будучи хозяином, должен был сесть последним, но ему хотелось, чтобы Тогрул чувствовал себя непринужденно, а потому первым уселся на войлок, подобрав ноги. Хану кераитов ничего не оставалось, как устроиться напротив него и пригласить жестом Вэня Чао сесть рядом. Тэмучжин расслабился и не стал смотреть, где занимают места Хасар и Арслан. Чтобы сравнять силы, там село столько же кераитских воинов. За спиной у Тэмучжина ждали олхунуты, в молчании глядя на своего нового хана.
Юань тоже опустился на толстый войлок, однако потупил взгляд и на Тэмучжина не смотрел. Вэнь Чао глянул на своего главного телохранителя и нахмурился.
— Если никто не спрашивает, Тэмучжин, — начал Тогрул, — то спрошу я: как случилось так, что ты выехал с десятком воинов, а вернулся с великим племенем?
Прежде чем ответить, Тэмучжин знаком приказал принести еду. Тогрул начал есть почти машинально, и руки его работали независимо от внимательных глаз.
— Отец-небо взирает на меня благосклонно, — произнес Тэмучжин. — Он вознаграждает тех, кто отвечает на угрозу нашим землям.
Он не хотел рассказывать, как убил Сансара в его собственной юрте человеку, который был ему нужен союзником. Слишком легко тогда будет заставить Тогрула бояться собственного полководца. Но тот явно не был удовлетворен ответом и уже открыл рот, чтобы спросить что-то, роняя при этом на одежду пережеванное мясо. И прежде чем Тогрул успел заговорить, Тэмучжин быстро произнес:
— Я потребовал власти по праву крови, Тогрул, и мне не отказали. Да и что за дело до того, раз теперь у нас есть достаточно людей, чтобы сломать татарам, когда они придут, спину.
— Скольких ты привел? — спросил Тогрул, усердно двигая челюстями.
— Три сотни хорошо вооруженных всадников, — отвечал Тэмучжин. — Ты можешь выставить не меньше.
— У татар больше тысячи. Ведь так ты говорил? — ввернул Вэнь Чао.
Тэмучжин обратил взгляд желтых глаз на китайского посла. Он чувствовал на себе взгляд Юаня и думал, сколько знает Вэнь Чао. Все ли рассказал ему Юань?
— Это будет нелегко, — обратился Тэмучжин к Тогрулу, будто и не слышал слов посла. — Нам понадобится много китайских доспехов. У олхунутов двое кузнецов, они умеют ковать доспехи и мечи. Я уже отдал приказ. И еще нам понадобятся доспехи для коней, из кожи и железных пластин, чтобы прикрыть шею и грудь. — Он помолчал, наблюдая, как Тогрул сражается с аппетитным куском мяса, и продолжил: — Я уже показал, как успешны наши выступления против небольших отрядов, хотя и тогда нас превосходили числом. Татары не нападают строем, как мы, они не знают построения полумесяцем. — Он бросил короткий взгляд на Вэня Чао. — Я не боюсь их превосходства в числе.
— Но тем не менее требуешь, чтобы я рискнул всем, — покачал головой Тогрул.
И тут Вэнь Чао оборвал их разговор.
— Войско татар надо сокрушить, господин мой хан, — тихо обратился он к Тогрулу. — Мои хозяева не забудут твоих услуг. Когда битва окончится, тебя будут ждать отмеренные для тебя и твоего народа земли. Там ты станешь царем, и никогда больше не будешь знать ни войны, ни голода.
И Тэмучжин утвердился в мысли, что Вэнь Чао имеет особую власть над жирным ханом. Его неприязнь к китайскому послу сильно возросла. Хотя нужды у них были одни, ему не нравилось, что человек из его народа идет как раб на поводу у чужеземца.
Чтобы скрыть свое раздражение, Тэмучжин принялся за еду. Ему нравился вкус олхунутских трав. Он заметил, что только теперь Вэнь Чао последовал его примеру — потянулся к блюду. Этот человек слишком привык к интригам, подумал Тэмучжин. Это делает его опасным.
Тогрул тоже заметил это движение и задумчиво посмотрел на мясо у себя в руке, а после пожал плечами и забросил его в рот.
— Ты хочешь вести кераитов? — спросил Тогрул.
— В этом бою — да, как и прежде водил, — откликнулся Тэмучжин. В этом была вся суть, он не мог винить Тогрула за его страхи. — Теперь у меня есть свое племя. Многие ищут у меня безопасности и руководства, Тогрул. Когда разобьем татар, я отправлюсь на юг, в более теплые края, примерно на год. Мне надоел холодный север. Смерть моего отца отомщена, и теперь, возможно, я обрету покой, выращу сыновей и дочерей.
— А ради чего еще нам биться? — пробормотал Тогрул. — Хорошо же, Тэмучжин. Ты получишь людей, сколько надо. Получишь моих кераитов, но когда покончим с татарами, они вместе со мной пойдут на восток, в новые земли. Не думай, что они останутся, когда враги не будут больше угрожать.
Тэмучжин кивнул и протянул руку. Жирные пальцы Тогрула сомкнулись вокруг его ладони, глаза их встретились. Оба друг другу не доверяли.
— Теперь, думаю, моя мать и жена захотят поговорить со своей родней, — заметил Тэмучжин, крепко пожимая руку Тогрула.
— Я пришлю их к тебе, — кивнул хан, и Тэмучжин почувствовал, что в груди тают остатки напряжения.
Оэлун шла среди людей своего детства вместе с Бортэ и Елюн. Женщин сопровождали Хасар, Хачиун и Арслан. Тэмучжин велел им не расслабляться. Захваченные неудержимым потоком событий, олхунуты вроде приняли его. Но это не значит, что они могут расхаживать между их юртами как захотят.
Бортэ была на сносях, поэтому едва поспевала за Оэлун. Она ухватилась за возможность посетить олхунутские семьи. Она покидала племя женой разбойника. А вернулась женой хана — это ни с чем не сравнимое удовольствие. Она шагала, высоко подняв голову, окликая тех, кого узнавала. Елюн возбужденно вертела головой, высматривая свою семью. Наконец увидела родных, метнулась мимо двух спящих на земле собак и бросилась в материнские объятия. С того времени, как они оказались среди олхунутов, она стала вести себя намного увереннее. И Хасар, и Хачиун ухаживали за ней, и Тэмучжин, похоже, оставил их улаживать спор между собой. Елюн расцвела от такого внимания. Оэлун видела, что она сообщает родителям весть о смерти сестры. Говорила девушка тихо, и ее нельзя было услышать. Отец сидел на бревне у входа в юрту, опустив голову.
А сама Оэлун чувствовала только печаль. Все, кого она знала, выросли или уже ушли, и тела их были оставлены птицам и зверям, а души присоединились к духам. Странно и неуютно было видеть юрты и вышитые халаты знакомых с детства людей. В ее памяти все оставалось прежним, но наяву она видела вокруг только незнакомые лица.
— Не хочешь повидать брата, Оэлун? Племянника? — прошептала Бортэ. Она стояла как зачарованная, глядя на встречу Елюн с родными. О собственном доме она не говорила ни слова.
Вдалеке слышался топот копыт — Тэмучжин и его командиры обучали олхунутов и кераитов боевому построению. Упражнялись они с самого рассвета, и Оэлун знала, что в первые несколько дней сын загоняет воинов почти до смерти. Его новое положение не помешало некоторым кераитам возмущаться тем, что им приходится сражаться вместе с меньшими родами. Не наступил еще вечер первого дня тренировок, как случились две драки, а одного кераита зарезали ножом. Тэмучжин зарубил убийцу на месте, не дав ему возможности сказать хоть слово в свое оправдание. Оэлун содрогнулась от выражения лица старшего сына. Был бы Есугэй столь же безжалостен? Наверное, да, будь у него под началом столько людей. Если шаманы говорят правду, что одна душа остается земле, а другая уходит в небо, то он гордился бы достижениями сына.
Оэлун и Бортэ смотрели на Елюн, а она все целовала отца, и слезы их смешивались. Наконец она встала, и мать обняла ее, прижала голову дочери к плечу. Бортэ отвела взгляд. Лицо ее стало непроницаемым.
Оэлун не спрашивала, что делали с Бортэ похитившие ее татары. Все было и так понятно по тому, как вздрагивала молодая женщина от каждого прикосновения, отдергивала руку даже от Оэлун. А сердце той разрывалось при мысли, что пришлось пережить Бортэ. Но Оэлун лучше многих знала, что время притупляет скорбь. Даже воспоминания о Бектере отдалились. Стали не такими живыми, не приносили боли.
Солнце словно бы не грело ее, и Оэлун почувствовала, что возвращение к олхунутам не приносит той радости, на которую она надеялась. Она уже не была той маленькой девочкой, которая поехала куда-то вместе с братьями и попалась Есугэю. Она помнила его таким, каким он был в тот день, когда напал на
