них, — красивым, бесстрашным. Энк завопил, получив от Есугэя стрелу в бедро, ударил лошадь пятками и умчался прочь. В то мгновение она ненавидела чужого воина. Откуда же ей было знать, что она его полюбит? Откуда ей было знать, что однажды вернется в свой народ матерью хана?

Среди юрт Оэлун заметила старика, который брел к ним, опираясь на посох. Бортэ ахнула, завидев его, и Оэлун поняла, кто это такой по тому, как его дочь болезненно выпрямилась, собрав всю свою гордость.

Шолой хромал к ним, пристально рассматривая воинов, охранявших женщин. Сначала его взгляд скользнул по Оэлун, ушел и вдруг вернулся к ней. Старик узнал ее.

— Я помню тебя, девочка, — прошамкал он. — Хотя это было давно.

Пытаясь припомнить его, Оэлун прищурилась: каким он мог быть в дни ее юности? Смутные образы захватили ее, и она вспомнила человека, который учил ее плести сбрую из кожи и веревки. Он и тогда был стар, по крайней мере, для ее молодого взгляда. К ее изумлению, на глаза накатили слезы.

— Я помню тебя, — произнесла она.

В ответ старик усмехнулся, обнажив коричневые десны. Бортэ не сказала ни слова, и Шолой, еще шире расплывшись в беззубой улыбке, кивнул дочери:

— Не думал, что снова увижу тебя в наших юртах.

Бортэ подобралась, и Оэлун не поняла, услышала ли та теплоту в грубом отцовском голосе. Он вдруг рассмеялся.

— Две ханские жены да две ханские матери — и всего две женщины. Я бы заработал пару бурдюков арака за такую славную загадку.

Он протянул руку и коснулся подола халата Бортэ, потеребил его, чтобы узнать, добра ли ткань.

— Ты верный выбор сделала, девочка, как вижу. Я всегда думал, что в этом волчонке что-то есть. Разве я тебе не говорил?

— Ты говорил, что он наверняка мертв, — отозвалась Бортэ. Оэлун никогда не слышала, чтобы она говорила таким холодным голосом.

Шолой пожал плечами.

— Может, и говорил, — печально вымолвил он. Молчание, повисшее между ними, было почти болезненным, и Оэлун вздохнула.

— Старик, ты ведь обожаешь ее, — начала она. — Почему ты не скажешь дочке об этом?

Шолой покраснел, а от злости или смущения, сказать было невозможно.

— Да она сама знает, — пробормотал он.

Бортэ побледнела. Покачала головой.

— Не знаю, — отрезала она. — Как мне знать, если ты никогда об этом не говорил?

— Я-то думал, что наверняка говорил, — ответил Шолой, глядя на улус. Казалось, его внимание привлекли воинские упражнения на равнине, и на дочь он не смотрел.

— Я горжусь тобой, девочка, ты знай, — вдруг произнес он. — Я был бы с тобой поласковей, если бы снова мог воспитывать тебя.

— Не был бы, — покачала головой Бортэ. — И мне сейчас нечего тебе сказать.

Старик словно сжался от этих слов. Бортэ повернулась к Оэлун, и в глазах ее стояли слезы. Шолой не видел их — он все смотрел на равнину и юрты.

— Пойдем назад, — попросила Бортэ, умоляюще глядя на Оэлун. — Зря я пришла сюда.

Оэлун хотела оставить ее с отцом на несколько часов, но Тэмучжин запретил. Бортэ носила его наследника, и ставить ее жизнь под угрозу было нельзя. Оэлун подавила раздражение. Наверное, сложно быть матерью, но трения между отцом и дочерью казались ей сущей дурью. Если они сейчас уйдут, Бортэ никогда не увидит отца и до конца жизни будет в этом каяться. Тэмучжину придется подождать.

— Устройтесь поудобнее, — приказала Оэлун сыновьям и Арслану. По крайней мере, хоть Хасар и Хачиун ее слушались. — Мы останемся здесь, пока Бортэ посидит в отцовской юрте.

— Но хан же ясно сказал… — начал было Арслан.

Оэлун резко обернулась к нему.

— Разве мы не один народ? — спросила она надменно. — Нечего бояться олхунутов. Если бы ей что- то угрожало, я бы знала.

Арслан потупил взгляд, не зная, что ответить.

— Хачиун, — продолжила Оэлун, — найди брата моего Энка и скажи, что сестра желает с ним трапезничать.

Хачиун сорвался с места и убежал, даже не спросив, в какой юрте живет ее брат. Вот он остановился в нерешительности, и Оэлун улыбнулась. Он скорее будет спрашивать у других, чем вернется назад, уж это ей было известно. Ее сыновья способны сами о себе позаботиться.

— Ты, Хасар, и ты, Арслан, пойдете со мной, — велела Оэлун. — Подкрепитесь для начала, а потом найдем Бортэ с отцом и заберем их.

Арслан разрывался на части, помня о приказе Тэмучжина. Ему все это не нравилось, но он не осмеливался позорить Оэлун непослушанием перед лицом олхунутов, а потому не стал спорить. В конце концов он просто опустил голову.

Шолой повернулся к ним, когда они спорили. Он бросил взгляд на дочь, пытаясь понять, как она все это приняла.

— Мне по нраву, — решил он.

Бортэ кивнула, ее лицо озарила улыбка. Они вместе пошли к юртам олхунутов, и гордость Шолоя была видна издалека. Оэлун с удовольствием смотрела им вслед.

— Мы собираемся воевать, — пробормотала она. — Неужто ты не дашь им в последний раз поговорить как отцу с дочерью?

Арслан не понял, ему ли предназначался этот вопрос, потому не ответил. Оэлун словно бы погрузилась в воспоминания, а после встряхнулась.

— Я голодна, — заявила она. — Если юрта моего брата стоит там, где стояла всегда, я смогу ее найти. — Она зашагала вперед, и Арслан с Хачиуном последовали за ней, не в силах посмотреть друг другу в глаза.

Под треск и рев железных факелов на ночном ветру Илак вступил в совместный лагерь. Тэмучжин отправил Арслана передать хану приглашение, как только Волки остановились. Сам он не пожелал идти. Увидев Илака, шагавшего мимо юрт туда, где сидел он сам с братьями, Тэмучжин еще не знал, выпустит ли Волка живым. Напасть на гостя — преступление, которое запятнало бы и его, и олхунутов, и кераитов, но он думал, что, возможно, Илака удастся заставить нарушить обычай, и тогда появится законное право убить его.

Илак раздался с тех пор, как Тэмучжин видел его в последний раз. Голова его была выбрита, лишь