К., который слушал все это, обхватив себя руками и похлопывая по ребрам в тщетной надежде хоть немного согреться, наконец сказал:

— Значит, ничего другого не остается. Надо соглашаться. Пошли.

Войдя в комнату, он сразу устремился к печке, на учителя даже не взглянув. Тот, по-прежнему сидя за столом, извлек карманные часы и сказал:

— Однако поздно уже.

— Зато мы во всем пришли к согласию, господин учитель, — бодро доложила Фрида. — Мы принимаем место.

— Хорошо, — сказал учитель, — но место предложено господину землемеру, пусть он и выскажется.

Фрида и тут пришла К. на помощь.

— Ну конечно, — сказала она, — конечно, он принимает место, правда ведь, К.?

Благодаря этому К. смог ограничить свое заявление о согласии простым «да», обращенным даже не к учителю, а к Фриде.

— Тогда, — проговорил учитель, — мне остается только изложить вам ваши должностные обязанности, чтобы в этом отношении у нас раз и навсегда не было недоразумений. Вам, господин землемер, надлежит ежедневно убирать и топить обе классные комнаты, производить мелкие починки в доме, а также ремонт имеющегося учебного и гимнастического инвентаря, расчищать от снега аллею в саду, выполнять отдельные поручения, мои и госпожи учительницы, а в теплое время года справлять всю работу в саду. За это вам предоставляется право жить в любой из классных комнат по вашему выбору, однако, если уроки идут не одновременно в обоих классах, а вы находитесь в той из комнат, где начинаются занятия, вам, разумеется, придется переселяться в другую комнату. Готовить еду в школе не разрешается, вы и ваша семья будете питаться здесь, в трактире, за счет общины. О том, что поведение ваше не должно ронять достоинство школы, а в особенности вынуждать детей во время занятий становиться свидетелями неприглядных сцен вашей семейной жизни, я упоминаю лишь вскользь, вы человек культурный и сами все должны понимать. В этой связи хотел бы заметить: мы вынуждены настаивать, чтобы ваши отношения с госпожой Фридой были как можно скорей узаконены. Обо всем этом, включая и другие несущественные мелочи, будет составлен договор, который вам надлежит подписать сразу по въезде в служебное помещение.

К. все это казалось несущественным, как будто даже не к нему относящимся или, во всяком случае, его лично ни к чему не обязывающим, только апломб учителя безмерно его раздражал, поэтому он нарочито небрежно бросил:

— Ну да, обычные условия…

Чтобы как-то загладить надменность его тона, Фрида осведомилась о жалованье.

— Вопрос о назначении жалованья, — сообщил учитель, — будет решаться только после месячного испытательного срока.

— Это, однако, тяжкое условие для нас, — попыталась возразить Фрида. — Выходит, нам и жениться почти без гроша, и хозяйство на ровном месте без денег заводить. Нельзя ли нам, господин учитель, подать ходатайство в совет общины с просьбой о назначении скромного жалованья уже сейчас? Как вы посоветуете?

— Нет, — отрезал учитель, по-прежнему обращаясь исключительно к К. — Подобное ходатайство может быть удовлетворено только с моего согласия, а я такового не дам. Место и так предоставлено вам в виде одолжения, а на одолжения, если осознаешь свою ответственность перед обществом, нельзя рассчитывать без конца.

Тут уж К., почти против воли, вынужден был вмешаться.

— Что касается одолжения, господин учитель, — заметил он, — тут вы, по-моему, сильно заблуждаетесь. Скорее, это я делаю одолжение.

— Нет, — возразил учитель с улыбкой: он все-таки заставил К. заговорить. — На этот счет я точно осведомлен. Школьный смотритель нужен нам ничуть не больше, чем землемер. Что смотритель, что землемер — все одно, только обуза нам на шею. Мне еще предстоит сильно голову поломать, придумывая, как обосновать эти расходы перед общиной, лучше, да и честнее, было бы просто бросить запрос на стол без всяких обоснований.

— Вот и я о том же, — заметил К. — Вы вынуждены принимать меня против воли, несмотря на то что вам от этого одни затруднения. Но если один вынужден принимать, а другой позволяет себя принять, то именно этот другой и делает одолжение.

— Странно, — удивился учитель. — Что бы такое могло нас заставить принять вас против воли? Только доброе, чересчур доброе сердце нашего старосты — вот что нас заставляет. Вам, господин землемер, как я погляжу, еще предстоит отбросить некоторые фантазии, прежде чем вы сможете стать толковым смотрителем. И торопиться с назначением вам жалованья подобные ваши высказывания тоже особой охоты не вызывают. Вдобавок вынужден заметить, что и манерами вашими мне еще предстоит основательно заняться: ведь все это время вы ведете со мной переговоры — я смотрю и просто глазам не верю — в рубахе и подштанниках.

— Ах да! — со смехом воскликнул К. и хлопнул в ладоши. — Это все мерзкие помощники, куда они запропастились?

Фрида кинулась к дверям, учитель, убедившись, что К. с ним более разговаривать не намерен, спросил у Фриды, когда они собираются переезжать.

— Сегодня, — ответила Фрида.

— Тогда завтра утром я зайду с проверкой, — предупредил учитель, попрощался взмахом руки и хотел было выйти в дверь, которую Фрида перед ним распахнула, но столкнулся на пороге со служанками — те, уже с вещами, вернулись занимать свою прежнюю комнату, так что учителю в сопровождении Фриды пришлось между ними буквально протискиваться, ибо девки-то дорогу никому уступать не собирались.

— Эк вам приспичило, однако, — сказал К., хотя на сей раз был служанкам почти рад, — мы еще не съехали, а вы уже пожаловали.

Те ничего не ответили, только в растерянности держали перед собой узлы, из которых выглядывали все те же хорошо знакомые К. грязные лохмотья.

— Похоже, вы свое тряпье и не стирали ни разу, — заметил К. беззлобно, даже почти приветливо.

От девок это не укрылось, они как по команде раззявили свои толстогубые рты и беззвучно засмеялись, осклабив красивые, крепкие, почти звериные зубы.

— Ладно уж, заходите, — сказал К. — Устраивайтесь, это ведь ваша комната.^{9}

Но поскольку они все еще мешкали — видно, им трудно было узнать свою прежнюю комнату, — К. взял одну из них за руку, чтобы ввести через порог. Но тут же выпустил — с таким изумлением обе, сперва переглянувшись, уставились на К. и больше уже глаз с него не спускали.

— Ну все, поглазели и довольно, — бросил К., стараясь заглушить в себе мутное неприятное чувство, взял свое платье и сапоги, которые только что, в сопровождении непривычно робких помощников, внесла Фрида, и стал одеваться. И прежде, и вот сейчас ему совершенно непонятной оставалась кротость, с которой Фрида обходилась с помощниками. Ведь поручив им вычистить во дворе платье, она после долгих поисков обнаружила обоих безмятежно обедающими в трактире, вещи К., так и не вычищенные, скомканы на коленях, в итоге ей пришлось чистить все самой, и тем не менее она, столь лихо управлявшаяся с любым сбродом у себя в буфетной, с ними совсем не ругалась, напротив, вот сейчас, в их же присутствии, рассказывала об их вопиющей нерадивости как о невинной детской шалости и даже поощрительно, почти заискивающе похлопала одного из них по щеке. К. решил про себя сделать ей потом за это внушение. Но сейчас и вправду было самое время трогаться в путь.

— Помощники остаются здесь, — распорядился К., — будут помогать тебе с переездом.

Они, впрочем, вовсе не расположены были с этим соглашаться: сытые, довольные, они не прочь были теперь размять ноги. И лишь когда Фрида сказала:

— Ясное дело, вы останетесь здесь, — они подчинились.

— Ты знаешь, куда я отправляюсь? — спросил К.