Поливна — было дачное место в 7-и верстах северу от Симбирска, расположенное в смешенном лесу на нагорном берегу Волги. Река, окаймленная на нагорном берегу лесом Поливны и на противоположном заливными лугами и песчаными отмелями, несла свои воды далеко внизу. Дачи состоятельных горожан были непроизвольно разбросаны в густой зелени леса и словно по уговору были выкрашены в белый цвет, издали напоминая дружную семью белых грибов. Тут же, несколько на отлете, приютился лагерь корпуса. Лагерь состоял из трех чистеньких бараков для кадет и нескольких маленьких дач для воспитателей и служб. Летние каникулы корпуса длились с 15-го мая по 15-ое августа. Подавляющая масса кадет разъезжалась по всей России к своим родителям и родственникам. Немногочисленными обитателями лагеря являлись или круглые сироты, или те из кадет, родители которых по тем или иным причинам не могли предоставить домашнего отдыха своим возлюбленным чадам. Лето 1907 года 13-и летнему Жоржику и его младшему брату Евгению по причине печальных обстоятельств пришлось провести в лагере. Старший брат Брагиных, Митя, вице-унтер-офицер выпускного класса, зимой, оступившись, упал с ледяной горы. Падение оказалось роковым. Через пять месяцев, несмотря на принятые меры, у Мити начался туберкулез реберных костей. В апреле мама уехала с ним в Алупку, а в августе тихо угас цветущий юноша, необыкновенно трогательный сын и брат, а для корпуса безупречный — «воспитанник чести». Весь класс был удручен несуразной, глупой потерей Мити, но особенно переживал утрату первый друг, одноротник Сережа, барон Цеге фон Мантэйфель. Он, как будто сам, взглянул смерти в глаза и понял, что для каждого есть жизнь и есть смерть.
25-го мая 17 кадет разных классов, возрастов, мышлений, желаний и вкусов, но представляющих одну дружную семью симбирцев, выступили в лагерь. Первый месяц лагеря с кадетами проводил подполковник В. Ф. Соловьев, смененный в конце июня полковником Д. В. Гусевым. Администрация корпуса всячески старалась скрасить обездоленную жизнь кадет и на летние месяца заменить им семью. Улучшенный стол, купанье, пикники, экскурсии, рыбалки, сенокосы были той вольностью, которая украшала каникулы кадет, и все же их жизнь была заключена в рамки известного режима и дисциплины. Для острастки шалунов при лагере даже был карцер, который, однако, редко кем-нибудь навещался и назывался кадетами — «круглая сирота». Жизнь лагеря начиналась в 7 часов утра, когда по трубе или барабану все кадеты должны были вставать и итти на Волгу купаться, и заканчивалась в 10 часов вечера, когда все должны были быть в кроватях. Приятными днями недели, скрашивавшими монотонную жизнь лагеря, были субботы и воскресения. В субботу вечером из города приезжал батюшка с отцом дьяконом, чтобы отслужить воскресную литургию в березовой роще, где силами самих кадет между белых берез, шуршащих своими маленькими листьями, была устроена открытая церковь.
Большой, сколоченный из досок, престол и жертвенник, покрывались белыми покрывалами и украшались зеленью и цветами шиповника, колокольчиков, анютиных глазок и полевых васильков. На аналое слева, утопая в цветах, лежала икона Рождества Пресвятой Богородицы — небесной покровительницы корпуса. Склоненная береза своими чистыми листьями чуть касалась драгоценных камней иконы и нежным колыханием словно отгоняла летний зной от лика Пречистой. Это была маленькая бедно убранная детской верой церковка, в которой незримо присутствовал Господь, к милостям Которого стекались дачники в праздничных белых одеждах, а с берега Волги, почерневшие от солнца рыбаки, в кумачевых рубахах и заплатанных штанах. Это был храм, угодный Христу, храм чистой молитвы богатого и нищего, березы и клена, василька и шиповника, случайно прилетевшей птицы. Сразу после литургии все: воспитатель, батюшка, отец дьякон, эконом и кадеты садились за общий воскресный завтрак, вкусный, уютный и семейный.
Каждый приезд в лагерь о. Михаила и о. Алексея вносил в жизнь лагеря незримое тепло, стирающие грани казенной жизни и вносящее в нее начала семейности. Батюшка, страстный охотник за карасями, часто задерживался в лагере и на понедельник, чтобы ранним утром, как он сам говорил, «побаловаться карасями». Жоржик и Коля Джавров упросили батюшку взять их с собой на рыбалку.
— Карась рыба серьезная, не любит шалунов… не будете шалить — возьму…
— Не будем, отец Михаил, — в два радостных голоса ответили кадеты.
— Ну хорошо, я вас сам разбужу… В четыре утра отплывем… Удочки вам приготовлю…
— А черви?
— Черви есть, из города привез… городские вкуснее для карася…
Весь вечер отец Михаил возился с своими удочками, поверял крючки, грузила, переставлял поплавки, смачивал студеной водой привезенных им червей. В 3. 30 утра, осторожно ступая по спящему бараку, он разбудил юных рыбаков.
Солнце еще не проснулось… кругом было серо темно, когда рыбаки достигли берега Волги. От воды тянуло утренней прохладой. Коля и Жоржик ежились на корме. Лодка шла подле берега, прибрежная трава поникла от тяжелой росы, с кустов ивняка скатывались редкие крупные слезки. Маленькие рыболовы молчали, отец Михаил греб осторожно и говорил шопотом.
— Рыба любит тишину… особливо карась, — пояснил о. Михаил, свернув в тихую заводь. Весла зашуршали о живую изгородь осоки. Вдали в разных местах возвышались бархатные банники камыша. Заводь дышала паром молочного тумана, в редких разрывах которого сталью блестела спокойная вода. Лодка пересекла поле водяных лилий и остановилась. Густая трава обняла ее.
— Отче Георгие, осторожно спусти с кормы груз, — шопотом сказал о. Михаил.
Стая крякв, испуганная непривычным шумом, выплыла из зеленой чащи, взмахнула крыльями и исчезла в тумане.
Алел восток… быстро светлело небо, уходил туман, гладь воды заиграла кружками проснувшейся рыбы… Отец Михаил насадил червей на крючки удочек, забросил одну для Жоржика, другую для Коли, и устроившись на носу лодки, закинул три своих удочки. Спокойная гладь воды в разных местах украсилась бело-красными поплавками.
— Следите за поплавком, как зашевелится, насторожитесь… значит пришел полакомиться червячком… Карась рыба хитрая… долго будет играть, обсасывать червя, а как поведет, поплавок потопит, подсекайте его… Поняли?
— Поняли, батюшка, — придушенным шопотом ответили друзья.
Дальнейшее частое вытягивание и забрасывание удочек показало, что из наставлений батюшки юные рыбаки ничего не поняли и до конца рыбалки остались без почина. Отец Михаил очень скоро поймал, или, как он говорил, «добыл» двух небольших карасей и снова закинул свои удочки.
Коля и Жоржик уже давно свернули свои удочки и впились глазами в вздрагивающие поплавки батюшкиных. Поплавок средней удочки много раз погружался в воду и снова выскакивал на поверхность. Батюшка встал во весь рост и что-то шептал словно уговаривал карася зацепиться за крючек… Вдруг резким движением он рванул удилище в сторону и вверх. В воздухе серебром сверкнул большой пузатый карась, сильно вильнул хвостом и шлепнулся в воду…
— У, своенравный какой… Все равно не уйдешь… быть тебе сегодня в сметане на сковородке… Меня не перехитришь…
Жоржик и Коля тихо шептались между собой и решили — «куда карасю с его карасиными мозгами
