разговаривает с пацаном, которому едва перевалило за двадцать. Нелепость какая-то! На самом деле он старше. Падре по сравнению с ним… а кто Падре по сравнению с ним? Взрослый, большой, уверенный в себе. Так и есть. Так Падре себя чувствует. И пытается сейчас помочь, а помощь не нужна, а Падре этого не понимает… тьфу, до чего же все-таки эти люди сложные создания.
Он уселся напротив Падре на такой же диванчик.
— Ничего человеческого во мне не просыпалось. Ничего нового. Я умею чувствовать, я ценю эту способность и не собираюсь ничего глушить или душить. Хильду я привез сюда для Эрика. Она мне нравится, но мне и Дара нравится, и Клэр, а если повспоминать, то, может, еще пара женщин наберется. Ты напрасно придал такое большое значение самой обыденной ситуации.
— Тебе нравится не Дара, а реакция Цыпы на то, что ты ухаживаешь за его женой. С Эриковой сестрицей ты развлекаешься, наблюдая, как она пытается затащить тебя в постель. Но Хильда-то — особенная.
— Чушь!
Падре ничего не сказал. Молча смотрел — так смотрит взрослый на заупрямившегося ребенка.
— Чушь, — повторил Тир.
И тоже замолчал.
— Я не смог бы, — сказал он, глядя на пальцы Падре, раскручивающие и закручивающие крышку бесполезной фляжки. — Я думал об этом. Я ее убью.
— Зачем?
— Падре, тебе оно надо?
Он не особо надеялся, что Падре отвяжется, но попробовать-то стоило. Нет, не удалась попытка. Падре продолжал глядеть на него выжидающе и отступать не собирался.
— Я убил бы ее, потому что это принесло бы пользу, — сердито объяснил Тир. — Я пытался понять, в чем смысл жизни под одной крышей с чужим человеком, и не нашел смысла. Такая жизнь неудобна, она накладывает массу ограничений, заставляет постоянно искать компромиссы, и все это ничем не компенсируется. Вообще ничем. Если бы я не задумался об этом заранее, если бы Хильда… — Он поискал слова, не нашел, и подытожил: — Я бы ее убил просто для того, чтобы возместить все неудобства и придать происходящему хоть какой-то смысл. Хоть каплю рациональности.
— Суслик, ты сам-то понимаешь, что говоришь? Любовь — это самое прекрасное, что дал человеку Господь, она, как вера, непостижима разумом, а ты получил шанс узнать, что это, и отказался. И ты после этого смеешь думать, что поступил правильно?
— Ох, я тебя умоляю, — фыркнул Тир, — рассказывай про любовь Шаграту. Он ведется. Это ваше непостижимое чувство прекрасно постигается, раскладывается на составляющие и применяется по назначению. Ты что думаешь, я Хильду наугад выбирал? Да она — наглядный пример того, что нет никакой романтики, а есть лишь подсознание и гормоны.
— Да, — Падре задумчиво кивнул, — действительно. Никакой романтики. Подсознание, гормоны… прости, не знаю, что это такое. И ты, конечно, можешь объяснить себе, что же происходит с тобой и почему ты вообще обдумывал возможность не отдавать Хильду никому и никогда. Так?
— Отгребись, — мягко посоветовал Тир. — Пока не могу, не до того было. Подумаю — найду объяснения.
— Ты так и останешься навсегда с одной Блудницей…
— Меня устраивает.
— Может, это и правильно, — пожал Падре плечами, — и люди тебе не нужны, ты же не человек. Блудница тебя любит, и ты ее любишь, думать над этим нет смысла, все равно нам вас не понять. Вообще ни в чем смысла нет, — подытожил он совершенно неожиданно. — Только ты как-то умудряешься его отыскивать и каждый раз ошибаешься.
Падре отправил флягу обратно в ее диванное укрытие, достал кисет и, набивая трубку, пошел к окну.
— Надо просто жить, пока есть такая возможность. Иди сюда, Суслик, поглядим на фейерверки. Красиво.
— Не люблю огонь.
— Да перестань. Этот огонь далеко.
История шестая
НОВАЯ КРОВЬ
После праздника наступило затишье. Вполне объяснимое, но не слишком приятное. Эрик был занят. Он не летал со старогвардейцами, но и не отпускал их от себя. Максимум, что было им позволено, — охотиться на контрабандистов да на кертские болиды, залетающие в небо над Вальденом. Небо, оно общее, государственные границы на него не распространяются, ну так и пиратство — общее занятие.
— Создадим организацию «Пираты без границ»? — предложил Тир.
— Хрена, — возразил Шаграт, — не создадим. Делиться придется.
Риттер поддержал Шаграта. У Риттера был свой интерес: внегосударственный пенсионный фонд, он же касса взаимопомощи, созданный почти одновременно с «Антигравом». Понятно было, что если уж делиться, так с фондом, а остальных пиратов лучше вообще поистребить, чтобы ни одного не осталось.
В представлении Риттера, характерном, как понял Тир, для большинства ресканцев, слово «конкуренция» было ругательством, а словосочетание «здоровая конкуренция» — противоестественным и невозможным.
После захвата столицы наступило очередное перемирие. Вальденцы удерживали Арксвем, потеряв, правда, один из двух городков на севере, а авиация занималась разведкой, выискивая разбросанные в непроглядных лесах, скрытые магией цеха, где производили болиды и оружие. Старогвардейцам нашлось бы там дело, Тиру уж точно нашлось бы. Кому искать такое, как не ему? Но Эрик сказал, что, во-первых, не настолько сложная это задача, чтобы подключать к ее решению Старую Гвардию, а, во-вторых, если он сейчас ушлет старогвардейцев на оккупированные территории, это будет выглядеть некрасиво. Вызовет пересуды, которые ему, Эрику, абсолютно ни к чему, да и Тиру наверняка радости не доставят.
Тир на пересуды плевать хотел, но признал правоту императора. Определенно от женщин слишком много проблем и почти никакой пользы.
От Хильды польза была: с ней по-прежнему было интересно, с ней по-прежнему было комфортно. Она нашла Тира, когда закончились праздники — когда он спустился с неба на землю.
Почти все то время, пока Вальден отмечал Рождество и Солнцеворот, Тир летал, иногда один, иногда в компании Шаграта, пытаясь повторить трюки, которые они проделали, столкнувшись с Орсием. Ну а когда праздники закончились, началась работа.
И снова появилась Хильда.
Счастливая. Слегка недоумевающая — она никак не могла поверить в то, что все — на самом деле, все по-настоящему. Девочка влюбилась впервые в жизни. О да, Тир понимал ее. Он сам не влюблялся никогда, но мог себе представить, какой это должен быть шок с непривычки.
Хильда была счастлива настолько, что даже не задумывалась над тем, что любовь может закончиться, что счастье недолговечно, что она оказалась в зависимости от человека, которого несколько дней назад даже не знала и который властен был над жизнью и смертью миллионов других людей. Любовь лишает людей способности мыслить здраво, зато дарит способность не задумываться о будущем и не лишать себя настоящего. Возможно, одно другого стоило. Тир смотрел на Хильду, слушал ее и размышлял, действительно ли способность мыслить и способность жить сегодняшним днем взаимозаменяемы? Он всегда думал, что первое гораздо важнее, но Хильда… хм, она заставляла пересмотреть оценки.
