– Упаси Господи, мистер!

Бармен огорченно опустил на стойку перед собой чисто протертую кружку.

– Нет, что вы, конечно, на лице у вас ничего нет, не написано. Вы, мистер, наверное, с «Дункана»? С пересадкой на «Гром»? Нет, нет – я вовсе не ясновидящий. Просто в это время, в мертвый сезон, только пассажир с отмененного рейса может сюда забрести. А последним из рейсовых лайнеров здесь был именно «Дункан». Летите по казенной надобности, мистер? Нет, и это тоже у вас на лице не написано... Просто пассажирских рейсов на ближайшую неделю не предвидится... Вас, наверное, должен подобрать какой- нибудь из служебных рейсов? «Гром-14» скорее всего. Ребята с «Грома» как раз сейчас могли бы уже вот за этой самой стойкой пропускать по второй кружечке – кстати, что закажете для себя, сэр?

Ну вот видите: только мы вдвоем коротаем здесь этот вечер. Да, это вы верно заметили, мистер, – два старых чудака... Два чудака, одному из которых некуда податься из-за стойки своего бара, и другой, за которым не прилетел корабль... Одобряю ваш выбор – это лучшее темное, что у меня есть. Светлого я и сам не уважаю: всегда вызывает у меня воспоминания о верблюдах. Точнее, об их моче. Я ведь четыре года был погонщиком верблюдов на Харуре. Там это единственный вид наземного транспорта на дальних перевозках. Эко-диктатура – чего вы хотите... Местные умельцы из инженеров-генетиков, извините за выражение, вывели там породу этих тварей, устойчивую к тамошним морозам. Отменно нерадивые и злобные создания – поверьте мне...

Старина Хенки задумался. Видно, ему было о чем вспомнить.

– Думаю, – продолжил он, тщетно выискивая изъян в проделанной над общеупотребимым сосудом работе, – там у них опять что-то серьезное. Нет, не у харурских верблюдов, конечно, – у ребят с «Грома»... Вы ведь, наверное, в курсе: «Гром» – спасательная посудина. Чуть где ЧП, и весь их график – коту под хвост. Хотя ЧП иногда имеет и свои положительные стороны.

Вот взять, хотя бы, Ржавого Русти... Уж на что не повезло человеку: в историю с «Констеллейшн» влип... Как мальчишка влип – а и то ведь с замечательными людьми знакомство свел...

Да, вы не ошиблись – с «Констеллейшн». Там, в этой истории, такие, извините, лбы сошлись – взять, например, господина Санди... Да-да, того самого. Про которого те два чудака книжки написали... Да, известный человечек. И – Русти говорит – интереснейшего характера... Что? Да нет, конечно, с первого взгляда этого незаметно было, говорит. Такие вещи, как вы выражаетесь, на лбу ни у кого не написаны.

Все, мистер, познается в деле...

Оно и верно – тут Хенки был прав на все сто – на лбу Федерального Следователя Пятой категории Кая Санди не было написано ровным счетом ничего. Даже возраст этого сухопарого, чуть тронутого грустной сединой человека плохо читался в его стандартизированном до предела за годы службы Системе облике.

«Вот и Управление свою шестерку пригнало, Груз сопровождать», – подумал Рекс Раусхорн, боцман Федерального Космического Судна «Констеллейшн», в миру известный как Ржавый Русти. О «дополнительном пассажире» он был поставлен в известность, как это всегда бывает с такими вот специальными агентами, в самый последний момент перед стартом.

Нельзя, однако, сказать, что и для Федерального Следователя знакомство это не имело никакого значения. Всю жизнь он был любопытен к людям. Должно быть, это качество и привело его когда-то – теперь уже давно – в Академию Спецслужб. К каждому из членов экипажа он старался присмотреться как можно внимательнее. Капитан Даниэльс, например, явно тяготился этим, так не вовремя – перед самым долгожданным шестимесячным отпуском – пришедшимся внеплановым рейсом. Вряд ли его досада была наигранной.

А вот Русти все было нипочем. Именно рейс и был для него – человека, ответственного за вопросы чисто хозяйственные, – временем «дольче фар ниенте», временем самопознания и отдохновения. Если не считать пары-другой идиотств, что случаются всякий раз – без того и рейс не рейс, – ну, например, потерянных ключей от капитанского сортира, никаких забот ему в полете не предвиделось.

«Хочешь – спи весь день, хочешь – пьесы пиши, – рассказывал он старине Хенки. – Только у кэпа с секондом под ногами не крутись...»

Конечно, в реальности дело обстояло сложнее. В далеком рейсе неприкрытое ничегонеделание доброй половины экипажа не проходит незамеченным для вечно задерганного своими сугубо специфическими проблемами – в каждом полете разными – высшего командного состава и влечет за собой уйму мелочных придирок и изобретение массы головоломных заданий. Бессмысленных и пустых по сути своей. Именно поэтому каждый уважающий себя боцман или другая «шестерка», его замещающая, имеет в подобном полете четко разработанный план ИКД – Имитации Кипучей Деятельности, – долженствующей отвратить внимание руководства от той нирваны, в которой надлежит пребывать их – работников хозяйственной сферы – душам перед тем, как ввергнуться в ад предстартовых и послепосадочных забот по погрузке, разгрузке, регистрации, списанию и текущему ремонту всего того, что подлежало погрузке, разгрузке, регистрации, списанию и текущему ремонту на всякой порядочной космической посудине, преодолевшей положенные ей миллионы миль в скучнейшей пустоте межзвездного вакуума.

Теперь, стоя перед панорамным экраном грузовой диспетчерской, Русти потягивал через пластиковую соломинку солоноватый «Минеракс» – безалкогольный и отвратительный, но бесплатный и полезный – и прикидывал в уме «план полетных мероприятий», который надлежало отправить на капитанский дисплей не позднее двух часов пополудни. Было уже два тридцать.