час за часом, а его, к сожалению, все не было. Зато появился кое-кто другой, особенно мне ненавистный. Позволять ему шпионить за мной у меня не было ни малейшей охоты, вот я и прошел через соседский сад, но прятаться от него я не собирался, поэтому, как на улицу вышел, сразу же не таясь к нему направился прямиком и, не стану скрывать, с очень гибкой ивовой розгой в руках. Вот и все, об этом больше и говорить нечего, зато кое о чем другом очень даже можно. Как оно обстоит между тобой и помощниками, упоминать о которых мне почти столь же противно, как тебе о том семействе? Сравни свои отношения с ними и мои отношения с той семьей. Твое отвращение к этой семье я понимаю и в чем-то могу разделить. Только ради дела я к ним хожу, мне прямо-таки почти неловко перед ними, все кажется, будто нехорошо с ними поступаю, использую их. А вот ты и помощники — совсем другое дело. Ты сама призналась, они к тебе пристают, и даже не оспаривала, что тебя к ним тянет. Но я не стал на тебя сердиться, я понял, тут в игре такие силы, с которыми тебе не совладать, счастлив был, что ты хотя бы сопротивляешься, помогал тебе защищаться, и только из-за того, что я на несколько часов эту свою помощь ослабил, положившись на твою верность, ну и на прочность замков понадеявшись, ведь дом заперт был, а еще на то, что помощники мною окончательно изгнаны — боюсь, я все еще их недооцениваю, — только из-за того, что я тут малость сплоховал и этот Иеремия, при ближайшем рассмотрении даже не вполне здоровый, какой-то старообразный малый, набрался нахальства подойти к окну, — только из-за этого, Фрида, я теперь тебя теряю и вместо приветствия слышу от тебя: «Не будет никакой свадьбы». По-моему, это я вправе осыпать тебя упреками, но я этого не делаю, все еще не делаю.

Тут К. опять показалось, что неплохо Фриду слегка отвлечь, и он попросил ее принести чего-нибудь перекусить, он с обеда ничего не ел. Фрида, просьбой явно обрадованная, с готовностью кивнула и побежала за едой, но не дальше по коридору, где, как предполагал К., должна находиться кухня, а куда-то вбок, вниз по ступенькам. Вскоре она вернулась, неся тарелку с нарезанной колбасой и бутылку вина, впрочем, скорее это были остатки чьего-то ужина, просто ломтики наспех разложили наново, но даже колбасные шкурки забыли убрать, да и бутылка на три четверти была опорожнена. К., однако, ничего по этому поводу не заметил и за еду принялся с видимым удовольствием.

— Ты на кухне была? — спросил он.

— Нет, у себя в комнате, — ответила она. — У меня комната тут, внизу.

— Что ж меня не позвала, — укорил ее К. — Дай-ка я к тебе зайду да сидя поем.

— Я тебе стул вынесу, — выпалила Фрида и кинулась было вниз.

— Благодарю, — сказал К., удерживая ее. — Никуда я не пойду, и стул мне уже не нужен.

Низко потупив голову и кусая губы, Фрида упрямо силилась высвободиться из-под его руки.

— Ну да, да, он там, у меня, — сказала она. — А чего ты ждал? Он лежит в моей постели, на улице простыл, его знобит, он не ел почти ничего. В сущности, это все по твоей вине: не прогнал бы ты помощников, не бегал бы к тем людям, мы и сейчас бы тихо-мирно в школе сидели. Только ты, ты один наше счастье порушил. Думаешь, посмел бы Иеремия, покуда он на службе, меня умыкнуть? Ты напрочь наших порядков не понимаешь, если так думаешь. Да, он хотел ко мне, мучился, подстерегал меня повсюду, но это только игра была, как голодный пес — играть играет, а на стол прыгнуть не смеет. И я точно так же. Меня к нему тянуло, мы с детства знакомы, вместе на склоне замковой горы играли, золотое было времечко, ты ведь о прошлом никогда меня не спрашивал, — только все равно это не главное, покуда Иеремия при исполнении находился, я, твоя будущая жена, свой долг знала и блюла. Но потом ты помощников выгнал, да еще и бахвалился этим, будто невесть что для меня совершил, ну, в каком-то смысле так оно и вышло. С Артуром твой план удался, правда только на время, Артур — он уж больно нежный, нет в нем настоящей страсти, такой, чтобы все преграды сметать, как у Иеремии, вдобавок ты его тогда ночью кулачищем чуть не убил, — ты и счастье наше этим ударом почти разрушил, — вот он и сбежал в Замок жаловаться, хотя и вернется скоро, но пока его тут нет. А Иеремия остался. На службе-то он тише воды ниже травы, прищура хозяйского боится, зато вне службы его ничем не застращать. Вот он и пришел и взял меня. А я, тобою покинутая, когда он, мой старый друг, ко мне вломился, не смогла устоять. И не отпирала я ему дверей, он сам окно выбил и меня вытащил. Мы примчались сюда, хозяин его уважает, да и для постояльцев где еще такого коридорного сыскать, вот нас и приняли, и это не он у меня живет, а просто комната у нас общая.

— Несмотря ни на что, — сказал К, — я не жалею, что прогнал помощников. Если отношения наши были такими, как ты их описываешь, если твоя верность только от служебной подчиненности помощников зависела, тогда и к лучшему, что все кончено. Хорошо, нечего сказать, супружеское счастье: под приглядом двух хищников, которых то и дело кнутом усмирять приходится. Тогда, выходит, мне ту семью благодарить надо: хоть и без умысла, но они тоже свою лепту внесли, чтобы нас разлучить.

Оба умолкли и снова принялись расхаживать взад-вперед по коридору, даже не заметив, кто первым начал. Фрида, идя рядом с К., похоже, слегка злилась, что тот не берет ее снова под руку.

— Так что все, можно считать, в полном порядке, — продолжал К., — и мы можем распроститься, ты пойдешь к своему господину Иеремии, который, должно быть, еще с тех пор простужен, когда я на мороз его выставил, и которого ты, принимая во внимание его хвори, и так слишком долго оставляешь в одиночестве, а я в одиночестве отправлюсь к себе в школу или, поскольку без тебя мне там делать совершенно нечего, еще куда-нибудь, где меня приютят. И если я пока мешкаю, то лишь потому, что имею весомые причины слегка сомневаться во всем, что ты мне наговорила. Насчет Иеремии у меня впечатление прямо противоположное. Пока он был у нас на службе, он от тебя не отставал, и не думаю, чтобы служба помешала ему рано или поздно всерьез на тебя покуситься. Зато теперь, когда он считает, что служба его кончилась, все иначе. Извини, если я для себя вот как это объясню: ты, с тех пор как перестала быть невестой его господина, для него уже не такой лакомый кусочек, как прежде. Пусть ты и подружка его детских лет, однако подобным сантиментам — сужу об этом по коротенькому разговору между нами сегодня ночью — он особого значения не придает. Не знаю, почему он представляется тебе такой страстной натурой. На мой взгляд, образ мыслей у него очень даже хладнокровный. В отношении меня он получил некое, по-моему, не слишком благоприятное для меня задание от Галатера, его-то и старается выполнить, с определенным, признаю, служебным рвением, — но это, кстати, не такая здесь редкость; в задание это входил и приказ разрушить наши с тобой отношения, что он и пытался сделать самыми разными способами, один из которых состоял в том, чтобы соблазнить тебя своими похотливыми поползновениями, другой, и тут его поддержала трактирщица, заключался в россказнях про мою измену; покушение на тебя ему удалось, возможно, тут сыграло свою роль смутное воспоминание о Кламме, которое у тебя с ним связано, место он, правда, потерял, но, возможно, потерял как раз тогда, когда оно ему не особенно и нужно, он пожинает плоды своих трудов, вытаскивает тебя из окна, но на том работа его и окончена, служебное рвение иссякло, и он, внезапно притомившись, охотнее всего поменялся бы сейчас местами с Артуром, который отнюдь не жалобу подает, а вкушает похвалы и получает новые задания, однако кто-то ведь и здесь должен остаться, за дальнейшим ходом событий проследить. А о тебе заботиться — для него теперь всего лишь докучная повинность. Любви тут и в помине нет, он мне сам откровенно признался, конечно, как возлюбленная Кламма ты для него весьма уважаемая особа, угнездиться в твоей комнате и хоть ненадолго почувствовать себя этаким маленьким Кламмом ему наверняка очень лестно, но это и все, ты сама сейчас ровным счетом ничего для него не значишь, и то, что он тебя здесь снова пристроил, — всего лишь довесок к его основному заданию. А чтобы ты не почуяла неладное, он и сам тут остался, но только на время, пока новых указаний из Замка не получит, а заодно и простуду свою под твоим присмотром не подлечит.

— Как же ты на него клевещешь! — воскликнула Фрида и даже своими маленькими кулачками друг о дружку пристукнула.

— Клевещу? — переспросил К. — Да нет, у меня и в мыслях нет на него клеветать. Вероятно, я к нему несправедлив, что ж, вполне возможно. Хотя говорил я о нем совсем не такие очевидные вещи и толковать их можно по всякому. Но клеветать? Клеветать имело бы для меня только один резон — клеветой побороть твою любовь к нему. Будь в этом нужда и будь клевета подходящее средство для подобной цели, я оклеветал бы его без колебаний. И никто бы меня за это не осудил, ведь он благодаря поддержке своих хозяев имеет такое передо мной преимущество, что мне, кому лишь на свои силы рассчитывать приходится, и поклеветать малость не грех. Это сравнительно безобидное, а в конечном счете и бесполезное средство защиты. Так что побереги свои кулачки. — И К. взял Фриду за руку, которую та попыталась было отнять, но с улыбкой и не слишком уверенно. — Но у меня нет нужды клеветать, — продолжал К., — ведь ты его не любишь, тебе только кажется, и ты мне еще спасибо скажешь, что я тебя от этого наваждения избавил.