чужой, незнакомый Симбирск, в хорошую русскую семью Мельниковых, быстро залечил душевные раны, дал последний в жизни взлет материнской любви к кадетам Володе и Сереже, дал улыбку радости, печаль слез, горечь разлуки и подвиг самопожертвования…

…Благоговейно, как святыню, приняла Евгения Викторовна знамена из похолодевших и трясущихся рук Володи и Сережи. Она быстро закрыла на ключ дверь и взволнованная, восхищенная подвигом детей, испуганная взятой на себя ответственностью, бессильно опустилась на колени.

— …Господи, помоги!.. На Тебя одного уповаю… Не оставь меня грешную… дай мне силы… разум… Ты сотворил чудо… Ты украсил венцом славы чело честных детей… Ты указал им путь… Укажи его мне, недостойной…

Из расширенных просящих глаз неудержимо текли слезы… Они падали на спокойный, кроткий лик Нерукотворенного Спаса, алмазами скорби блестели в глазах Христа, струились по щекам…

…Глубокая вера, горячая молитва, вернули Евгении Викторовне утраченное самообладание, волю, веру в себя и тернистый путь самопожертвования. Зашив знамена в подушку и уповая только на помощь Божью, Евгения Викторовна твердо решила пробираться на юг, где последним дыханием воинской доблести оперировала армия генерала Врангеля.

Тяжел, опасен, полон риска был путь Евгении Викторовны, пролегавший по приволжским лесам и равнинам овеянных вольными, смертоносными ветрами воинствующего коммунизма. Глумления, обыски, издевательства стерегли каждый ее шаг… Долгий тяжелый путь, усыпанный кровавыми цветами бесправных расстрелов и расправ новых хозяев земли русской, не раз рождал в трепетной душе сомнения, но непрестанная молитва рождала новые силы — новую волю.

К середине июня 1919 года Евгения Викторовна со святой ношей добралась до Царицына. Кавказская армия на плечах бегущего противника подходила к подступам города. Три дня и три ночи город жил террором злобной, бегущей власти, жил последними грабежами, расправами, пожарами и насилием…

На рассвете 19-го июня армия генерала Врангель заняла город. Радостная, счастливая, с бьющимся, памятью о Володе и Сереже, сердцем, Евгения Викторовна вошла в штаб армии. Она была принята полковником Мамонтовым, которому и вручила спасенные знамена.

29-го июня Евгения Викторовна была вызвана в штаб армии. В присутствии офицеров штаба, генерал Врангель лично вручил Евгении Викторовне Георгиевскую медаль 4-ой степени и согласно ее желанию назначил ее старшей сестрой в 24-ый полевой госпиталь.

Для людей скромных, чистых сердцем, верующих в Бога путь самопожертвования никогда не кончается. Один обрывается, начинается другой, ибо это есть путь Христовых заповедей, путь беспредельного, вечного добра и любви к ближнему.

Передовые позиции, 24-ый полевой госпиталь… транспорт «Владимир»… остров Лемнос, Королевский английский морской госпиталь, угольный транспорт «Ялта», Константинополь, Париж, Югославия, Белград, Хопово — это жизненные этапы, где доброй рукой скромной русской женщины самоотверженно залечивались телесные и душевные раны маленькой горсточки храбрецов, последними оставивших землю Родины.

Мюнхен… Тяжелая болезнь надорвала последние силы Евгении Викторовны. Бессонные, одинокие ночи медленного выздоровления родили перелом в душе и мыслях больной. Она затосковала по родине, затосковала страшной, мучительной тоской, от которой не было сил избавиться. Все чаще и чаще ею овладевали страшные мысли о безцельности и ненужности существования. Она гнала их от себя, но они как волны бушующего моря возвращались с новой силой, пенились злобной пеной новых сомнений, разъедали ослабевшую волю. В эти минуты Евгения Викторовна с головой укрывалась одеялом, высохшие губы бессильно спрашивали:…Почему я такая несчастная?.. Такая опустошенная круглая сирота?.. Почему?.. Почему я замечаю искорки счастья в глазах: итальянца, грека, турка, француза, немца?.. Почему… У них есть РОДИНА… Есть своя Греция, Турция, Германия, Франция… Почему у меня нет Родины?.. Кто отнял ее?.. По какому праву?.. Куда бы я ни приехала, я нигде не найду Родины… Родина одна, как у ребенка мать… Не может у ребенка быть двух матерей. Кто вернет мне Родину?.. Кто вернет мне шелест русской березы, аромат скошенного сена? Кто водой Родины утолит мою жажду? Кто моему больному сердцу даст воздух Родины?.. БОГ… ПРЕЧИСТАЯ ДЕВА…

Евгения Викторовна избрала путь самоотречения… Уединением и молитвой она постепенно очищала мятежный бунтующий дух греховной природы, уходила от мирского зла, искушений, соблазнов и внешним и внутренним аскетизмом приготовляла себя к вечной, блаженной жизни… Умерла для мира Женя Свирчевская-Овтрахт, в мир родилась смиренная игумения Эмилия.

Скоро игумения Эмилия основала в Мюнхене Успенский женский монастырь и, движимая любовью к ближнему, интернат для девушек женской гимназии. Тяжелую жизнь вел монастырь, и, лишенный какой- либо материальной помощи, просуществовал всего 4 года и закрылся. Перед немногочисленными обитателями монастыря встал грозный вопрос дальнейшего жизненного пути. Часть сестер с благословения игумении уехала в Иерусалим, а сама игумения с оставшимися сестрами переехала в Америку.

В одном часе езды от Нью-Йорка, в порою дремлющем, порою бушующем лесу, словно укрывшись от мирской суеты, тихой, как святая молитва жизнью, живет маленький монастырь — «Ново-Дивеево».

Духовная покровительница обители, Пресвятая Богородица, кротостью и смирением озаряет маленькую церковь и келии не многочисленных обитателей, жертвенно несущих в греховный мир любовь к ближнему. Под сень обители стекаются измученные душой и телом русские люди. Молитвой отогревают усталые сердца, залечивают свои душевные раны, находят приют и ласку.

Престарелая игумения на покое… Тишина в обители, тишина в молитве, в сердце, в лесу…

Зашевелятся, засмеются листья березки, игумения поднимет голову, улыбнется, вспомнит шелест русской березы и снова угаснет. Снова идет между деревьев по ковру чуть шуршащих листьев, бледными губами шепчет молитву…

— Здравствуйте, игумения Эмилия! — прощебечет с дерева красногрудая птица.

— Здравствуй, птаха! — смиренно ответит игумения и долгим взглядом провожает смелый полет птицы.

— В Нью-Йорк полетела… а может быть в Россию, — говорит устремленный в даль угасающий взор игумении.

Уходит день, сумерки наступающей ночи съедают розоватый свет заката, темнеет дремлющий лес…

В тихой келии синим огнем теплится лампада… Казанская… Тихвинская Божии Матери, Николай Мирликийский Чудотворец смиренно внемлют последней молитве игумении…

«ЗА СТРАЖДУЩУЮ РОДИНУ… УМУЧЕННЫХ И УБИЕННЫХ ЗА ПРАВОСЛАВНУЮ ВЕРУ И ОТЕЧЕСТВО… ЗА СИМБИРСКИХ КАДЕТ… ЗА ВОЛОДЮ И СЕРЕЖУ».

В 1920 году при эвакуации армии из Крыма спасенные знамена были отправлены в Югославию в г. Сараево и переданы на хранение в Сводный Кадетский Корпус. Знамя Симбирского корпуса было помещено в киот и находилось в корпусной церкви, как запрестольный образ Спаса Нерукотворенного. После перехода корпуса в г. Белая Церковь этот киот со знаменем хранился в корпусном музее. В 1945 году, Сводный Кадетский Корпус кончил свое существование и икона Спаса Нерукотворенного была передана на хранение в русскую церковь в г. Белая Церковь. В январе 1955 года, с разрешения югославских властей икона прибыла в Америку и находится в Митрополичьей Синодальной церкви в г. Нью Йорк.

Сережа Мантэйфель происходил из знатного рода обрусевших и обедневших остзейских баронов. Худенький, стройный, как все остзейские бароны, блондин, он унаследовал от предков черты аристократизма. Так его в классе и называли — «аристократ духа». Эти черты наружно выявлялись во всем: в манере двигаться, говорить, слушать, есть, смеяться… Эти черты внутренно обогатили его душу элементами личной порядочности, любовью к правде, отсутствием зависти и тщеславия, и так же наделили его сердечным отношением к одноклассникам. Он не имел врагов и ко всем друзьям относился одинаково