тех пор, пока люди Ивайна оставались поблизости. Было сыро, холодно, и я прилегла поближе к матери и осторожно обняла ее в надежде хоть немного согреть друг друга.

После чая из ивовой коры ей чуть легче дышалось. Но она по-прежнему была ужасающе бледна. А я-то знала, что срок, отпущенный стреле, застрявшей в плече человека, не так уж велик: начнется воспаление.

Как долго тянулась ночь! Я три раза поила матушку ивовым чаем и один раз проснулась от чьих-то голосов, но, к счастью, они так и не приблизились. Когда утренний свет, мерцающий и зеленый, забрезжил наконец сквозь завесу из листьев, я уже знала: мне придется оставить здесь матушку, а самой отправиться за помощью. Оставаться здесь и ждать, пока верные друзья найдут нас, мы не можем, да и матушке дольше верхом не проехать… Но взять с собой Серого, оставив здесь Кречета, тоже не годится. Он начнет тревожиться и, чего доброго, заржет. Ни одна лошадь не потерпит одиночества, а Кречет особо нуждается в обществе. Пожалуй, лучше взять с собой обеих лошадей, даже если это немного обременительно. Я могу скакать верхом на Кречете и держать под уздцы Серого.

– Матушка?

Она ужасно долго не произносила ни слова, и я опасалась, что она, быть может, в беспамятстве. Но, услышав мой голос, она открыла глаза.

– Мне придется ехать за помощью, – сказала я. – Я приготовила две кружки чая из ивовой коры. Выпей одну, покуда он теплый!

Я говорила с ней, будто она была моим ребенком. Но она только кивнула в ответ.

– Будь осторожна, золотко мое! – молвила она.

Я оставалась в ивовой пещере, покуда не убедилась, что она может выпить чай сама. Тогда я положила хлеб и сыр. рядом со второй кружкой чая, затем оседлала Кречета и Серого, а потом снова протащила их сквозь лиственную завесу. Я села на коня и поскакала вниз к броду.

Я подстрелил первую в своей жизни серну, роскошного самца, и щеки мои просто горели от гордости и радости. Пороховая Гузка и Каллан пошли со мной – им пришлось проводить меня домой, мне самому было уж никак его не дотащить. Но когда мы вошли в кухню, я почти в тот же миг понял, что никого дома нет. На столе стояла миска, прикрытая рушником, – матушка оставила мне немного утренней каши от завтрака. И тут же моя гордость сменилась угрызениями дурной совести.

Рядом лежало какое-то послание, написанное легким почерком Дины: «Матушка с Ивайном Лакланом поехали верхом на Хебрахскую мельницу…» – произнес я вслух, когда мне удалось прочитать по складам записку: я не из лучших… не больно-то силен в грамоте. Дина куда лучше, хотя она на четыре года моложе меня. У нее куда больше терпения в таких делах. «Там что-то с какими-то овцами…»

– Без меня? – с невеселым видом спросил Каллан.

Очень уж всерьез принимает он обязанность охранять матушку.

– Они ведь знали, где мы. А Лаклан обещал проводить их обратно домой.

Каллан заворчал.

Он явно не одобрял то, что она уехала без него, но сейчас-то почти ничего не мог поделать.

– Лучше мне пойти и забрать Розу и Мелли внизу у Мауди, – сказал я. – Лишь бы только они захотели пойти со мной домой.

Они не захотели. Роза вырезала ложку для Мауди, а Мелли играла со щенками.

– Я подстрелил сегодня оленя, серну, – чуточку помедлив, похвастался я Розе лишь ради того, чтобы услышать, как звучит это слово.

– Это здорово, – с отсутствующим видом, продолжая вырезать ложку, произнесла она.

Она сказала бы то же самое, приди я домой с перепелом или с кроликом. Роза-то не больно понимает, что значит пойти на охоту. Я постоял немнэго, глядя на нее, пока она вырезала ложку. Ее светлые косы на этот раз свисали совершенно спокойно, и маленькая морщинка пролегла у нее меж бровей от усердия. А тем временем черенок ложки под ее рукой превратился в собаку, в охотничью собаку с острым носом и свисающими ушами.

– Схожу поглядеть, дома ли Нико, – сказал я.

– Мм-м… – пробормотала она, вырезая мелкие тонкие шерстинки, так что собака оделась в шубу.

Роза по-прежнему работала старым, наполовину проржавевшим маленьким ножиком, что захватила из Дунарка. Появись у меня когда-нибудь деньжата, я подарю ей новый, хороший нож. Хотя, с другой стороны, кто осмелится назвать плохим ножик, ткнувший Дракана в ногу…

Когда мы прибыли осенью в Высокогорье, Нико и местер Маунус перебрались в один из домов под общей крышей в усадьбе Мауди Кенси. Ясное дело, Нико и Маунусу тоже помогли бы выстроить свой дом, но хотя местер Маунус вечно жаловался на то, что мужчине в его-то годы приходится жить под кровом матери, он ничего не сделал, чтобы обзавестись своим домом. Быть может, такая жизнь на самом деле устраивала его. Или еще потому, что он по-прежнему строил планы, мечтая в один прекрасный день вернуться в Дунарк. Он и Нико были как раз в разгаре ссоры. Обычное дело! Я уже начал думать, что они иначе не могут. Дина говорила, что они любят друг друга как отец и сын, но слушать их брань было нелегко.

– Зачем тебе вечно притворяться глупее, чем ты есть? – кричал местер Маунус. – Ты же знаешь, что я прав!

– Еще чего! – отвечал Нико потише, но с той же злобой.

– Прекрасно! Лучше не бывает! Ладно, валяй дурака, изображай простофилю чабана, покуда Дракан дозволяет тебе это.

– А что худого в том, чтобы пасти овец?

– Да ничего! Ежели ты рожден пастухом и доволен этим и плевать тебе на город и крепость!

– На город и крепость, что меня знать не желают! Ежели они хотят Дракана, дозволь им это, а мне дозволь жить в мире и покое!

Стоя в дверях, я хорошенько не знал, не надо ли мне откашляться, сказать «Здравствуйте!» или просто тихо уйти. Я как раз решился на последнее, когда оба одновременно заметили меня.

– Добрый день, Давин! – поздоровался местер Маунус. – Как поживаешь?

– Спасибо, прекрасно! Я как раз подстрелил самца серны.

Но после разговора о Дракане и Дунарке слова мои прозвучали словно бы на удивление ребячливо.

– Прекрасно, прекрасно… – пробормотал Маунус почти с таким же отсутствующим видом, как Роза.

И лишь Нико задал нужный вопрос:

– Меткий выстрел?

– Прямо в сердце. Каллану даже не пришлось пустить в ход охотничий нож. Олень был мертв, когда мы подоспели к нему.

Нико ничего больше не сказал. Он только кивнул. И это было куда лучше, чем громкие речи. Многое в Нико мне не понятно. И порой он встревает в дела, которые его вовсе не касаются. Но временами он делает все совершенно правильно. Вот тогда мне хочется быть ему лучшим другом.

– Мама вернулась? – спросил он. Я покачал головой:

– Еще нет.

– Я хотел бы сам поехать с ней, но…

Но это было бы глупо. Если и было нечто заставлявшее Дракана не спать ночами, так это мысль о том, что Нико по-прежнему жив и, быть может, однажды вернется в Дунарк. Дракан объявил награду в сто марок золотом, целое огромное состояние, и это тому, кто принесет ему голову Нико, – негодяй, видите ли, думает, что хватит законному князю ходить с головой. Нико в телохранителях матушки – это все равно что молить о волнениях и беспорядках, вместо того чтоб их избегать.