оглянулся по сторонам. В кривом, узком переулке, где все дома с трудом скрывали свою старость, тихо и пустынно. Это был час, когда еще весеннее, но сильное ашхабадское солнце начинает показывать свой нрав.

На стук никто не ответил. Стучать громче не хотелось: могут выглянуть соседи. А это только насторожит хозяина. Наверное, хозяин и так не будет доволен посещением в дневное время.

Силин взглянул через дувал на тихий домик и, толкнув калитку, вошел во двор. Голо, пусто. Но земля утрамбована, подметена. Ни соринки. Видно, утром поливали. Под дувалом еще не высохли темные полоски. Не дотянулись до них солнечные лучи. Неожиданно с легким скрипом перед Силиным открылась дверь. Человек лет пятидесяти, еще крепкий, плечистый, в цветном полосатом халате, далеко не новом, внимательно смотрел из-под густых, диковатых бровей на незнакомого гостя.

Силин до этого визита побывал на базаре. Он купил привозные яблоки, очень дорогие, две огромные лепешки и все это совершенно по-русски завернул в газету.

Хозяин слегка поклонился, прислонил ладонь правой руки к груди, чисто символически, не очень-то искренне соблюдая обычай. Он продолжал молча смотреть на гостя. Силин тоже молчал. Наступала минута, когда он, сотрудник ГПУ, мог зацепиться за тонкую и, вероятно, очень длинную ниточку. Не оборвать бы! Если даже случайно Васильев неточно передал пароль…

— От Керима, уважаемый? — наконец спросил хозяин этой скромной глинобитной обители. Когда-то Гусейн Аманов владел большими отарами, имел в Мерве настоящий дворец. Были рядом с Мургабом самые богатые земли, была в его руках и вода. Всего лишился Гусейн Аманов. Узнал и холодные, чужие края, где провел несколько лет. Остались с тех пор только гордая осанка и еле скрываемая ненависть ко всему новому, что творилось в городах и пустыне.

О каком-то Кериме Васильев на допросах не сказал. Но тянуть время нельзя. Это только вызвало бы подозрение Аманова.

— Я возвращаюсь из отпуска, Гусейн-ага. — Силин хлопнул свободней рукой по карману. — Оказался в вашем городе случайно. Издержался…

Гусейн Аманов вздохнул, погладил аккуратную бородку. Пальцы вздрогнули.

— Проходите, уважаемый, — произнес он. — Проходите. Отдохните с дальней дороги.

«Отдохните с дальней дороги». Именно это и надо было услышать Силину. И он быстро, словно скрываясь от погони, шагнул в темные, сыроватые комнаты.

Стола не было. Силин положил сверток с яблоками и лепешками на свободную полку в нише.

— А я думал, от Керима. — Потом добавил: — Правильно, что днем пришел. От Керима иногда заходят и русские, что-нибудь посылает он. Ночью не надо ходить. Кто ночью ходит? Человек, который боится света Так говорит Керим. Молодой, но умный.

«Что он заладил с Керимом?» — Силина начало тревожить частое упоминание этого имени,

Первый шаг как будто сделан. Вот только Керим… И Силин решил пока не ввязываться в разговор о неизвестном человеке. У них с хозяином есть о чем поговорить.

— Я не сразу приехал в Ашхабад, — сказал Силин. — Побывал в Геок-Тепе, в Безмеине.

— Зачем долго крутил? Я еще в апреле ждал. Нехорошо, неспокойно жил.

— Крутил… На всякий случай, — ответил Силин. — Смотрел, что делается.

— В маленьких поселках все видно, — согласился Аманов.

— Я там будто искал работу…

— Что можешь делать? — спросил Гусейн Аманов.

— Шофер. Механик.

— Самое нужное, — одобрил хозяин дома. — Самое для нашего дела. Керим тоже учился. Но пока простой рабочий,

«Опять Керим», — Силина не на шутку стало тревожить это имя, А теперь еще упоминание о каком- то «нашем деле». Нужно было притвориться усталым, как подобает человеку с дороги.

— Плохо спал… — объяснил он, зевая.

Хозяин понимающе кивнул.

— Сейчас попьем чай. И ляжешь. Когда в Ташкент?

— Надо быстрее. С первым поездом.

— Хорошо.

Гусейн Аманов вышел во двор, в одну из пристроек, где размещалась летняя кухня. Загремела посуда. Вскоре запах дыма вполз в комнаты.

Силин разулся, сел на протертый палас и вытянул ноги. Он действительно устал. От напряжения, от тревожного ожидания встречи.

Хозяин вошел в комнату, ничуть не удивившись, что гость уже босиком полулежит на паласе. Он вытащил одеяло, подушку, постелил. И Силин с удовольствием перебрался на новое, более удобное место. Потом рядом с одеялом Аманов развернул скатерку в жирных пятнах и снова вышел.

Через несколько минут гость и хозяин ели баранину, свежие лепешки, которые принес Силин, запивали чаем.

Силин ел, как подобает голодному человеку, с аппетитом, яростно грыз кости, вытирал руки о край дастархана, жадно пил чай. Вскоре он, придерживая крышечку, потряс свой чайник, подождал, когда в пиалу упадут последние, редкие капли.

Хозяин понимающе улыбнулся, взял чайник, долил его.

— Когда я… — он забыл нужное слово, наверное, «волнуюсь». — Когда мне страшно, я тоже много пью.

— Уже не страшно, — сказал Силин.

— Но было! — Гусейн вздернул бородку вверх.

— Было, — согласился гость, — всю ночь, весь день шли. Потом еще ночь не спал.

— Как там наши живут? — спросил хозяин.

— По-разному, — ответил Силин. — Одни, у кого есть деньги, хорошо. Другие гнут спину на чужих полях, в мастерских.

— У кого есть деньги… — задумчиво произнес хозяин. — Подлые люди. Сбежали. Сидят, чего-то ждут.

— Ждут, когда здесь переменится.

— Переменится! — разозлился хозяин. — Кто будет менять? Керим только двух человек нашел. Как мы изменим? Чем ты один поможешь?

— Помогу, — спокойно заверил Силин.

— Надо меньше говорить, — продолжал злиться Аманов, постоянно поглаживая бородку. — Второй год как Керим на канале. И что? Вода уже идет в пески. Там разбивают поля. Раньше что говорили: птица полетит — сожжет крылья, человек пойдет — сожжет ноги. Они пошли…

«Фу ты, черт! Босага-Керкинский канал…» — облегченно подумал Силин. И пить-то уже не так хотелось. Он лениво глотнул остывший чай.

— Мы говорили о головном сооружении. — Силин сказал ту самую фразу, которая должна еще больше разозлить Гусейна Аманова. Даже не разозлить, взорвать всю накопившуюся ненависть, выхлестнуть ее через край.

Говорили! — чуть не крикнул Аманов. — Кто? А мы сидим. Вот так тихо. — Он поднял руки. — В них тает, пропадает сила. Старею я. Постареет мой племянник. И все! А они?!

Он продолжал надрываться, говорить об успехах большевиков в освоении новых земель. Перед босага-керкинской водой уже отступили почти 70 километров пустыни. А он, Гусейн Аманов, в благодатном Мервском краю продавал по каплям воду. И бедняки, всякая рвань кланялась ему за эти капли. Он, Гусейн Аманов, продавал русским купцам хлопок. В Мерве было несколько хлопкоочистительных заводов — Кеворкова, Арунова, Наумова. Были банки, общество взаимного кредита, транспортные конторы. Все тогда было ясно. Земля его, Аманова, хлопок его, отары овец принадлежат ему. Он, Гусейн Аманов, был не последним человеком.

Рядом, в Байрам-Али, находилось Мургабское имение. Такие же земли, как у Гусейна, имел сам белый царь. И каждый был занят своим делом. А сейчас? Проводятся каналы, батраки строят «текстилку». Так в Ашхабаде называли первую фабрику. Еще в 25-м году посылали батраков в Подмосковье в какое-то