прямо в лапы Ивайна и его людей.

– Оттащи дерево, – сказала матушка. – Убери его прочь.

Оттащить березу? Сначала я не поняла, что она имела в виду. Ведь у меня не было сил отодвинуть березовый ствол! Но тут я вдруг вспомнила, что Серый был маленькой рабочей лошадкой и перетаскал на своем веку множество бревен. К счастью, я прислушивалась, когда Каллан пытался научить нас, как вести себя в Высокогорье.

«Веревка, нож и огниво! – проповедовал он. – Никогда не выезжайте из дому без веревки, ножа и огнива!»

Я. сняла с седла веревку и накинула веревочную петлю на один конец древесного ствола, а другой конец обвила вокруг седла. Но какими словами высокогорцы понукают своих лошадей, заставляя что-то тащить?..

– Халла-халла… – прошептала матушка.

– Халла-халла-халла!.. – довольно громко сказала я, прищелкнув для верности языком. А Серый, золотко мое, все понял!

Уперевшись копытами в дно, он показал все, на что способен. Он тянул и тянул, так что медленно и упорно, со скрипом, кряхтением и грохотом один конец ствола высвободился из плена, и береза поплыла по течению.

– Славный конек! Славный конек! – похвалила я, потрепав шею Серого. – Тпрру!

Серый остановился и застыл на месте, спокойный и надежный, вовсе не ведая, что, быть может, спас нашу жизнь.

Я осторожно провела Кречета мимо ствола березы, приказав и ему: «Тпрру!» И тут мне в голову пришла мысль всех времен и народов. Я еще раз обмотала веревку вокруг седла и заставила Серого оттащить ствол дерева обратно, чтобы он снова лег поперек ручья. Это было все равно что закрыть дверь.

Если они догадаются, что мы поскакали в гору и что по ручью мы сумели так далеко добраться, то как нам удалось перебраться через поваленную березу, они не поймут ни за что. Ведь ни один из них не скакал на маленьком выносливом высокогорном пони, для которого таскать стволы деревьев – повседневная работа.

– Хорошо придумано, – похвалила меня матушка прерывистым тихим шепотом. А я видела: время уже не терпит, надо поскорее найти убежище и снять матушку с седла. Смотав веревку, я снова забралась в седло Серого, и мы двинулись дальше. Двинулись медленно, так чтобы матушка хотя бы еще немного продержалась в седле.

Берега ручья снова начали понижаться, казалось, мы поднимались по длинной пологой лестнице и теперь достигли самой верхней ступеньки. Здесь вдоль ручья тянулась тропка, узкая тропка, которую, быть может, топтали лишь олени или другие животные. Я направила Серого вверх, через край обрыва, спрыгнула с коня и поддержала матушку, пока Кречет взбирался на бережок. Некоторое время мы ехали все вперед и вперед по этой тропке.

Но вот я увидела огромную иву! Водопад зеленых листьев. Некогда она росла наверху. Но потом наполовину рухнула и теперь почти стелилась по земле. К нашему счастью, на берегу под корнями образовалась яма. Получился крошечный полуостров, на котором можно было спрятаться.

Я спрыгнула с Серого и приказала ему и Кречету: «Тпрру!» Затем осторожно сползла вниз по стволу ивы. Ползти сквозь толстую завесу узких желто-зеленых листьев было все равно что проползать сквозь какой-то плотный покров… И только на другой стороне этой завесы открывался маленький песчаный полуостровок посреди густой короны, совершенно скрытый от чужих глаз. Получилось что-то вроде ивовой пещеры. Лучшего и пожелать нельзя…

– Нам придется вернуться и снова спуститься в ручей, – сказала я, подойдя к матери и лошадям. – Там мы укроемся вместе с лошадьми.

Мама только кивнула в ответ. Смертельно бледная, с посиневшими губами, она походила на ребенка, слишком долго пробывшего в воде. Кровь из раны растеклась огромным пятном на ее спине, но рана кровоточила уже меньше, так что матушка была, верно, права, оставив стрелу. Я попыталась заставить себя не волноваться. Ведь, только добравшись до безопасного убежища в ивовой пещере, я могла что-то сделать для нее. Ничуть не раньше…

И все-таки возвращаться назад было страшно – ведь, в конце концов, мы ехали навстречу Ивайну с его людьми. К счастью, путь был не далек. Мы скакали руслом ручья, пока не приблизились к иве. Я соскочила с седла – сапожки мои промокли насквозь… Я протащила Серого сквозь листву. Он невозмутимо преодолел и это препятствие. Я привязала его в ивовой пещере и вернулась обратно к Кречету. Сначала конь противился и тряс головой, и всякий раз я видела, какую боль он причиняет матери резкими движениями. Но даже проклинай и ругай я его на чем свет стоит – это все равно ни к чему бы не привело. Только добрые слова и осторожное похлопывание могли помочь делу. И в конце концов он сдался, видно, почуял запах Серого и понял, что сотоварищ его по табуну ждет за этой чудной завесой.

Я помогла матушке спешиться и усадила ее на собранный на скорую руку ворох сухих ивовых листьев и ветвей, но этого было мало, мне следовало позаботиться о сухом ложе для нас. А пока отстегнула свою оловянную кружку от пояса и принесла матушке воды.

Предстояло очень много сделать, чтобы устроить раненую в ивовой пещере, но как раз сейчас было кое-что поважнее.

– Мне надо вернуться и стереть следы! – сказала я. – Стоит им увидеть следы копыт на тропе, а они кончаются возле ивы, они тут же обо всем догадаются.

Матушка отпила глоток прозрачной, чистой, прохладной воды из ручья.

– Иди, – молвила она. – Я подожду тебя здесь. Последние слова были сказаны в шутку! Что она могла сделать? Но ее улыбка превратилась в гримасу боли, а я была близка к тому, чтобы зареветь. Зареветь снова!

Когда следы были стерты, а маме и мне наконец устроено что-то вроде кровати из лапника, настал черед стрелы. Она не прошла насквозь, но я нащупала острие прямо под ключицей.

– Что мне делать? – спросила я. – Вытащить ее?

Матушка покачала головой.

– Ее не надо вытаскивать… – сказала она. – Ее надо вытолкнуть. Она должна выйти острием вперед, а у тебя не хватит сил.

– Ну да… но мы не можем оставить ее вот так торчать… Ты не можешь даже лечь!

– Возьми ножик и отрежь «кончик»…

Я сделала, как она велела, и это было не очень-то легко. Я видела, что причинила ей острую боль, лишь прикоснувшись к стреле. Я увидела, как по щекам матушки сбегают слезы. Это было ужасно. Ужасно видеть, как плачет твоя мать.

А потом она лежала такая бледная, тихая… и я испугалась, что она помирает.

Хотя это было опасно, я разожгла костер, такой крохотный, чтобы только подогреть кружку воды. Сухих ивовых листьев да и веток тут хватало. В нашем убежище было еще одно преимущество: ивовой коры здесь было сколько пожелаешь. А чай из ивовой коры хорош от болей, лихорадки и воспаления. Когда мама выпила чай, я помогла ей лечь и накрыла ее своим плащом. Она съела крохотный кусочек хлеба. Я съела чуть побольше вместе с ломтиком сыра из наших седельных сумок. Чудно, но в разгар всего этого ужаса я сильно проголодалась.

В полдень я услыхала голоса и поднялась, чтобы отправиться к лошадям – прикрыть им руками ноздри на тот случай, если им вздумается заржать! Матушка спала, и мне не хотелось ее будить. Мы не могли больше спасаться бегством.

Либо они нас найдут, либо не найдут. Оставалось только ждать.

Голоса на берегу приблизились, и над нами на обочине послышался стук копыт. Ноздри у Кречета дрогнули, и я предупреждающе прикрыла рукой его морду. Серый поднял голову и слегка фыркнул, но вообще-то держался спокойно. Стук копыт не прекратился, но голоса мало-помалу отдалились и стихли.

Весь день, а заодно и ночь оставались мы под ивой, Я не отважилась выйти из нашего убежища до