствовал. Да, умел убедить. Было что-то в нем такое… Словами и не передашь. Особый дар. Да только стар уж он стал. А тут еще приболел, в больницу попал. И зеленый змий, никем не удерживаемый, всех разом-то и пожрал, едрит его налево. Никодим очень переживал, глядя на все это, считал и себя виноватым, что и он допустил такое. Да так все и чах, чах на глазах.

Тем временем спутники подходили к церкви. Деснин с напряжением ждал, когда покажется пепелище. О, как он не хотел бы его видеть вовсе! Вдруг Скипидарыч резко остановился. Деснин чуть не ткнулся ему в спину и совсем уже хотел было разозлиться, но тут заметил, что стоят они у свежей могилы, вырытой метрах в пяти от церковной стены. Земля, еще не успевшая осесть и порасти травой, рыжела суглинком. В изголовье стоял временный деревянный крест, рядом с которым, прикрытая стеклом от керосинки, теплилась лампадка. Стояли молча. У Деснина невыносимо саднило сердце.

— Со всеми общался ласково, к каждому слово особое подобрать мог, никому ни в чем не отказывал, — наконец всхлипнул Скипидарыч. — Своей простотой, смирением и другим пример подавал. Знаешь, бывало, идет по улице, со всеми первый здоровается, и ни на кого у него не было ни зла, ни обиды. С требами посещал больных страждущих, на далекие расстояния ходил пешком и без всякой платы. А какой церковный хор был!

Тут Скипидарыч перестал причитать и заговорил в своей всегдашней манере:

— Правильно говорят: не стоит село без праведника и ради десяти праведников Господь готов терпеть множество грешников, но если праведников не станет — все рухнет, как Содом да Гоморра. Вот и рухнуло… И у кого только рука поднялась, кто вообще смог сделать такое. Явно нелюдь.

В ответ Деснин лишь скрежетнул зубами. Дыра полыхнула. Попадись ему сейчас этот Мокрый на глаза — не раздумывая перегрыз бы ему глотку. Но… Деснин посмотрел на могилу Никодима. Тот учил совсем другому… Как и вчера в глазах от перенапряжения все помутилось. Деснин не помнил, как они подошли к сторожке Скипидарыча. На крыльце их ждала кучка земляники.

— Вот дуреха, а? — махнул рукой Скипидарыч. — Ведь сказали же: себе оставь. Так нет. Вот такую деревню и загубили.

Спутники присели прямо на крыльце. Деснин механически жевал землянику, не чувствуя вкуса, а Скипидарыч продолжал, обращаясь скорее к Бобику, вяло вилявшему хвостом:

— Говорил кто-то, что если деревня умрет, то и Россия вместе с ней. Умирает деревня-то. Город — это ладно, черт с ним. А вот что деревня рухнула — вот это хана… Ты это, Коль, иди, приляг, что ли. А то еще опять удар хватит.

Проснулся Деснин когда уже стемнело. Стояла особая деревенская тишина, которую нарушал лишь мерный звук настенных ходиков. В противоположном углу избы на диване с вылезшими пружинами ворочался Скипидарыч.

— Вот послушал Никодима, принял муку, и во все это время только тем и жил, что знал: есть где-то там, далеко, человек, который… ради которого… м-м-м… Вытерпел все, кончилось все, приезжаю — а тут такое…

— Да понятно все, — донеслось из угла Скипидарыча.

Деснин вздрогнул. Оказывается, он размышлял вслух. А Скипидарыч продолжал:

— Опора, что помогала все это время выжить, пропала — сомнения хлынули. Вера-то вся твоя на одном человеке держалась — вот в чем дело. И вот умер он, причем не просто умер — убили. Стало быть, не прав он был в своей проповеди смирения и всепрощения. Ведь так ты подумал, так?!

— Так. Какой же я дурак, да? — спросил Деснин с замиранием сердца, в надежде, что вот сейчас Скипидарыч прольет целительный бальзам на его истерзанную душу, заговорит так же, как и Никодим, уверит, и все встанет на свои места.

— Нет, не так, — совершенно неожиданно ответил Скипидарыч.

Деснин вовсе растерялся.

— Я же смирился, — уже не веря в эти слова, пробормотал он. — И на душе покойно…

— «Покойно, покойно», — передразнил Скипидарыч. — Покойнику покойно. Весь этот кошмар смиренно может переносить лишь человек бездушный — вот что я тебе скажу, едрень фень. Я и больше скажу: когда кругом царит зло, смирение с этим злом — преступление.

— А Никодим говорил, что во всем промысел Божий, все с попустительства Божьего, ибо придет Сын Человеческий и воздаст каждому по делам его.

— Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? — перебил Деснина Скипидарыч.

— Не томи душу! — взмолился Деснин. — И так хреново, и делать чего не знаю.

— А я знаю. Святые ведь, это не те, кто не грешил, а те, кто совершил много подвигов во имя Бога. И добродетель не в том, чтобы избегать пороков, а чтобы бороться с ними. Смирение, оно ведь только перед Богом, а не перед дьяволом, не перед злом. Напротив — дьяволу непримиримая война. И если весь мир под властью сатаны — борись со всем миром. Знаешь, есть такое учение — экзистенциализм называется. Сам Христос был экзистенциалистом. Так вот, в учении этом сказано, что каждый, кто бы он ни был, хоть доходяга последний, в ответе за все, что происходит в мире.

— И я?

— И ты. Капля камень точит.

— Но что я один могу, если даже Никодим не смог?

— Главное не победа, главное — борьба. Не все, конечно, на борьбу способные, да и не это главное. Жили бы все по-божески и уже само житие было б борьбой. Но не возможно ныне жить по-божески, едрень фень. Да, возлюби врагов своих, но ненавидь врагов Божиих. А все, кто творит зло России — враги Бога.

— Их что, и убить можно?

— Да, — коротко ответил Скипидарыч.

— Но ведь это смертный грех.

— Да, но все ли люди — люди? Вот вопрос.

— Но Никодим…

— Никодима убили. Это ли не свидетельство? «Мир лежит во зле и любовь к миру есть вражда против Бога». Нет, ты подумай: если все должно закончиться Страшным Судом, то вся история человечества — одно сплошное преступление. «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, восскорбел в сердце Своем». Иные вон Бога винят в том зле, что творится кругом, а Он вон и сам страдает. Нет, все это делают сами же люди, отвернувшие пути Божии и выбравшие путь сатаны. А с ними бороться можно и нужно, потому что зло побеждает, когда бездействует добро. Я не про месть говорю, а про возмездие. Священная месть — жажда справедливости.

— А что потом? Я уже мстил один раз, за что и расплатился, — пытался настоять на своем Деснин.

— Вот-вот — расплатился. Думаешь, Бог заинтересован в том, чтобы Его чады были забитыми, виноватыми и самобичующимися? Или в этом заинтересован кто-то другой?

— Нет, Бог хочет, чтобы чада не делали ничего такого, чтобы самобичеваться и указывает, как этого добиться… Никодим говорил: познай истину и истина сделает тебя свободным. А высшая свобода — свобода от греха. И вообще, блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

— А разве есть больший грех, чем равнодушие? — тут же уцепился за слово Скипидарыч. — От терпимости до попустительства один шаг. А то ведь эдак смирение страстей, бесстрастие, а от него и до бездушия недалеко, едрень фень. Вот и думай: либо признать мир и стать частью зла, либо бороться с ним, помогая другим не принявшим зла выжить. Ты помнишь в Библии гравюру «Христос, изгоняющий торговцев из храма?» Вот то-то. Он там грозный, с бичом в руке, громящий лотки торгашей. А ты говоришь смирение. Да сам Христос не мирился. «Не мир, но меч принес я вам» — его же слова. К черту все смирение! Не время для него.

— Все, хватит, заткнись! — вскричал Деснин.

Все эти странные речи Скипидарыча, казалось, еще более раздирали Дыру. Тот словно знал это и