кролики кидаются к ящику.
— Назад! Отставить! — тщетно призывает милиционер.
А что еще нам остается? Михал хватает пачку таблеток и мигом высыпает их в рот.
Пожалуй, это последняя доза черт знает на какое время. Теперь не покайфуешь, думает Михал. Еще несколько минут — и придет подмога, которую обещал тот тип в штатском.
Точно двенадцать минут.
— Ну, что здесь происходит?
— Благодать! — прыскает Гонза. Он лежит на полу, тупо вперившись в потолок. И дураку понятно, что он уже ни черта не соображает.
Нет, это не ночной кошмар, не сон, который за последний месяц снился раз сто, а голая реальность. И ничего нельзя изменить. Стрекот пишущей машинки. Стол завален всякой ерундой из карманов.
— Связка ключей на подвеске грушевидной формы с электрической лампочкой…
Подарок отца из Кувейта.
— Расческа, купюра в десять крон, монета достоинством в две кроны, кожаный ремешок…
Выходит, этого я боялся меньше, чем остаться без дозы, меньше, чем ломок.
Камера предварительного заключения. Голая комната, двое нар, на которые нельзя ложиться до самого вечера, столик, два стула. Свет, невыносимый особенно ночью. Настороженно прислушиваешься к любому звуку из коридора, боишься допроса.
Что они знают? В чем призналась Ева?
А если еще не знают ничего? Может, она пока не пришла в себя.
А когда очнется?
Проклятье, что бы сказать, когда они спросят, где я жил? В квартире полно кайфа, за шкафом краденые рецепты. Какие же мы идиоты!
Все отрицать!
А Ева?
Если начнутся ломки, она расколется. Лишь бы все было позади. И лихорадка, и головная боль, и этот стук машинки, как удары обухом по голове. Может, они даже пообещают отпустить за чистосердечное признание. Отсюда до Евиного дома минут пятнадцать ходу. Всего-то пятнадцать минут, и можно снова вмазаться.
Расколется рано или поздно. Само собой, если ее припрут к стенке. Жажда кайфа однажды просто пересилит. Хоть бы она все же доперла, что если будут шмонать — найдут все. И тогда снова-здорово, как перед походом в аптеку. Что же делать?
То и дело вытираю о штаны потные ладони.
— Из дома я сбежал. Ночую на вокзале. Все это — чистая случайность. И сам удивляюсь, как меня занесло на ту вечеринку. Вообще-то я ищу работу.
Только из вопросов станет понятно, что они знают.
Следователь такой же долдон, как отец. Но иронии хоть отбавляй, не в пример моему папашке.
— Вы и в самом деле больше ничего не хотите сказать? — Блаженная улыбка, будто сидит в кафе над тортом со взбитыми сливками.
Я хочу одного. Но от вас мне этого не дождаться.
Михал качает головой.
— Ну что ж. У вас будет время все хорошенько обдумать. Но мой вам совет: не забывайте о том, что чистосердечное признание смягчает вину.
Дрожь в ногах, руках, лицо дергается.
— Что это?
Все вдруг будто в тумане. Или сквозь грязное стекло.
Ха. Ты, значит, не понимаешь, что это такое? Одна доза — и все снова будет о'кей. А теперь судороги в спине. И еще. Трудно дышать.
— Помогите!
— Спокойно, малый!
— Кто вы?
— Соседи по камере.
Сердце болит. Голова разламывается. Какой камере? Каждый волосок будто наэлектризован. Приливы боли. Озноб и жар.
Пот по всему телу. Лихорадка. Понос в камере, где параша прямо в углу. Такое трудно представить, не пережив самому. Страх. Боюсь всего. Шагов. Того чудного человека на соседних нарах. Этой камеры, из которой, кажется, выкачали весь воздух. Боюсь всего! Пульс точно лошадиный галоп. Безумный стук в ушах. Уснуть хотя бы ненадолго. Несколько минут ни о чем не думать. Невыносимо болит голова. Господи, полежать бы спокойно. Хоть немного. Не переваливаться с боку на бок на мокром соломенном матраце. Отдохнуть. Вечно перед глазами этот жуткий свет!
— Ну что? Нам известно о вас гораздо больше, нежели вы думаете. Вы все еще не хотите рассказать, где и с кем вы жили?
Еще несколько минут без кайфа — я расскажу вам и то, чего не было.
Выдержать! Я должен выдержать!
— Нет? Ну, тогда придется рассказать нам.
Кто назвонил? Ева? Или один из тех кретинов, которых взяли у Рихарда?
А что, если они скажут Еве, будто я во всем признался? Она тут же расколется. Если не раскололась раньше.
— Что вы можете сказать по поводу рецептов, найденных в кухне квартиры, где вы проживали без прописки?
Откажусь, значит, свалю все на Еву?
— Я их купил.
— У кого?
— У какого-то торчка в баре.
— И вы с ним, разумеется, не знакомы?
— Нет.
Только тогда на рецептах не стоял бы штамп медпункта, в котором работает Евина мать. Проклятье! Давно надо было их сжечь. Лажа за лажей.
— А ампулы с морфием?
Значит, нашли все. А чего ты ждал?
— Ампулы тоже. — Михал попытался улыбнуться. Не очень удачно.
Только бы Ева не раскололась. Хоть бы поверила, что я молчу.
Улыбнулся и следователь.
Знает все, блеснуло в голове у Михала. Иначе откуда такое благодушие. Ева все давно раззвонила. И адрес квартиры, где мы спали. Черт побери, почему мы сразу не договорились, как врать, если нас заметут! Наивно верили, что до этого никогда не дойдет! Идиотство! Мне уже ничто не поможет! Сраная доза для Евы давно важнее всего.
А для тебя нет?
Но к кому ты за ней сунешься, если всех заложишь? Хоть это до нее дошло? Раньше, чем заложила? А если она молчит? Может, адрес выдал Рихард? Или еще кто-то. Не смыкать. Шансов — один на тысячу. Но все же пока есть.
Я должен верить, что она не расколется. Я должен выдержать. Должен!
— Доктора позовите. Мне плохо. Я не могу! — вдруг закричал Михал.
Жесткая деревянная скамья прямо напротив двери. За дверью голоса и смех.
Кому-то еще весело? Михал тупо уставился в никуда, голова пустая-пустая.
