районе угла, разрыв тонкой кишки. Без повреждения больших брыжеечных сосудов. Паренхиматозного кровотечения нет. Еще может выжить… — Он опустил голову и безнадежно спросил: — Хоть кто-нибудь из вас понял, что я сказал?
Они промолчали. Все.
Тир встал, подошел к воде и смыл с рук кровь. Казимир только теперь заметил, что багровое пятно на полу под Риттером перестало увеличиваться в размерах. Вроде бы в человеке должно быть больше крови? Или она остановилась? Свернулась? Кровь же сворачивается рано или поздно.
Взяв Блудницу за таран, Тир перевернул ее брюхом вверх и подвел к лежащему Риттеру.
— Мал, Падре, кладите его сюда, — велел он, — на фюзеляж. И аккуратно транспортируйте. Шаграт, покажи им ту комнату, где людей убивали. Стол обработайте лучами. Внутрь не входите. В жилых помещениях найдите чистую простыню. И еще… там дети. Мертвые. Все претензии по этому поводу — когда мы отсюда выберемся. Не раньше.
Казимир шагнул вперед, хотел встать между Тиром и остальными. Просто на всякий случай. Но Тир обернулся, посмотрел снизу вверх, серьезно и задумчиво:
— Сейчас все зависит от тебя. Если ты не сделаешь то, что мне нужно, Риттер умрет.
Казимиру наплевать было на Риттера. Но он понял то, что не было сказано вслух: когда Риттер умрет, Тира обвинят в том, что он не смог его спасти.
Люди всегда винят в своих бедах тех, кто хоть чуть-чуть лучше, чем они. Это правило без исключений.
— Что я должен делать? — спросил он спокойно, надеясь этим спокойствием подбодрить и Тира.
— Отправляйся на ближайшее летное поле и приведи сюда шлиссдарк. Найми, угони, делай что хочешь, главное, чтобы через три часа ты был здесь, снаружи за скалами прямо над входом в «бункер». Найдешь или показать на карте?
Через три часа? Но полтора часа занял бы путь только в одну сторону…
— Час десять минут, — сказал Тир. — С максимальной скоростью. На пяти тысячах есть воздушное течение, удержись в нем, и тебя донесет до Кунгейже. Обратно лети ниже. Давай, Казимир, кроме тебя, некому.
— Через три часа вернусь. — Светлый князь Мелецкий улыбнулся и слегка сжал плечо Тира. — Вы тут без меня не встревайте в неприятности.
— Мы постараемся.
Раимины практиковали человеческие жертвоприношения. Они не верили в богов, но умели договариваться с демонами, а демоны любят чужую боль и чужие жизни. В «бункере» никаких жертв не приносили — это было бы оскорблением для правящих здесь стихийных духов, — но в учебной части Тир с Шагратом обнаружили операционную.
Прежде чем приносить жертву, нужно научиться правильно ее разделывать, вот будущие маги и учились.
Правда, Тир сомневался, что в операционной поддерживается необходимая стерильность. Чем удобно убийство: ты можешь не беспокоиться о состоянии клиента по окончании операции, а клиент может не беспокоиться об инфекции. Но, по крайней мере, там были стол и освещение. И хорошо простреливающийся коридор, и дверь, которую можно защищать. А еще там было место, чтобы разместить болиды. И горе тем раиминам, которые попытаются подстеречь Стаю, когда Стая будет уходить.
Прежде чем покинуть пещеру, Тир сделал то, что должен был сделать сразу, когда они еще только шли сюда под водой. Он отключил систему опознавания у ловушек и сигнализации. Теперь они сработают сразу, как только в тоннеле окажется живое существо. Любое. Не зная возможностей раиминов, Тир опасался даже улиток и мальков.
Раньше, конечно, надо было бояться. Но ругать себя он решил потом. Сразу за все ошибки, какие сделаны и какие еще предстоит сделать.
— Суслик, — Падре встретил его на подходах к операционной, — ты умеешь?.. Я хочу сказать, ты уверен, что… Понимаешь, демоны не могут лечить.
— Только убивать, — сказал Тир. — Я знаю.
Он вошел в комнату, зажег все светильники, внимательно осмотрел высокий каменный стол с кровостоками и красивой резьбой, которая, естественно, как все здесь, имела какой-то смысл.
Падре стоял в дверях. Молча.
— Я хирург. — Тир снял бронежилет, бросил его под ноги Падре. — Я такой хирург, какого на этой гребаной планетке никогда не было. И молитесь своим богам, чтоб другого такого здесь не появилось.
Он набросил на стол простыню.
— Блудницу сюда. Сами близко не подходите.
Машина плавно влетела в комнату. Тир ножом срезал с Риттера одежду и переложил его на стол. Тяжести он даже не почувствовал. Это было плохо. Это значит, он бесконтрольно тратит силы, которые понадобятся во время операции. Вся боль, отнятая у Риттера, должна вернуться обратно, расходовать ее нельзя.
Быстро изучив содержимое расставленных вдоль стен шкафов, он убедился, что здесь есть все необходимое для операции, включая зонды, катетеры и пропитанные физраствором салфетки. У него с собой тоже было все, что нужно. Но в данном случае лучше перестраховаться. Все есть, значит, все хорошо.
Да уж, куда лучше. Полостная операция в условиях то ли Средневековья, то ли, наоборот, научно- технического рывка в неизвестность.
— Шаграт, — позвал Тир, — иди сюда. Будешь ассистировать.
Начало было такое же, как перед Ритуалом. Удалить содержимое желудка. Поставить катетер с мочеприемником.
Проводить интубацию Тир не стал. Незачем.
Ревизию брюшной полости тоже можно было не проводить: он и так знал, где места ранения, как проходит раневой канал, знал, что не задеты ни сосуды почек, ни мочеточник.
Тир начал вскрытие. Краем глаза посматривал на Шаграта: вдруг тот соберется навернуться в обморок. Шаграт в обморок не собирался, наблюдая за ходом операции с нескрываемым интересом. Только облизывался иногда.
Предположив, что орки, считающие человечину лакомством, не брезгуют не только сырым, но и живым мясом, Тир подумал, что, может, ему стоило бы выбрать другого ассистента? Нет, не стоило. Малу наверняка стало бы плохо, а Падре — Падре ему не доверял.
По сравнению с обычными медиками он был в выигрышном положении. Хирург и анестезиолог в одном лице, он мог полностью контролировать состояние пациента, мог, при необходимости, заставить сердце биться, а легкие — дышать. Хватило бы боли, а боли было предостаточно, и хорошо, что Риттер ее не чувствовал. Ее чувствовал Тир. Но разве это была боль? Так, легкое недомогание, даже говорить не о чем.
Это было так знакомо. Это было прекрасно — резать живую плоть, вскрывать слой за слоем, наслаждаться болью и ощущением того, как расходятся под лезвием ткани. Тир резал сейчас себя, он был Риттером, он лежал на столе, живой, беспомощный, отданный во власть палача, обреченный на долгие, долгие часы непреходящей боли.
И поддаваться этому было нельзя. Стань он своей жертвой… пациентом, Суслик, скотина, выучи это слово, запомни раз и навсегда! Стань он Риттером, и он запытает сам себя до смерти, до страшной, мучительной смерти.
До экстаза убийства.
Просто не сможет остановиться.
— Говори со мной, Шаграт, — велел он. — Называй по имени, говори все время, ясно?
Орк посмотрел на него. И уронил зеркало.
— Риттер?!
