s25'>[25]. А в 1591 году, в год возвращения Бруно, Франческо Патрици издал свою 'Новую всеобщую философию', содержащую новое издание герметических текстов и его 'новую философию' с посвящением папе Григорию XIV, где Патрици призывал его ввести преподавание этой герметической религиозной философии повсюду, в том числе и в школах иезуитов, поскольку это лучший способ вернуть людей к Церкви, нежели 'церковные запреты или сила оружия'[26]. И к чему же привело это посвящение? Через год после его обнародования, в 1592 году, преемник Григория, папа Климент VIII, пригласил Патрици в Рим, где он получил кафедру в университете[27].
Блестящие первоначальные успехи Патрици у Климента VIII возбудили у Бруно надежды, как сообщает Мочениго:
Когда Патрици поехал в Рим, Джордано говорил о его преосвященстве: 'Этот папа – порядочный человек, так как он покровительствует философам, и я тоже могу надеяться на покровительство; я знаю, что Патрици – философ и ни во что не верует'. А я (Мочениго) ответил, что Патрици – добрый католик…[28]
И он же говорит:
Я не слышал от него (Бруно), что он хотел учредить в Германии секту джорданистов, но он утверждал, что, когда он закончит некоторые свои исследования, он станет известен, как великий человек. И что он надеется, что дела Наварры успешно пойдут во Франции, и что он вернется в Италию и тогда сможет жить и говорить свободно. Когда Патрици поехал в Рим, он говорил, что надеется на милостивый прием папы, ибо он никого не оскорблял своим образом мыслей[29].
В доносах Мочениго возможны искажения, но, по моему мнению, они в принципе верны в том, что касается надежд Бруно, связанных с Генрихом Наваррским и успехами Патрици. Истинной причиной возвращения в Италию для Бруно, как я полагаю, была общая со многими современниками надежда на то, что возвышение Наваррца в Европе приведет к большему либерализму в религиозных вопросах и что этот либерализм распространится и на Италию. Возможно, приглашение от Мочениго показалось Бруно указанием свыше, но обучение этого аристократа искусству памяти не было главной целью, ради которой Бруно шагнул в смертельный капкан[30]. Причина была в том, что он решил, что заря лучшего дня наконец-то занялась и что ее свет распространится и на Италию. А успех Патрици у папы, конечно, придал Бурно уверенности в правильности сделанного шага, потому что Патрици был религиозным герметиком, каким был и Бруно – на свой лад.
На то, что не Мочениго был главной целью Бруно, указывает и тот факт, что у него в доме Бруно поселился лишь через несколько месяцев после приезда в Италию. Сперва он независимо жил в Венеции[31], ведя беседы в книжной лавке Чотто[32], и в это же время или позже посещал Академию, собиравшуюся в доме Андреа Морозини, где выступал на заседаниях[33].
Около трех месяцев он прожил в Падуе[34]. В этом городе жил Пинелли, здесь он превратил свой дом и библиотеку в центр для cognoscenti [знатоков] любого рода, сюда из Парижа слал ему Корбинелли письма, в том числе и те, где описывалась история между Бруно и Морденте, а в одном письме были даже какие-то 'scritture' Бруно[35] . А Пинелли, судя по тону его переписки, принадлежал к венецианским либералам и, по всей вероятности, в это время многого ждал от Наваррца. Но нет никаких свидетельств того, что Бруно в Падуе встречался с Пинелли, и вообще о его пребывании там нам мало что известно за исключением того, что он много работал со своим секретарем Беслером, которому Бруно диктовал и который переписывал для него разные тексты. Именно здесь он продиктовал Беслеру 'О сцеплениях вообще' ('De vinculis in genere')[36], самое зрелое свое произведение о магических 'сцеплениях', прежде всего о сцеплениях посредством любви и сексуального влечения. Здесь Беслер сделал копию 'Тридцати статуй', написанных в Виттенберге[37]. И здесь же было переписано с имевшейся у Беслера копии произведение под названием 'О печатях Гермеса и Птолемея' ('De sigillis Hermetis et Ptolemai'), найденное потом у Бруно при аресте в числе других 'заклинательных книг' и вызвавшее, судя по всему, сильное любопытство и подозрения [38]. Бруно заявил, что не он автор этой книги, но что она переписана по его приказанию в Падуе, и сказал: 'Не знаю, заключаются ли в ней, кроме естественных предвидений, какие-либо осужденные положения. Я приказал переписать ее, чтобы пользоваться для юдициарной астрологии, но еще не прочел, а приготовил для себя по той причине, что Альберт Великий в своей книге о минералах упоминает о ней и хвалит в том месте, где говорит об изображениях камней'[39]. Небрежное замечание, что он еще не прочел эту книгу, посвященную его любимым герметическим печатям, звучит не очень убедительно.
Итак, наш маг в Падуе деятельно занимался магией, стремясь обрести магическую личность, способную к 'сцеплениям' посредством любви, и изучая герметические печати и связи с демонами. По мнению Л.Фирпо, период в Падуе можно считать временем подготовки к миссии [40]. Тот же ученый проницательно заметил[41], что по характеру и темпераменту Бруно совершенно не годился для столь трудного, тонкого и опасного дела. Раздражительный, вспыльчивый – более того, подверженный припадкам бешенства, во время которых он говорил вещи, приводившие людей в ужас, – он не обладал тем магическим личным обаянием, к которому стремился, и своими дикими вспышками портил всю свою проповедь. Томазо Кампанелла, тоже маг и тоже носитель миссии, был совсем другим человеком, с большой долей реализма и с довольно трезвым пониманием вещей – чего бедный Ноланец был напрочь лишен.
Из Падуи в Венецию Бруно уехал в марте 1592 года[42], поселился у Мочениго и начал его обучение, как они и условились, когда Бруно принял переданное Чотто приглашение. Высказывалось мнение, что это приглашение было и задумано как западня и что Мочениго с самого начала собирался передать Бруно инквизиции. Но доказательств подобного плана нет. Высказывалось также мнение, что уроки Бруно рассердили и разочаровали Мочениго и с досады он и донес на него инквизиции. Но, учитывая то, что было сказано выше о подлинных планах Бруно при приезде в Италию, можно предложить другую точку зрения на донос Мочениго. Возможно, он, наблюдая Бруно два месяца у себя в доме, понял что-то относительно его замыслов, а поскольку он не принадлежал к венецианцам-либералам и не ждал от Наваррца освобождения, то этих замыслов и не одобрил. К тому же в доме у Мочениго с Бруно, видимо, несколько раз случались его страшные припадки ярости. Наверное, перестав доверять своему хозяину, Бруно приготовился к отъезду и возвращению во Франкфурт, от чего Мочениго удержал его силой, заперев его в одной из комнат дома, откуда Бруно 26 мая 1592 года забрали в тюрьмы Святой службы[43]. С этого дня для Бруно начались восемь лет заключения, закончившиеся казнью.
Документы венецианской инквизиции по делу Бруно и некоторые римские документы были известны давно, и в 1933 году их издал Винченцо Спампанато в книге 'Материалы к биографии Джордано Бруно' ('Documenti della vita di Giordano Bruno'). В 1942 году кардинал Анджело Меркати сильно расширил круг свидетельств, издав 'Краткое изложение процесса Джордано Бруно' ('Il Sommario del Processo de Giordano Bruno'), Это 'Краткое изложение', составленное для римской инквизиции, Меркати обнаружил в личном архиве папы Пия IX[44]. Многое было уже известно по венецианским архивам, но есть и много новой информации. Но это не processo ('процесс') в техническом смысле слова, то есть официальное заключение по делу вместе с приговором, где приводились основания, по которым
