«фордзона», а уже около двухсот «Путиловцев». Новых машин.

— Это из Питера.

— Забудьте об офицерском жаргоне, — поморщился Тиррел. — Ленинград. Путиловский завод.

— Поздновато спохватились, — не выдержав, уколол Васильев.

Тиррел не обратил внимания на реплику. Он спускал с цепи еще одного злого пса, а там — все в руках всевышнего.

— Продвигайтесь по службе. Но слишком на виду не стоит красоваться. Можете отличиться, как у них говорят, в соцсоревновании. Там теперь бывает такой праздник «день тракториста». Подарки дают.

— Премии, — поправил Васильев.

— Премии, — согласился Тиррел. — Так что дерзайте! Обдумайте все. Тракторист получает больше крестьянина. А машина может простоять. Тракторист, живой человек, загуляет… Водка, наркотики. У вас будут на это деньги.

Консул посмотрел на Васильева. Даже модный костюм не прибавил ни одной аристократической черточки. И снова, в который раз, разговор о подрывной работе, шифре, тайнике. Это как проверка, экзамен.

— Я доволен вами, — наконец сказал Тиррел. — Вы хорошо подготовились.

— Да, я готов. — Надо было завершать разговор.

За последние месяцы Тиррел, честно говоря, осточертел Васильеву. Как и он, наверное, консулу.

— Значит, завтра отдыхаете, а потом переход через границу.

В этот вечер Тиррел не предложил ему даже чашки кофе.

Еще недавно сюда с гиком и свистом прорывались банды. Они знали все тропинки, были знакомы с бездорожьем. Знали, в какую пору, зимой или летом, в часы тихого рассвета или плотной, зловещей темноты пришпорить отдохнувших, сытых коней. И еще знали бандиты, что там, за адырами, за ущельем, в 1923 году встала пограничная застава, небольшой отряд, люди в выцветших гимнастерках, старых шинелях. У них скудные пайки. Все — и хлеб и мясо — рассчитано на граммы. И никто из них, пограничников, не пытался угнать хотя бы одну овцу из стада Кадыра. Того самого Кадыра, который посылает своего батрака с короткими сведениями о том, как живут бойцы и дехкане, что изменилось в его краю.

Вначале застава занимала заброшенную кибитку чабанов. Потом застучали топоры, поднялось два крепких домика, появился забор, встала смотровая вышка. И можно было только удивляться и гадать: когда эти люди спят, отдыхают. Если банда врывалась с беспорядочной пальбой, то каждый патрон у пограничника расходовался экономно, находил свою цель.

Но выдержала застава все налеты. Окрепла. Только стоят в нескольких метрах от забора пирамидки со звездочками, со скромными именами погибших бойцов. После каждого боя загорались новые звездочки. Земные светила. Вечная память о боях, борьбе. Казалось, не охватить всю территорию, на которой круто поднимались горы, лежало ущелье и жалкая, скудная степь. Только весной эта степь оживала, покрывалась жестковатыми недолговечными цветами, среди которых шныряли ящерицы и задумчиво, с трудом выбирая дорогу, ползали черепахи. Была здесь и другая живность, о которой лучше не вспоминать. Еле отходили одного бойца от укуса щитомордника, умело прижившегося в этих местах.

Рядом со стеною, сразу же на границе, поднимались адыры, эти шлейфы и предгорья хребтов. Адыры были покрыты кустами аккурая, козы-кулака, шашыра со своими зонтиками.

И кто его знает, что делается за этими кустами, особенно весной, да еще ночью. А знать надо…

Бойцы Ткаченко и Аширов расположились в ущелье, у огромного валуна. Давным-давно сильная вода снесла с гор этот валун, как песчинку. Теперь он врос в землю, постарел, притих. Трудная задача у пограничников. Слишком большой участок отдан под охрану, под тщательный присмотр. Сейчас они остались хозяевами степи, ущелья, должны следить и за чужими адырами. По скромным подсчетам, здесь с адыров спускается дорога и десятка два тропинок.

От валуна видна эта дорога.

Вот уже несколько лет, как банды перестали врываться на советскую сторону. А отдельные люди идут по старым тропкам. Дорогу хотя и знают, но избегают ее.

После задержания нарушители плачут, клянутся, торопливо доказывают свою непричастность к преступлениям. А потом кто-нибудь из этих кающихся тупо смотрит на мешочек с сероватыми комочками анаши. И никак не может вспомнить, откуда этот мешочек у него, бедного человека, оказался.

Бывают и другие… Сорокапятилетний украинец перешел границу и даже обрадовался встрече с бойцами.

— Я шел вас шукать, — объявил он.

— А мы тебя шукали, — ответил Ткаченко.

Когда-то в двадцатых годах денщик потащился со своим офицером в чужую страну, намыкался горя, нахватался зуботычин, вот и бросился через горы, на родную землю.

Увезли человека в город. Проверили. Теперь, возможно, спокойно живет в своей деревне на Полтавщине. И рассказывает землякам о переходе через горы и пропасти.

Хорошо, когда запутавшийся человек все-таки оказывается честным.

В последнее время на дороге было несколько задержаний. Об этом, наверное, известно и на той стороне. Зачем новому нарушителю соваться сюда? Даже верующий в приметы человек не рискнет.

Вот уже с месяц тихо на границе. А про эту дорогу словно забыли. Такое впечатление, что кто-то приучает бойцов к этой тишине, подталкивает к трудным тропкам: отойдите к ним.

— Весной адыры хорошо видны. Все верхушки, — говорит Аширов, наблюдая за дорогой.

— За кустами приползет, — не соглашается с ним Ткаченко.

— Пошевелятся кусты, — заверяет Аширов. — Увижу.

Для чабанов адыр действительно не помеха, а большая помощь. Здесь начинается ранний сенокос. Пожалуй, вот в такое время, в апреле. Но мало в округе сейчас отар. Порезали, отстреляли угнали банды. Одна-две овцы уже богатство. Корова тем более.

У пограничников с адырами одни сложности. Склоны, тропки, густая трава, кустарник.

Наверное, все же существует предчувствие. Ткаченко сегодня не нравилась дорога. Правда, одно название, что это дорога. Но пройти и даже на коне проехать можно.

Ткаченко и Аширов скорее почувствовали, чем увидели, как на ближайшем адыре качнулись тени. Одна, вторая… Возможно, тень упала на кусты от облаков. Аширов даже мельком взглянул на небо.

— Люди… — прошептал Аширов.

Ткаченко не видел человека. Все могло быть. И крупная птица — орел, и горный козел. Все могло быть. Но это люди.

Через минуту тень качнулась над кустарником. Там есть тропка. Она выводит к дороге, к ущелью. Там темно. Им, этим двоим, надо быстрее убраться с адыра, который в лунную ночь просматривается.

— Спускаются. — Губы только шевельнулись, но Аширов услышал друга.

— Спускается один, — уточнил Аширов. — Второй остался на адыре.

Стало тревожно и страшновато. Надо было принимать немедленное решение. Ясно, что проводник остался у границы, на адыре. Проводник должен проследить за переходом человека. Проследить и доложить своему хозяину на той стороне. И этот опытный проводник будет лежать, прислушиваться к шороху гальки под ногами нарушителя. Будет ждать крика или выстрела в ущелье.

— Надо пропустить, — прошептан Ткаченко. — Я пойду за ним. Потом обойду до развилки дорог. Ты останешься с тем.

Теперь Аширов следил за кустами на адыре. Замер, притих Аширов.

Нарушитель спустился в ущелье, постоял, прислушался, потом, прижимаясь к каменной стене, двинулся дальше. Он был где-то рядом. Казалось, слышно тяжелое дыхание. Но человека не было