исступленным в басне Пильпая, бросающим камнями во все священное, чванится пред чернью вольнодумством, а тишком ползает у ног сильных, чтоб позволили ему нарядиться в шитый кафтан; который марает белые листы на продажу, чтобы спустить деньги на крапленых листах…». И так далее.
Пушкин ответил на этот пасквиль в отделе «Смеси» в № 20 «Литературной газеты» заметкой о знаменитом французском сыщике Видоке, а позже — громовым стихотворением «Моя родословная», в котором досталось и Булгарину, а его сиятельным хозяевам больше всего. «Мою родословную» даже печатать было нельзя, и она пошла по стране в рукописи.
Третье отделение выжидательно и одобрительно смотрело на эту борьбу и требовало объяснений только у Пушкина, когда его стрелы летели чересчур далеко — в огород правительства.
Конец 1829 года. Пушкин занят работой над восьмой главой «Евгения Онегина». По выходе «Литературной газеты» полтора первых месяца — январь — февраль 1830 года — Пушкин редактирует ее с помощью О. Сомова. Дельвиг выехал в Москву по редакционным делам…
Bpeмя было трудное, положение Пушкина с женитьбой оставалось еще неясным. Появление поэта в Скарятинском переулке по приезде с Кавказа было встречено холодно, что и заставило его ехать в Петербург. Работа по газете несколько отвлекла Пушкина от тяжелых дум и сомнений, но не настолько, чтобы он забыл о них, И снова Пушкин, при всей занятости, среди творчества думает о постоянном своем средстве против угнетенности духа — о путешествии. Но куда?
Литературная и политическая заинтересованность звала его на Запад, во Францию, в Италию. Крепнущие исторические интересы влекли на Восток — посмотреть необъятную Сибирь — основу могучего будущего России. К тому же Пушкин в Петербурге познакомился и очень сошелся в ту пору с архимандритом Иакинфом (Н. Я. Бичуриным) — величайшим русским китаистом. Бичурин был умным, увлекательным, много видавшим сосебедником, рассказывал о Китае, Монголии, Джунгарии. Он поддерживал связи с передовыми людьми Петербурга, собирался ехать в Москву, чтобы встретиться с Погодиным. Пушкину он подарил свой труд — перевод начальной книги китайского обучения «Сань Цзы-цзин» («Троесловие») — блестящий образец китайской тысячелетней культуры. В нем всего сотня сентенций — каждая из них уложена в три иероглифа-слова, и таким образом донельзя сжата в 300 иероглифов, заключена лапидарно целая детская энциклопедия, изъясняющая китайские космогонию, мораль, начала истории по династиям, основы воспитания молодежи и знаменитые примеры поведения. Эта книга затверживалась раньше каждым китайцем в самом нежном возрасте и оставалась прочно в памяти на всю жизнь.
23 декабря, на самом излете 1829 года, Пушкин пишет стихотворение, где ясно видно смятенное, тревожное состояние его духа:
«Генерал, — пишет Пушкин по-французски генералу Бенкендорфу. — …Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством…
Всецело полагаясь на вашу благосклонность, остаюсь, генерал, вашего превосходительства нижайший и всепокорнейший слуга.
Ни то, ни другое высочайше разрешено не было, и Пушкин в Петербурге — один со всеми его делами.
«Высылай ко мне скорее Дельвига, если ты сам не едешь, — взывает Пушкин в Москву к князю Вяземскому уже в конце января. — Скучно издавать газету одному с помощию Ореста, несносного друга и товарища[19]. Все Оресты и Пилады на одно лицо. Очень благодарю тебя за твою прозу — подавай ее поболее. Ты бранишь Милославского [20], я его похвалил. Где гроза, тут и милость. Конечно, в нем многого недостает, но многое и есть: живость, веселость, чего Булгарину и во сне не приснится. Как ты находишь Полевого?.. Но критика Погодина ни на что не похожа. Как бы Каченовского взбесить? стравим их с Полевым».
Письмо явно профессионального, литературного характера, видно, что его писал редактор газеты. Но этот редактор — Пушкин, и далее его письмо звучит уже по-пушкински:
«Правда ли, что моя Гончарова выходит за архивного Мещерского? Что делает Ушакова, моя же?»
А в Москве событие: неожиданно ночью прискакал в Москву царь Николай со своим двором.
Москва «заварила пиры да балы», и Натали Гончарова включена «в самое первое созвездие красоты», дивившее общество. Натали блистает на балах, участвует в живых картинах генерал-губернатора Москвы князя Дмитрия Владимировича Голицына. Вся Москва восхищена «бесподобной Лазаревой, очаровательной Алябьевой, ослепительной Гончаровой».
На запрос Пушкина о Гончаровой последовал ответ— князь Вяземский на балу у генерал-губернатора в его доме на Тверской видит Натали Гончарову… Молодой человек И. Д. Лужин должен был с ней танцевать, и Вяземский просил его заговорить с красавицей о Пушкине.
Молодой человек поговорил. Оказалось, что Натали и присутствовавшая на балу ее маменька Наталия Ивановна говорили о Пушкине неожиданно тепло и, узнав, что Лужин едет в Петербург, просили кланяться.
Лужин встретил Пушкина у Карамзиных и передал ему добрые вести.
И поэт немедленно мчится в Москву.
Но и на этот раз Пушкин скачет в Москву не прямо, а через все те же Малинники. Что влекло его? Не встреча ли с тайным, но верным другом, встреча, которая могла оказаться последней свободной встречей? Или, может быть, он искал там совета? Или благословения?
4 марта Пушкин выезжает из Петербурга в Малинники, а 11 марта из Малинников в Москву. В это время князь Вяземский уже в Петербурге и сидит за редакционным столом «Литературной газеты».
Пушкин 14 марта уже пишет Вяземскому из Москвы:
«Третьего дня приехал я в Москву и прямо из кибитки попал в концерт, где находилась вся Москва. Первые лица, попавшиеся мне навстречу, были Н. Гончарова и княгиня Вера…»
Итак, Пушкин снова в Москве, и снова «огончарован», еще крепче, чем раньше…
Пушкин теперь постоянно бывает у Гончаровых — положение его как претендента на руку Натали, видимо, совершенно определилось.
«Бог мне свидетель, — пишет 5 апреля Пушкин Гончаровой-матушке, — что я готов умереть за нее; но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, — эта мысль для меня — ад».
Пушкин в самом деле был провидцем… Недалек уже был тот год, когда Натали Пушкина действительно окажется «блестящей и вольной вдовой»…
И, словно успокоившись на этом страшном предвидении своего конца, Пушкин говорит о том, как же будут они жить с Натали.
«Перейдем к вопросу о денежных средствах, — пишет поэт, — я придаю этому мало значения. До сих
