что выдает себя, и засмеялся вместе со всеми.

– Но что меня и впрямь удивляет, – заметил он, когда стало немного тише, – так это нежданная доброта шерифа. С чего это он сразу не повесил наших ребят, а повез их с собою? Ты уверен, что он именно так сделал?

– А то? – обиделся великан. – Сам видел – сидел на холме, на дереве и смотрел, как они уезжали. И при том не в сторону Ноттингема, а в прямо противоположную. Сдается мне, шериф поехал провожать епископа.

– Тем более! – недоуменно воскликнул Робин. – С чего он потащил за собой пленников?

– Ну… – Джон замялся. – Возможно, решил передать Ноттингемскому судье.

– Вот-вот! А тот ведь может их не повесить, а продать, если ему это будет выгодно. Кстати, надо бы узнать, не найдется ли в городе богача, которому можно пригрозить, чтоб он попытался выкупить Гилберта, Рея и Сильвана, окажись те и впрямь в суде.

– Да городские-то не очень пугливы! – заметил кто-то из сидевших по другую сторону костра разбойников. – Им за стенами, да под защитой шерифа незачем нас бояться. Но, может, ребята смогут убежать по дороге?

– От Веллендера? – усомнился Гуд. – Кто же и когда от него бегал? Ладно, надо будет кому-то потом разузнать в городе, что с ними сталось. Хорошо, что пока они не болтаются в петлях на дереве.

– Еще бы! – согласился Малыш Джон. – А вот интересно, меня бы шериф тоже не повесил, а потащил с собой, если б я не удрал?

– Тебя бы он точно вешать не решился! – еще один из пирующих придвинулся ближе к костру и выдавил в свою кружку остатки вина из бурдюка. – Не, не повесил бы он Малютку Джони!

– Почему это? – обиделся великан.

– Да потому, что вздерни тебя его воины, дерево бы тотчас и упало! На чем бы он вешал остальных?

– Там было еще одно дерево! – в ярости завопил Малыш, вызвав новый раскат оглушительного хохота. – Другое дело, что скрутить меня у них кишка тонка.

Робин Гуд отбросил обглоданную фазанью кость и кивнул в сторону костра.

– Покажи-ка свою силу еще разок, Джони! Отцепи нам поросеночка, кажется они уже готовы.

Малыш не заставил себя просить два раза. Сняв с огня вертел, он одним движением подобранной в траве палки стянул обе тушки с раскаленного железа и стряхнув на подставленный другим разбойником деревянный поднос. Потом подул себе на пальцы, ухватил поросенка и разломил его пополам, казалось, не приложив к тому никакого усилия.

– Ох, и хорошо же пахнет! – великан блаженно потянул носом. – Робин, если я съем половинку, ты не назовешь меня обжорой?

– Только если съешь и вторую! – подавился смехом Робин.

– Поглядишь на аппетит нашего Малыша и понимаешь, почему его прогнали родители! – усмехнулась красавица Мэри.

Теперь великан, кажется, обиделся по-настоящему. Он посмотрел на девушку исподлобья и проговорил, стараясь не дать воли охватившему его возмущению:

– Я же тебе сколько раз говорил, змея ты этакая: родители меня не прогоняли! Ну да, отец надрал мне уши и задницу, и я сбежал, так ведь сам дурак и был…

– Это когда же было? Расскажи! – попросил молодой разбойник, новичок в шайке Робина, не знавший, как большинство друзей предводителя, все и обо всех.

– Мы эту историю слушали раз по десять каждый! – отмахнулся Гуд, однако видя искреннюю обиду Джона, кивнул ему: – Ну, расскажи еще и Стивену, пускай знает, что папу и маму надо слушаться, а не то угодишь в шайку разбойников!

– Мне годков семь было! – принялся рассказывать Малыш. – Отец мой, дай Бог здоровья, коли он жив, был мельником. Я ему уж и в работе помогал. А тут к нам попросились ночевать жонглеры[30]. Отец, человек добрый, пустил. Наутро они в благодарность стали всему нашему семейству показывать всякие свои штуки, фокусы, ну, и все такое. Один у них был, здоровый такой детина, чуть поменьше, чем я сейчас. Ну, он и давай гвозди пальцами гнуть, подкову сгибать-разгибать туда-сюда. А потом взял и поднял один из наших жерновов, тот как раз внизу лежал, отец его только купил и привез, не успел поднять наверх. Ну, я возьми, да скажи: «И я могу так!» Жонглеры стали смеяться. А я обиделся. Ухватил жернов, поднатужился, да и поднял его! Э-э, надо было их видеть, жонглеров-то! Только что не попадали… Мне оно приятно. Я и давай вертеться с этим жерновом, мол, и не тяжело вовсе. А было-то ох, как тяжело… И как-то получилось, что уронил я этот жернов. Он покатился, покатился, бряк о стену дома, да и пополам! Совсем новешенький жернов. Если честно, ведь такое однажды уже случалось, только я тогда был куда меньше, и отец мне просто уши надрал. А тут рассердился так, что не только оттаскал за уши, но и обломал целый пук хвороста об мою задницу. Больно было – я аж в рев ударился. Э-э-э! В тот же вечер старший из тех жонглеров, их всего было трое, мне сказал: «Малыш Джони! Раз тебя здесь обижают, иди с нами! С такой силой ты быстро станешь знаменитым». Конечно, им это было выгодно: такой несмышленыш жернова ворочает! А я был глупее курицы! И сбежал с ними на другое утро, уж больно обиделся на отца. Думал – ну, побегаю, подзаработаю денежек, а потом вернусь. Однако, дорожка к дому почему-то всегда длиннее, чем дорожка из дому. Много, чего потом было, а на свою мельницу я так и не возвратился. Так что никто меня не выгонял, сам же за свою дурость и расплатился.

Малыш умолк, хрустя половинкой поросенка, запивая мясо вином из заботливо поданного кем-то кубка и подозрительно сопя носом.

– Так, выходит, ты недоволен, что стал разбойником? – спросила, не желая униматься, красотка Мэри.

– Нет, тут я всем доволен! – отрезал Джон. – Разбойником я стал, когда домой было поздно возвращаться. Здесь-то мне хорошо.

– А я думала, уж не пожалеть ли мне тебя? – она выплюнула косточки в костер и налила себе вина из нового бурдюка.

– Ты лучше себя пожалей! – Малыш покосился на нее без злости, с какой-то недоуменной досадой. – Из тебя-то что за разбойник? Тебе и лука как следует не натянуть!

– Посостязаемся? – раззадорилась она. – Хочешь?

– Уймись, Мэри! – счел нужным вмешаться Робин. – Рассердишь Малыша, он тебя саму на лук натянет и выстрелит тобой куда-нибудь за пределы леса.

Красотка снисходительно скривилась, однако не решилась продолжать, опасаясь рассердить вовсе не Малыша, но самого Робина, который в ярости бывал куда страшнее могучего великана.

Пирушка у костра продолжалась, однако предводитель разбойников выглядел уже не таким веселым. Казалось, предыдущий рассказ Джона продолжает его смущать. И трудно было понять, что больше тяготит Гуда: мысль о вероятной гибели троих разбойников, попавших в плен из-за его неразумного приказа, или досада из-за потерянной добычи. Ему и впрямь очень по душе была маленькая корзинщица, а тут вдруг она ускользнула, да не просто ускользнула, а, кажется, досталась ненавистному шерифу.

– Ну, погоди же, Веллендер! – сквозь зубы процедил Робин, – Я еще доберусь до тебя когда-нибудь!

Вскоре после полуночи шум возле костров стал стихать. Разбойники расходились по своим шатрам, выставляя караулы, хотя в этой части леса в них не было большой нужды: ведущих сюда троп не знал никто, кроме людей Гуда.

Робин тоже ушел в свой шатер вместе с красавицей Мэри. Ей этого хотелось больше всего, и, едва опустив полог, она прыгнула на застеленное шкурами ложе и, без малейшего смущения, выскользнула из своего золотистого платья, стащив с ним вместе и легкую, почти прозрачную камизу.

– Иди сюда! – воскликнула она, переворачиваясь на живот и запуская растопыренные пальцы в густой медвежий мех. – Иди ко мне, любитель деревенских красоток, и я докажу тебе, что их кислая невинность ничего не стоит рядом с настоящей страстью!

Гуд, однако, не спешил. Он раздевался медленно, почти лениво, при этом не сводя взгляда со своей подруги, чью нагую красоту подчеркивал неровный свет факела, укрепленного на одной из опор шатра.